Мы постановили назвать батальоны 1-м, 2-м, 3-м и т. д; это вызвало и широкую поддержку, и взрыв негодования. Негодующие настаивают, чтобы ни один батальон не получил названия, связанного с религией, очевидно забыв, что евреи являются нацией. Их аргументом является то, что поскольку эти батальоны будут составлены в основном из русских евреев, они не будут представлять военной ценности и не принесут славу еврейской расе, из числа которой многие отличились и сражались добровольно в различных родах войск. Для меня не имеет ни малейшего значения, как они будут называться, но я обеспокоен, что, как бы мы их ни назвали, мы встретимся с оппозицией.
Сам Ротшильд направил письмо с предложением о названии Полк Маккавеев, и на следующей неделе мне предстоит встреча с депутацией по этому вопросу. Я лично готов называть их Яффскими стрелками, или Иерусалимскими горцами, или как угодно, лишь бы часть была сформирована.
Эти призывники, конечно, записываются на общую службу, а не отдельно в Палестину, и я убежден, что любой иной подход был бы ошибочным и поддержал бы впечатление, что сионистам было что-либо обещано. Я полагаю, что это может стоить премьер-министру и его коллегам больших неприятностей. Мы, конечно, используем их в Палестине, но не думаю, что следует об этом объявлять"[386].
С сожалением надо отметить, что Ллойд Джордж не потрудился помочь Дерби в его затруднении, настояв на выполнении его политики в сочетании с ее политическим обоснованием.
Состояние Дерби свелось к совершенной растерянности.
Он и при всех прочих равных условиях не отличался твердым характером. Его прозвали "подушкой", приобретающей контуры того, кто последним "ночевал на ней". Более того, его понимание привходящих обстоятельств было, по понятным причинам, минимальным.
Правда, его собственным мнением было, по его же утверждению, что евреи представляют собой нацию, а не религию. Он, несомненно, усвоил эту истину как семейную традицию от своего деда и прадеда, бывших коллегами Дизраэли и часто слышавших его утверждение, что "раса определяет все" и что еврей является евреем (и может этим гордиться), даже если он поменял вероисповедание.
Дерби, возможно, находил, что отказ ассимиляторов от их национальности невыгодно отличается от отважного и благородного поведения христианина Дизраэли, который без колебаний ставил под удар всю свою политическую карьеру, настаивая не только на своем отождествлении с еврейской нацией, но и на превосходстве древней иудейской традиции.
Дерби не мог определить, насколько ассимиляторские деятели представляли мнение общины. Их давление было непрестанным; и их предводителем был один из его коллег в правительстве — опять-таки Эдвин Монтэгю.
Этого человека настолько пугала воображаемая угроза, представляемая еврейским сепаратизмом его собственному статусу как "англичанин еврейского вероисповедания", что он приготовил меморандум, озаглавленный ни больше ни меньше как "Антисемитизм в сегодняшнем правительстве".
В самый день, когда было объявлено постановление о Еврейском легионе, он представил его кабинету.
В дополнение, дабы усугубить растерянность Дерби, комитет от евреев Ист-Энда снова выступил против легиона.
К Дерби, несомненно, поступали противоречивые советы от верхушки офицерского состава армии. Да и наиболее важный из органов еврейского общественного мнения — "Джуиш кроникл", печатавший многочисленные письма от известных деятелей общины, часть из которых выступала за, но большинство против того, чтобы легион назывался еврейским, — не демонстрировал четкого направления.
Безусловным являлось то, что письма от евреев на воинской службе все без исключения поддерживали легион. Одно из них, с Французского фронта, утверждало, что 90 процентов солдат желают перевестись в еврейскую часть, но их порыв охладило сообщение, что из Франции перевод невозможен.
Что же касается оппонентов-сионистов, их представление о политической действительности выразилось в странном ужасе перед пролитием еврейской крови в Святой Земле. Они ожидали, что еврейские права на Палестину будут признаны как "награда за сверхчеловеческую жертвенность евреев, сражающихся десятками тысяч за мир во всем мире". Освобождение же их исторической родины предстояло завоевать исключительно нееврейской кровью.
Автор сего письма, раввин с титулом доктора Гастер, заявил, что еврейское подразделение послужило бы "похоронным звоном по сионистскому движению"[387].
Сам "Кроникл" обнародовал и противоположное мнение: имя "Еврейский" вызовет бурю энтузиазма, а как раз его отсутствие охладит сионистский пыл[388].
На этом этапе К. П. Скотт нанес Дерби визит, пытаясь убедить его поддержать решение Военного министерства и не поддаваться на доводы ассимиляторов, готовивших их собственную депутацию.
Дерби начал подумывать об отказе от планов на Еврейский легион и о формировании вместо него иностранного легиона. Не последуй недвумысленное письмо от Ллойд Джорджа, датированное 22 августа,
Дерби, возможно, предпринял бы шаги в этом направлении. Он ничего не обещал Скотту, поразившемуся его "беспомощностью".
В таком-то растерянном состоянии духа Дерби принял делегацию ассимиляторов 30 августа.
Из отчета о встрече в "Джуиш кроникл" от 7 сентября, текст которого Дерби одобрил, стало ясно, что он фактически пошел на все основные требования ассимиляторов.
Подразделение не только потеряло название Еврейского или даже Маккавейского, как его хотели назвать лорд Ротшильд и Исраэль Зангвил, но и условия службы в нем ничем не должны были отличаться от любого другого.
Их даже не собирались снабжать кошерной пищей, что, по-видимому, не вызвало у ревнителей "еврейской веры" никакого протеста.
Никаких обязательств относительно отправки в Палестину не последовало, хоть такое и могло случиться.
Жаботинский так описал то, что затем произошло:
"Через полчаса нам эту новость сообщили в бюро. Еще через час мы ответили контрмобилизацией.
Паттерсон, рискуя военным судом, отправил резкое письмо генерал-адъютанту (в Англии это высший шеф Военного министерства, главное лицо после министра). Паттерсон заявил в этом письме, что в ответе Дерби еврейским плутократам видит измену, нарушение слова и обман еврейских рекрутов (у него тогда уже было несколько сот солдат в новом нашем лагере близ Портсмута); что все это — стыд и позор для доброго имени Англии, и поэтому он просит освободить его от командования.
X. Вейцман и майор Эмери отправились к лорду Милнеру, в то время члену Военного кабинета, и высказали ему горькую жалобу на уступчивость военного министра. Милнер, сам глубоко возмущенный, в тот же день устроил свидание с Дерби и получил согласие этого добрейшего государственного деятеля на то, чтобы через неделю представилась ему "контрдепутация", которая предъявит обратные требования и которой он, лорд Дерби, тоже предложит компромисс.
А я вспомнил свое старое кредо: правящая каста мира сего — журналисты. Я поехал в редакцию "Таймс", к м-ру Стиду. Что я ему сказал, не помню, но его ответ у меня записан в подлинной форме, коротко и ясно:
— Завтра "Таймс" скажет Военному министерству, чтобы оно не валяло дурака (not to play the fool)
— Но Паттерсон не хочет оставаться, — сказал я, — я без него не могу работать.
— "Таймс" посоветует ему остаться.
На следующее утро в "Таймс" появилась его передовица. Мне говорили, что такой головомойки Военное министерство не получало за все время войны. "Таймс" высмеивал бюрократию, готовую считаться с дюжиной тузов, за которыми, кроме их собственной гостиной, никого нет, и ради них пренебрегать идеализмом многомиллионной массы, симпатии которой кое-что значат в мировом учете. Если нужна уступка, перемените имя: вместо "еврейского" назовите полк "маккавейским"; но еврейский характер полка и его специальное назначение должны быть сохранены. "И мы надеемся, что полковник Паттерсон, негодование которого мы вполне понимаем, изменит свое решение и возьмет назад свою отставку"[389].
Тем не менее до встречи Дерби со второй депутацией, он присутствовал на совещании Военного кабинета 3 сентября и там обрел поддержку своей новой позиции.
Кабинет постановил:
"На сегодняшний день батальоны, сформированные из еврейских волонтеров, получат номера в обычном порядке и без отличительного титула, но с сохранением возможности пересмотра вопроса об отличительном титуле в случае, если будет получена четкая директива в его поддержку и обстоятельства тому будут способствовать.
В последовавшем за отчетом Дерби обсуждении было достигнуто согласие, что существует тесная связь между этим вопросом и вопросом об отношении к сионистскому движению как к таковому"[390].
Свидетельства, что эта резолюция встретилась с какой бы то ни было оппозицией, нет никакого. Так получилось, что Ллойд Джордж и Бальфур оба были в отпуске и отсутствовали.
Менее случайным было то, что Эдвин Монтегю, не состоявший членом маленького по составу Военного кабинета, был специально приглашен на это заседание и принял активное, как оказалось историческое, участие в обсуждении. Он получил возможность пространно осудить любое проявление еврейского национализма.
Как раз на этом заседании имело место и обсуждение предложенной просионистской декларации, для которой так долго и тщательно готовил почву Вейцман. Несмотря на присутствие лорда Роберта Сесиля (замещавшего Бальфура) и Сматса и на то, что они спорили с Монтегю на эту тему, тот добился, что решение по декларации было отложено.
В этой атмосфере Дерби было нетрудно получить согласие кабинета на поддержку ассимиляторов — особенно поскольку была оставлена лазейка для перемены названия подразделения в будущем.