Но сэр Невилл Макриди оказался все-таки умницей, не лишенным чувства юмора: так как я не имел права расхохотаться ему в лицо, то расхохотался он сам и обратился к Паттерсону:
— Отправьте сержанта Жаботинского в лагерь в Портсмут, а то он совсем тут у нас все переделает по-своему. Надеюсь, что солдат из него выйдет менее неудобный, чем получился пропагандист.
Я отдал честь и вышел, а в коридоре остался ждать Паттерсона. Через десять минут вышел и он.
— Сэр, — спросил я формально, — когда прикажете ехать в Портсмут?
— Ничего подобного, — ответил этот ирландец, который видал в жизни львов-людоедов и потому простых генералов не боится, — у себя в батальоне я хозяин, и мне вас там не нужно. Оставайтесь в Лондоне и продолжайте в том же духе. Едем в депо, я вам подпишу приказ о командировке в Лондон.
Из депо я поехал к Набокову.
— Константин Дмитриевич, правда ли, что посольство возмущено этой брошюрой?
— В жизни не видал и не слыхал, — ответил он, перелистывая брошюру, конечно, слева направо, и удивляясь, где же начало.
— Может быть, знает Е. А. Саблин, секретарь посольства?
Он вызвал секретаря: тот же ответ. К. Д. Набоков тут же подписал формальное заявление, что брошюра никому в посольстве не известна, секретарь приложил к ней посольскую печать; особой ленточкой они пришили это свидетельство к моей брошюре и даже ленточку припечатали сургучом. Я отвез пакет к майору Эмери, а он переслал его генерал-адъютанту с сопроводительным письмом, которого я не читал, но догадываюсь.
"Макриди" не английское имя; подозреваю, что сэр Невилл тоже ирландец; во всяком случае, он к этому инциденту отнесся как добрый малый, т. е. "забыл".
О том, что я остался в Лондоне, устраивая интервью с журналистами и произнося речи, он знал и писал об этом Паттерсону, но очевидно, ничего против этого не имел. Он остался добрым другом легиона, а резкое письмо
Паттерсона об отставке сунул в карман и ответил полковнику: "Не волнуйтесь, все будет all right"[396].
Госпожа Вера Вейцман привнесла в это описание странное примечание.
Паттерсон рассказал ей, что, когда Жаботинский вошел, он разъяснил генерал-адъютанту, что происходит в его собственном отделе. Он сообщил, что Жаботинский — крупнейшее имя в русской журналистике, что он помогает Великобритании выиграть войну и завоевать еврейский народ на сторону Великобритании.
— Господи помилуй! — воскликнул Макриди. — Я-то думал, что он из Лапландии![397]
Жаботинский не знал точно, кто распространял фальшивые слухи, дошедшие не только до Дерби, но и до Бальфура; Бальфур отправил рассерженное письмо армейскому юрисконсульту.
Из архивов Военного министерства становится ясно, что ответственность за них принадлежит Себагу Монтефиоре[398].
То несчастливое совпадение, что самые важные сторонники сионистов отсутствовали на критическом совещании 3 сентября, оказалось первым из целой серии.
Благодаря также отсутствию Филиппа Керра в Лондоне Вейцман только через девять дней узнал от него об оперативных решениях, принятых на совещании.
Вейцман отреагировал чрезвычайно горьким письмом:
"Темные силы" в английском еврействе снова запущены в действие и на этот раз мобилизовали своего прославленного бойца, который, хоть и стал теперь великим индусским националистом, считает себя обязанным бороться против еврейского[399].
Признаюсь, не могу понять, как британские власти до сих пор придают значение позиции горстки богатых евреев и позволяют их голосу противодействовать почти единогласному мнению всех сынов еврейского народа.
Тот факт, что британское правительство, при всех его симпатиях к сионизму, не желает дать им конкретную форму, причиняет вред не только сионизму, но и интересам британского правительства"[400].
Для примера Вейцман приложил копию телеграммы от де Хааса и Левина-Эпштейна от 28 августа, в которой они запрашивали подробности о Еврейском легионе и сообщали о решении сионистского руководства в Штатах, что, если британское правительство выступит с постановлением о политике в Палестине и пообещает отправить еврейские части в Палестину, они организуют вербовку добровольцев.
В заключение Вейцман писал: "Существующее положение вещей не позволяет мне адекватно ответить, а также объяснить задержку публичной декларации по палестинскому вопросу".
И это было не все. Девятнадцатого состоялась встреча Вейцмана с Бальфуром, и иностранный секретарь пояснил, что из-за отсутствия его и Ллойд Джорджа, а также поскольку многие из присутствовавших не были осведомлены детально о вопросе и ходе его разрешения, обсуждение состоялось поверхностное.
В результате принятое решение отложили на более поздний срок. И это, пишет Вейцман во втором взволнованном письме к Керру, можно понять. Но почему же тогда Военный кабинет продолжал принимать решения, исключительно руководствуясь оголтелой атакой на сионизм лорда Монтегю?
"Это, как отражено в моем предыдущем письме, связывает нам руки. Г-н Бальфур обещал говорить на эту тему с премьером; и очень прошу Вас также довести этот вопрос до сведения премьер-министра. По выходе этой декларации мы продолжим нашу практическую работу — а именно, работу по сплочению мирового еврейского общественного мнения и подготовки основ для организации сил в Палестине. Теперь же, без декларации все это невозможно. Вдобавок от этого зависят все наши планы в Америке. Чувствую, что наступил кризис, и надеюсь, что взываю к Вам небезрезультатно. Умоляю, помогите нам!"[401].
Упоминание об Америке основано на новой и заманчивой перспективе, зародившейся в сионистских кругах в Соединенных Штатах в результате растущего осознания, что план Жаботинского осуществим. Руководство наконец высвободилось из тенет нейтралитета, приветствовало идею легиона и, несмотря на то что Штаты не находились в состоянии войны с Турцией, выработало формулу, позволявшую мобилизацию добровольцев. Их должны были зачислить в Канадскую армию для перевода в британский Еврейский легион, как только британское правительство примет официально и публично позицию по Палестине[402].
Таким образом, они настаивали всего лишь на получении заверения, о котором Жаботинский умолял британские власти и которое приобрело практический смысл с началом военных действий на палестинском фронте. Британский посол в Вашингтоне Спринг-Райс также запросил иностранный отдел, но выяснил, что формируется всего лишь часть для "евреев — граждан дружественных государств" и что их отправка в Палестину не гарантирована.
И таким образом, американский вариант оставался невоплощенным.
24 сентября Керр сообщил Вейцману, что Ллойд Джордж обещал найти первоначальный текст, принятый Военным кабинетом. Керр хотел, чтобы текст представил Бальфур, вследствие чего Вейцман отправился к Грэму. Грэм обещал немедленно поговорить с Бальфуром.
28-го сам Вейцман встретился с Ллойд Джорджем. Премьер-министр в его присутствии распорядился поставить вопрос о Палестине на ожидавшемся заседании Военного кабинета. Беседа длилась две-три минуты, и Вейцману не удалось проработать вопрос детально. Узнав, что заседание Военного кабинета состоится 4 октября, он встретился с Джозефом Кауэном, Ахад ха-'Амом и Марксом для подготовки противодействия кампании, развязанной Монтегю.
3 сентября было отправлено подробное письмо Бальфуру за подписью Вейцмана и Ротшильда[403].
В тексте отмечалось, что они рассчитывают на обсуждение, продиктованное имперскими соображениями и принципами Антанты, а не разноречивыми соображениями внутри еврейства, представленными к тому же в "исключительно однообразном порядке": евреи-антинационалисты были представлены "небольшим меньшинством космополитичных евреев из высших финансовых кругов, потерявших контакт с развитием еврейской жизни и мысли" в противовес народным массам, само выживание которых "в течение многих веков служит важным свидетельством существования еврейской нации и ее настойчивой воли к национальному существованию".
В заключение они утверждали:
"Мы направляем на рассмотрение текст декларации от имени Организации (сионистской. — Прим. переводчика), по праву занимающей место представителя национальной воли великого и древнего, хоть и рассеянного народа.
Она была направлена по завершении трех лет переговоров и обсуждений с видными представителями британского правительства и британского народа. С ведома и согласия правительств мы провели обширную пропаганду за еврейскую Палестину под эгидой Антанты.
Мы, следовательно, убедительно просим, чтобы эта декларация была нам дарована. Это позволит и в дальнейшем противостоять деморализующему влиянию, которое оказывает вражеская пресса, публикуя туманные обещания еврейскому народу, и начать наконец приготовления, в которых мы нуждаемся для созидательной работы, предстоящей по освобождении Палестины"[404].
На заседании кабинета августовскому тексту Бальфура противостояли только двое из членов кабинета. Одним был Керзон, считавший, что в Палестине нет достаточных экономических ресурсов. Вторым был Монтегю. Получив приглашение присутствовать, он снова многословно атаковал сионистов. Он подчеркнул иностранное происхождение сионистского руководства и заявил, что это прогерманская организация с руководством в Берлине.
Бальфур в резких тонах возразил Монтегю, и кабинет отказался поддержать его отвод просионистской декларации. Но Милнер и Эмери уже держали в руках разбавленный текст — поскольку их в том уполномочили на предыдущем собрании — и теперь подали его на рассмотрение кабинета. Повидимому, ни Бальфур, ни Ллойд Джордж не возражали. Таким образом, первоначальный текст был стерт со страниц нашей истории.