был единственным, активно захваченным болезнью. По воле случая более ранний эпизод дает возможность засвидетельствовать антисемитизм других действующих лиц этой истории.
29 мая 1910 года британский посол в Турции, сэр Жерар Лаутер, заявил в пространном меморандуме в Иностранный отдел, что раскрыл заговор между евреями, франкмасонами и сионистами, — и режимом младотурок.
Он фактически утверждал, что в революции младотурок верховодили евреи. Цели коалиции, писал он, враждебны и Великобритании. Что было источником этого потока бессмыслицы — не документировано, но в свое время британские официальные круги рассматривали это с интересом.
Спустя несколько лет, во время войны с Турцией, меморандум Лаутера вспомнился директору разведки британской администрации в Каире. Его не удивлял смысл доводов Лаутера: они поддерживали его собственное мнение о евреях. В письме, отправленном им на эту тему сэру Реджинальду Уингейту, генерал-губернатору Судана, он разразился типичной антисемитской тирадой:
"Существуют английские евреи, французские евреи, американские евреи, немецкие евреи, австрийские евреи и евреи Салоников — но все они евреи.
Там, где слышатся разговоры и пожелания сепаратного мира с Турцией, снова евреи (главная пружина КСП)"[581].
Это писал Гильберт Клейтон, которому предстояло в недалеком будущем стать главным политическим офицером в военной администрации в Палестине, Клейтон, между прочим, просивший Вейцмана уволить Жаботинского.
Немаловажен также и тот факт, что предполагаемый еврейский заговор в Турции вызвал антисемитские чувства у еще одного британского официального лица. Джордж Кидстон из Иностранного отдела писал 25 октября 1916 года:
"Примечательно, что помимо союза и программы, по существу все движение младотурок начато салоникскими евреями и еврейское влияние всегда в нем доминировало. Именно еврейский элемент трансформировал достойное восхищения движение за свободу в разнузданное правление террора, которое теперь осуществляет Комитет при поддержке Германии".
Ничуть не меньше.
Джордж Кидстон принял управление палестинскими делами в Иностранном отделе весной 1919 года. Его начальник, как выясняется, придерживался того же мнения. Лорд Хардинг, бессменный заместитель министра иностранных дел в военное время, известный как подлинный глава Иностранного отдела, в течение многих лет утверждал, что Турция при младотурках находилась под "доминирующим влиянием коррупционного комитета евреев и иностранных подданных"[582].
Личностям, с успехом проводившим в жизнь обман "арабских побед" под носом у подозрительных французов, ничего не стоило иметь дело с сионистским руководством, ничего, естественно, не подозревавшим, неопытным и робким.
Обеспечив себе соглашательское поведение ведущего сионистского деятеля Вейцмана, они могли без особого труда манипулировать своим просионистски настроенным начальством в Лондоне для обретения его молчаливого согласия, а может быть, и примирения с их антисионистскими действиями.
Вейцман иногда в письмах и частных беседах горько жаловался на их поведение, но всегда скрупулезно избегал публично их сконфузить.
И вдруг эти люди столкнулись с неотступным наблюдением и неподавляемой критикой Жаботинского. Им было известно все, происходившее в еврейской общине; некоторые из писем Жаботинского к Вейцману прошли через цензуру. Необходимая антисионистам поддержка, видимо, осуществлялась Бианчини, который, чтобы добиться, как он считал, перемен в их поведении, сообщал им суть анализа и предостережения Жаботинского.
Они также знали, что единогласно принятый комиссией проект для мирной конференции, отправленный ими Вейцману и очень обеспокоивший их, содержал отпечаток влияния Жаботинского. Возможно также, что Жаботинский, в конце концов, всего лишь лейтенант армии Его Величества, оскорбил их представление об этикете, отправив протестующие письма непосредственно главнокомандующему.
"На Жаботинского администрация смотрит неодобрительно", — пишет Эдер Вейцману уже в ноябре 1918 г. Это оказалось весьма мягко сказанным. Он был единственным влиятельным сионистским деятелем в беспокойной еврейской общине, активно пытавшимся помешать благорасположенности администрации к арабам.
Легкость, с которой Клейтону удалось его убрать из Сионистской комиссии, придала противникам сионистов в местной администрации смелости. Вскоре после доклада Жаботинского Сионистской комиссии 12 марта, англичане стали планировать еще один шаг против него.
2 апреля, будучи еще новым в управлении палестинскими делами, Джордж Кидстон посылает телеграмму Клейтону: "До меня дошли сообщения, что лейтенант Жаботинский, первоначально отправленный в Палестину министерством информации, занимается интригами против доктора Вейцмана и сионистов и устраивает неприятности. Каковы факты?"[583]
Откуда же поступали сообщения?
Их источником был не кто иной, как Ормсби-Гор, утверждавший, что "слышал" плохие новости о лейтенанте Жаботинском, и советовавший: "Если он нужен для службы с его полком в Палестине, его можно было бы вернуть к полковым обязанностям, но его функции по линии министерства информации должны быть прекращены"[584]. Трудно поверить, что Ормсби-Гор, бывший помощником в борьбе за Еврейский легион и участвовавший с Жаботинским и Вейцманом в совещании, созванном в Военном министерстве Паттерсоном, не понимал, какую роль играет Жаботинский в Палестине. Невозможно представить, что это он выдумал обвинение, будто Жаботинский "интригует" против Вейцмана.
Кто дал ему такую информацию?
На ум тут же приходит окружение Вейцмана в Лондоне, с рядом членов которого Ормсби-Гор был близок. Равноценна и возможность, что источником был сам Клейтон, с которым Ормсби-Гор тоже был по меньшей мере в коллегиальных отношениях. Тон ответа Клейтона Кидстону дает основание считать это вероятным.
В чем же заключался ответ на вопрос, заданный Кидстоном, естественно, осведомившимся о фактах, поддерживающих обвинение?
Телеграмма Клейтона от 5 апреля гласила:
"Жаботинский — смутьян и придерживается очень радикальных мнений. Он поставил комиссию в неловкое положение, и я во время пребывания в Лондоне посоветовал Вейцману его отозвать. Тем временем по просьбе комиссии его отослали обратно в его батальон. Я предпочел бы отправить его из Палестины немедленно, но выслать его нет оснований, и этот шаг должен быть предпринят сионистскими представителями дома"[585].
Эта телеграмма красноречива. Она основана на откровенной лжи. Жаботинский не был "отправлен обратно" в свой батальон. Сделать это мог только его командир Паттерсон, никогда не поступивший бы так наперекор пожеланиям Жаботинского и без приказа из Генеральной ставки. Нигде в источниках не содержится свидетельств того, что он получил приказ в марте или апреле 1919 года или что он на самом деле "отправил Жаботинского обратно". Нет и свидетельства, что такова была просьба Сионистской комиссии. Из всех членов комиссии даже Бианчини, не скрывавший своей личной враждебности к Жаботинскому, не осмелился бы выступить с таким предложением.
По существу сохранилось неоспоримое свидетельство, что телеграмма Клейтона была намеренно ложной. 19 марта Сионистская комиссии проинформировала генерала Мани официально, что работа Жаботинского с комиссией завершилась 13 марта, то есть тотчас же по представлению его последнего отчета 12 марта, и он отбыл в Кантару на демобилизацию[586].
Если это и было намерением самого Жаботинского, он изменил свою позицию вскоре после этого и обратился с просьбой отложить демобилизацию. И тогда-то Главный администратор, генерал Мани, и написал меморандум для внутреннего пользования от 23 марта, который Клейтон наверняка читал, объясняющий, почему Мани предпочитает демобилизовать Жаботинского без отсрочек.
Помеченный "Секретно", он содержит откровенное изложение сложностей, причиняемых Жаботинским администрации:
"Если не существует мне неизвестных особых причин отложить демобилизацию Жаботинского, я настоятельно рекомендую, чтобы она была завершена в отведенные обычные сроки.
Этот офицер, обладающий в принципе хорошей душой, в то же время полный энтузиазма и несдержанности оратор на политические темы, и в некотором роде смутьян, ставящий в неловкое положение сионистов, которым был дан совет быть особенно осторожными в своих действиях и выступлениях в настоящий период.
Не только легче будут контролироваться его неосторожные действия, если он расстанется со званием офицера, но и его влияние на единоверцев будет уменьшено, в особенности на еврейских солдат, в последнее время принимающих слишком большое участие в политических сходках".
Ормсби-Гор в Лондоне написал свое письмо о Жаботинском через четыре дня после Мани в Хайфе. Сравнение разнообразных сообщений по этому поводу приводит к заключению, что обвинение Мани и его язык стали основой дополнительно расцвеченного доклада Клейтона (соответствующего официального канала) Ормсби-Гору, который, соответственно, передал его в Иностранный отдел.
Этому отделу надлежало запросить Клейтона (официальный канал) о руководстве к действию; и за этим последовала клейтоновская телеграмма.
Приманка Клейтона сработала с одним из официальных лиц в Иностранном отделе, заметившим: "Я полагаю, что, если последует наша просьба, Военное министерство отзовет его в Англию". Но он все же предложил связаться с Сионистской комиссией и выяснить, "были ли у них жалобы, могущие мотивировать подобную просьбу".
Другое официальное лицо этот план не поддержало. Им было отмечено, что в Англии достаточно смутьянов и без Жаботинского. Ретроспективно советы разнообразных действующих лиц в этом эпизоде сильно напоминают квартеты в комической опере, в которых все поют или проговаривают одновременно отдельные роли независимо от остальных. Их общей целью было заставить Жаботинского замолчать. Мани верил, что его можно нейтрализовать, изгнав из армии; Ормсби-Гор считал, что этого можно добиться, удерживая его в армии. Клейтон был убежден, что подавить его в Палестине, будь то в армии или нет, окажется невозможным, и желал отправить его в Англию; а официальный представитель Иностранного отдела в Англии его не желал.