Шмуэль КАЦОДИНОКИЙ ВОЛКЖизнь Жаботинскоготом II
Эта книга посвящается памяти Михаэля Хаскеля — филантропа, гуманиста, преданнейшего сиониста, наставника моей юности в Южной Африке.
Shmuel Katz
Lone Wolf
A Biography of Vladimir (Ze’ev) Jabotinsky
Издательство “ИВРУС” 2000
Перевод с английского Руфи Зерновой и Татьяны Файт
Том II
Редактор Д. Клугер
Издание осуществлено при содействии Фонда Рувена и Эдит Гехт
ספר זה יוצא לאור בסיועה הנדיב של קרן ראובן וארית הכט
Copyright © by Shmuel Katz, 1996
ISBN 965-7180-00-7 (Т. II) Отпечатано в Израиле
Нынешнее издание выходит в год 120-летия со дня рождения и 60-летия со дня смерти Владимира-Зеэва Жаботинского. Мы посвящаем его светлой памяти выдающегося борца за национальное возрождение еврейского народа.
1923–1929. ЛИДЕР ОППОЗИЦИИ
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
ЕДИНОГЛАСНОЕ требование членов Исполнительного комитета, чтобы Жаботинский ушел в отставку из Сионистского правления, было всюду истолковано как демонстрация того, что именно он, Жаботинский, был единственным препятствием для согласия в руководстве. Не прошло и месяца, как Вейцман стал горько жаловаться на невозможное поведение одного из членов правления. "Как вы, вероятно, уже знаете, — писал он Найдичу, — тут у нас очень трудно. Соловейчик и Лихтгейм бунтуют". Моцкин, его многолетний союзник, тоже вызывал беспокойство. "У меня с ним будет длинный разговор, но если это не сработает, то я и не знаю, что произойдет"[1].
На следующий день Вейцман сказал Соколову, что очень озабочен еще и тем, что должен уехать из Лондона в турне по Соединенным Штатам. Соловейчик и Лихтгейм настаивают на переменах в "Керен а-Йесод"*, против чего Вейцман был настроен очень решительно, и они, по-видимому, снова будут голосовать против его плана "смешанного" (или расширенного) Еврейского агентства. Он призывал Соколова "держаться вместе" с ним, чтобы проводить свою политику. В противном случае Вейцман решил уйти в отставку.
У него даже был кандидат на президентский пост. За полтора года перед тем он сказал своим ближайшим сотрудникам, что если он уйдет, то его преемником скорее всего станет Жаботинский[2]. Теперь, через месяц после отставки Жаботинского, он в письме к Соколову говорил о своем преемнике еще более определенно:
"Если мы поссоримся, я выйду в отставку и буду верно служить вам, только не в правлении"[3].
Через шесть месяцев, на Тринадцатом конгрессе в Карлсбаде (август 1923 г.), была минута, когда могло показаться, что угроза Вейцмана выйти в отставку вполне серьезна. Поскольку в комиссии по регламенту продолжалась оппозиция его взглядам, он заявил, что не может продолжать исполнение своих президентских обязанностей, ушел с митинга и вышел из здания[4]. Позже он вернулся.
Бурные сцены были для конгресса обычны, и Вейцману пришлось выдержать шквал неистовой критики по двум кардинальным вопросам: смешанное Еврейское агентство и отношения с британским правительством. Ицхак Грюнбаум, в январе столь активно участвовавший в словесном избиении Жаботинского, теперь оказался лидером организованной оппозиционной группы и резко обрушился на план Еврейского агентства. Как и Жаботинский, он подчеркнул, что статья 4-я мандата обязывает Сионистскую организацию предпринять шаги для обеспечения сотрудничества с другими евреями, но не требует включения их в правление Еврейского агентства; не скрыл, что ему, как и многим другим, претила сама мысль о группе богатых нотаблей, разделяющих власть с демократически избранными лидерами.
Еще яростнее оказалась критика вейцмановской политики по отношению к британскому правительству. Она шла со всех сторон. Общее настроение было таково, что Жаботинскому мало на что нашлось бы пожаловаться. Типичной была речь Исраэля Мереминского из левой фракции "Цеирей Цион". Правление, вскричал он, создало в движении атмосферу "мелкотравчатой дипломатии", "послушания Его Превосходительству".
Самой серьезной была критика ученого Моше Гликсона, недавно назначенного редактором газеты "Гаарец". Он призвал "с этой высочайшей трибуны" организации протестовать против "оскорбления и нарушения прав, которому мы подвергаемся на нашей исторической родине, против грубого попирания наших жизненных интересов, сделавшихся установленной системой палестинского правительства".
Он вколачивал в сознание слушателей пункт за пунктом.
"Правительство глумится над положением мандата о передаче государственных земель для еврейского развития. Недавно оно передало 100.000 дунамов[5] кучке феллахов. Оно субсидировало образовательные и общекультурные учреждения только для арабов — несмотря на то что основной доход правительство получает от евреев. Оно пренебрегает демократическим процессом. С евреями Иерусалима и Тверии в Еврейском национальном доме при еврейском Верховном комиссаре обращаются так же, как с евреями Шклова и Бердичева в царской России. Там они тоже были большинством, но им не давали пользоваться своими правами. В Иерусалиме и Яффо в муниципалитете служат только арабы. К ивриту относятся с крайним презрением.
Когда такие явления, — воскликнул он, — сопровождаются таким поведением правительства в главных вопросах (я имею в виду сокращение иммиграции и отделение Трансиордании), становится ясно, до чего жалкое и слабое положение занимают евреи в Палестине".
Он не выбирал слов, говоря о Верховном комиссаре. "От Сэмюэла и до последнего чиновника — каждый пользуется удобным случаем, чтобы удовлетворить антисионистские и антисемитские тенденции.
По контрасту, — продолжал он, — Сионистское правление продолжает политику компромисса. Вот почему решение Двенадцатого конгресса послать делегацию для конфронтации с Сэмюэлом не было выполнено.
Прямой разговор не соответствует политике компромисса, которую проводит руководство. Борьба "Ваад Леуми" за признание и за права евреев не получила поддержки руководства. Вейцман в свой последний приезд в Палестину беседовал с Сэмюэлом, но даже не поднимал этих проблем"[6].
Вейцман был непоколебим. Раньше он говорил Исполнительному комитету, что не потерпит кампании против Сэмюэла. Теперь он защищал британское правительство. Оно проявило доверие и доброжелательность. "Я не позволю подвергать сомнению порядочность мандатных властей". По поводу же плана Еврейского агентства — или конгресс примет его, или, опять-таки, он уйдет в отставку[7].
Резолюции конгресса отражают компромисс. По-прежнему желая расширить базу для работы по реконструкции Палестины, они отвергают идею введения неизбранных нотаблей в Правление. Решено, что Всемирный еврейский конгресс будет созван для того, чтобы создать Еврейское агентство, долженствующее принять от Сионистской организации права, которыми та владела согласно мандату. Для участия будут приглашены другие организации, и все правление будет избрано демократически. По поводу отношений с Британией конгресс обвинил палестинское правительство в том, что оно игнорировало "обязательства, определенные статьей 6-й мандата, передать государственные земли для развития Еврейскому национальному очагу". Он обвинил его в том, что количество еврейских официальных лиц сокращено "в неоправданной и несоответствующей мере". Он протестовал против сокращения иммиграции, требовал права евреев на пропорциональную часть бюджета на образование и участия в работе больших муниципалитетов.
Конгресс не забыл и Трансиорданию. Были правильно прочитаны тексты статьи 25-й и закон от сентября 1922 года, который, несмотря на отрицание Еврейского национального очага, не исключал еврейскую иммиграцию. Было единогласно принято постановление:
"Конгресс признает, что Восточная и Западная Палестина представляют историческое, географическое и экономическое единство и подтверждает свое ожидание, что при любом новом соглашении в отношении Трансиордании колониальные пожелания евреев будут должным образом удовлетворены"[8].
Только один раз во время дебатов на конгрессе было названо имя Жаботинского. Гершель Фарбштейн, один из видных деятелей Польши и глава ортодоксальной фракции "Мизрахи", выступивший с острой критикой вейцмановской политики "компромисса и покорности", огорчался тем, что, ратуя за новые силы, Вейцман изгоняет лучших из тех, какие у него были. Так случилось с Нордау, а теперь и с Жаботинским, потому что они не соглашались с лидером[9].
Вейцман ответил саркастически. "Я не могу понять, откуда явилась идея, что когда человек уходит из правления, потому что несогласен с определенным методом, это означает, что его оттуда выталкивают. Г-н Фарбштейн льет слезы, горькие слезы. Не думаю, что эти слезы согреют сердце г-на Жаботинского"[10].
И все-таки тень Жаботинского витала над дебатами. Ибо теперь, когда он был далек от коридоров сионистской власти и ее уз, он получил, незадолго до конгресса, ту трибуну, которая была ему всего дороже: он опять мог писать свободно. Еженедельно его статьи появлялись в журнале "Рассвет", выходившем теперь в Берлине. И этот журнал не только регулярно прочитывался большинством делегатов конгресса, живших или происходивших из говорившей по-русски Восточной Европы, но Жаботинский позаботился о том, чтобы некоторые его писания раздавались на конгрессе в форме брошюр.