Жаботинский, не удовлетворившись документацией, на которую он опирался в комиссии, прибавил к ней еще и письменный материал. В письме к председателю он процитировал и другие примеры использования предлога не только в самой Белой книге, но и в мандате, где речь явно идет о всей Палестине. Кроме того он написал:
"Сам лорд Бальфур, конечно же, считал эти выражения "Палестина в целом" и "в Палестине" эквивалентными. В своем письме, опубликованном 20 декабря 1929 года в "Таймс" он написал: "Британская империя и все державы, с которыми она была тесно связана, торжественно объявили о своем намерении снова сделать Палестину национальным домом еврейского народа.
Наконец, он предложил Королевской комиссии, что было бы вполне возможно запросить [сэра Герберта Сэмюэла] фактического автора Белой книги 1919 года лично, мог ли он, в 1919 году настаивавший на том, что страна может стать самоуправляемым государством при наличии установленного еврейского большинства, в 1922 году так круто переменить свое мнение? Тот же вопрос можно задать и м-ру Черчиллю, давшему Белой книге свое имя. Он тоже с надеждой писал в 1920 году о "еврейском государстве, созданном при нашей жизни на берегах Иордана".
"Представляется, — писал Жаботинский, — что Королевской комиссии следует окончательно отбросить все… попытки минимизировать значение огромного исторического обязательства, неправильно интерпретируя один-единственный предлог"[626].
Председатель комиссии заявил, что комиссия не будет задерживаться на нынешних происшествиях в ходе беспорядков. Жаботинский, конечно, с радостью согласился. Он вовсе не был заинтересован в том, чтобы нападать на арабов. Напротив, в нескольких местах своего обращения он объяснял, что понимает арабов, понимает их поведение — в свете воодушевляющей их британской политики, которая их на самом деле "заманивала", политики, которая несла ответственность за все, что происходило. Он заявил также, что правительство ввело в заблуждение палестинскую мандатную комиссию и публику, уверив, что решать, кто виноват, будет Королевская комиссия. Свои обвинения он изложил совершенно ясно[627].
"Постоянную мандатную комиссию уговорили воздержаться от вопросов, пока Королевская комиссия — я не говорю "эта Королевская комиссия" — расследует события. Конечно, Королевская комиссия имеет право отказаться, и я понимаю ее мотивы, но, Господи, где же та Королевская комиссия, которая захочет расследовать, кто виноват? Потому что я заявляю, что кто-то виноват. Я заявляю, что огромное количество амуниции для арабов было пропущено в Палестину и до и во время событий. Я заявляю, что при осмотре первых жертв налицо было невыполнение долга. Я заявляю, есть что-то, что я хотел бы, но не могу понять в том факте, что генеральная забастовка в Яффе шла полным ходом, в то время как в Хайфе ее не было. Я хочу понять, правда ли, что тут было некое джентльменское соглашение, "бунт с разрешения" в одной части Палестины, но его не было в другой, поскольку какое-то официальное лицо потребовало, чтобы его там не было. Я хочу понять, почему Каукджи было разрешено уйти из Палестины с помпой, почему бандам было разрешено распуститься, почему не было затем разоружено население. Я хочу знать, почему такие вещи могут происходить в стране и никто за это не отвечает. По знаменитой теории "человек на месте" я хочу, чтобы этот человек стоял перед Королевской комиссией, перед юридической комиссией, и хочу, чтобы он ответил за свои ошибки. Иногда даже простой человек, вроде меня, имеет право сказать слово "Je accuse" ("Я обвиняю"). Они виновны. Они виновны в комиссии, упущении, невыполнении долга. Если я не ошибаюсь, кто-то должен ответить перед перманентной мандатной комиссией Лиги Наций, которая дала вам мандат. Кто будет отвечать? Меня информировали, что вместо этой Королевской комиссии о событиях будет докладывать палестинское правительство и это войдет в его обычный доклад Лиге Наций. Именно та сторона, которую мы обвиняем, представит свой доклад о событиях. Я предлагаю Королевской комиссии: в числе средств защиты права, которые вы будете рекомендовать (поскольку, согласно вашей компетенции, вас просят указать такие средства), прежде всего найти виновных и наказать их. Также расспросить о Верховном мусульманском совете, как бы официально ни называлась группа людей, возглавляемая Его преосвященством муфтием и другими джентльменами. Правительство дало им нечто вроде дипломатической неприкосновенности. Правительство вело с ними переговоры. Я осмеливаюсь с глубоким почтением предложить, чтобы какая-нибудь независимая комиссия, независимая от министерства колоний и не зависящая от "нужного человека на нужном месте", провела выяснение и расследование этого вопроса о вине. Я думаю, что это есть вина, и верю, что тот, кто виновен, должен быть наказан, и покорнейше прошу об этом"[628].
В основе правительственной политики находилось ее управление безопасностью, которое, как Жаботинский утверждал, должно было представить фальшивую картину ситуации.
"Во всей этой трагедии наша главная обида: почему британское правительство позволило так незаслуженно унизить нас, евреев, в глазах арабов и британцев? Вы прекрасно знаете, что у нас достаточно великолепной молодежи здесь, в Палестине, обученной молодежи… Почему необходимо было сообщить каждому арабу, что евреи не в состоянии защищать себя? Мы просили, мы на коленях требовали: позвольте нам защищать страну. Нам было отказано. Напротив, слишком большое количество британских батальонов было послано в Палестину… И это заставляло человека на улице думать: вся королевская конница и вся королевская рать присланы сюда; отсюда неизбежный вывод, что сионистская политика сломлена и не может быть починена; вот что значит управлять Палестиной — мобилизация, прекращение маневров в Олдершоте, призыв резервистов, все, чтобы восстановить порядок в Палестине! Но я отрицаю это. Если бы в период с апреля по май 5000 юношей было мобилизовано, вы остановили бы беспорядки. Не было нужды во всех этих бригадах. Опасность была не так велика; пространство не так обширно. Если вас это заинтересовало, вы можете вызвать сюда любое количество военных экспертов, и они скажут, что для того чтобы справиться с двумя или тремя тысячами мятежников в такой стране, как Палестина, где нет ни теснин, ни ущелий, где каждая гора похожа на половинку апельсина и аэропланы могут обозревать всю страну, не было ни малейшей нужды тянуть так долго с этими беспорядками и мобилизацией всех этих бригад. Фактически эта мобилизация поставила нас в такое положение, как если бы наши халуцим (идущие впереди, пионеры не пионеры вовсе, а трусы. Я отрицаю это. Я требую, чтобы мы принимали участие в защите Палестины, и тогда Палестина будет защищенной и мирной"[629].
Он обвинил правительство в двуличии при представлении рекомендации Законодательного совета. Это просто означало, "что нам вставляют палки в колеса… Это находится в противоречии с обязательствами мандата, с любой их интерпретацией. Мандат вручал права всему еврейскому народу в целом. Он думал не о еврейской общине Палестины, а о евреях всего мира. Законодательный совет был рассчитан и предназначен для существующего населения Палестины".
Он назвал члена мандатной комиссии м-ра Ван Риса, который объяснил, что по мандату еврейский народ должен фактически рассматриваться как обитатель Палестины.
(В действительности это был лорд Мильнер, член кабинета 1917 года, сделавший один из черновиков Декларации Бальфура. Это он впервые объяснил в своей острой речи в Палате лордов в 1923 году:
"Если арабы будут продолжать свои заявления о том, что Палестина — одна из их стран, в таком же смысле, как Месопотамия (Ирак) или сама Аравия, такая же арабская страна, то я думаю, что они спорят с фактами, со всей историей, со всеми традициями и ассоциациями важнейшего характера. Я почти сказал, самого священного характера. Будущее Палестины нельзя оставлять на решение преходящим впечатлениям и чувствам сегодняшнего арабского большинства в стране")[630].
После этого Жаботинский продолжал:
"Вы не можете создавать так называемые представительные организации, в которых большая часть, еврейский народ, представлена как меньшинство, как младший партнер, а местное население представлено как большинство. Или отрекитесь от мандата и от Декларации Бальфура, или сделайте из них естественные выводы"[631].
Позднее, давая свидетельские показания, он представил комиссии единственно возможное логическое объяснение событий, как то предвидел мандат:
"Мандат предписывает британскому руководству облегчить то, что находится в процессе: создание Еврейского национального дома. Его еще нет; его надо оформить; этому нельзя приказать немедленно появиться — это должно развиться. В то же самое время, параллельно, по-моему, это менее важно, но параллельно, происходит развитие самоуправляющихся учреждений. Я думаю, что кульминация, высшая точка всего процесса развития самоуправляющихся учреждений, должна быть рассчитана так, чтобы совпасть с осуществлением первого процесса. Когда будет построен Еврейский национальный дом, тут и надо заканчивать самоуправляющееся здание. Но зачем надо, чтобы первой была закончена более опасная половина (а насколько она опасна, каждый признает), прежде чем готова другая? Если не для того, чтобы вручить арабам тот пистолет, для которого они надеются позднее получить амуницию…"[632]
Главным в описании Жаботинского было объяснение гуманитарного содержания сионистской миссии. Это, по его словам, и есть тот сионизм, который он представляет. Он уважает разнообразные, чисто духовные его аспекты — которые, разумеется, "очень важны". Но по сравнению с сегодняшними потребностями и реальным положением еврейского народа в мире, с этим "ощутимым приближением неотвратимых страданий и нужд, которые нас побуждают и толкают, все эти аспекты кажутся, скорее, роскошью… чудесными игрушками из золота, бархата и серебра".