Он пригласил Техоми встретиться с ним в Париже 5 декабря 1936 года, с целью объяснить ему причины, по которым нельзя принимать требования Гистадрута, и свое решение принять всеобъемлющую ответственность за ЭЦЕЛ. Техоми, со своей стороны, убеждал его, что крайне желательны объединенные силы обороны. Жаботинский согласился, что это желательно, но подчеркнул, что они должны существовать в рамках объединенного национального руководства, представляющего еврейский народ и отвечающего за его оборону. Такое руководство должно быть избрано демократически, национальным конгрессом, в свою очередь избранным свободным голосованием. Во всяком случае, первый шаг должен быть сделан на конференции "круглого стола" между лидерами обеих сионистских организаций. До сих пор это отвергалось. Он готов продолжать — и продолжает — настаивать на этом перед сионистским руководством.
Техоми согласился, и между ними было заключено письменное соглашение, по которому Жаботинский наконец принимал всеобъемлющее руководство ЭЦЕЛом, а Техоми признавал его власть. В тексте соглашения имелись оговорки, по которым Жаботинский не мог вмешиваться в каждодневные операции ЭЦЕЛа; но окончательные политические решения и резолюции по внутренним спорам находились исключительно в руках
Жаботинского. Техуми вернулся в Палестину. Но он подписал соглашение с Жаботинским неохотно. И перед отъездом из Парижа он разослал приказы своим региональным командирам в Палестине немедленно сместить всех офицеров — бейтаровцев и ревизионистов, ведающих складами оружия и амуниции, которые были против соглашения с "Хаганой".
В феврале 1937 года поползли слухи о том, что Королевская комиссия собирается предложить раздел Палестины. Лидеры "Хаганы" изменили курс. Скоро появится еврейское государство, уверяли они, с объединенной армией. И спрашивали: зачем же ждать, пока ЭЦЕЛ сможет оказаться "в выигрышном положении?"
Техоми обсуждал соглашение с "Хаганой", когда Жаботинский находился в Южной Африке. Оно было одобрено неревизионистской частью правления ЭЦЕЛа. Рабби Берлин, посетивший Южную Африку, встретился там с Жаботинским и убеждал его дать согласие. По-видимому, он также привез послание от Берла Кацнельсона. Жаботинский категорически заявил ему, да и всем, кто виделся с ним в эти дни, что раздела Палестины не будет.
Шокированный поведением Техоми, он все-таки написал, уговаривая "не бросать созданное". Израэлю Рокаху, мэру Тель-Авива и важному члену "буржуазной группы", он написал длинное письмо, в котором речь шла об огромности требуемых уступок. Когда сионистское движение стоит перед беспрецедентными опасностями — "паритет, превращение в кантоны, или еще похуже" — и политика Еврейского агентства подозрительнее, чем когда-либо — разве это подходящее время для того, "чтобы передать Еврейскому агентству самое сильное и самое важное, чем мы владеем?"[658].
Все было бесполезно. Соглашение прошло быстро и было подписано 26 апреля.
Голомб в своем докладе правлению Гистадрута сообщал, что Техоми привел с собой в Хагану 1500 из 3000 считающихся членами ЭЦЕЛа. Цифра была сильно преувеличена. Истинная цифра была 1000 и через несколько месяцев Голомб признал перед правлением Гистадрута, что многие последователи Техоми вернулись в ЭЦЕЛ. Сам Техоми был горько разочарован. Через месяц после подписания соглашения он через председателя палестинской Новой сионистской организации попросил, чтобы Жаботинский его принял. Жаботинский отказался, коротко ответив, что Техоми предал его доверие[659].
В поисках командира взамен Техоми Жаботинский остановился на рекомендации Нового сионистского правления в Палестине; выбор пал на Роберта Биткера, новоприбывшего из Шанхая, где он возглавлял "Бейтар" и был командиром еврейского контингента в международных полицейских силах. После революции в России он сражался против большевиков во время гражданской войны.
Жаботинский также назначил "гражданское" управление реорганизованным ЭЦЕЛом. Тут все были или ревизионистами, или бейтаровцами. Он при этом подчеркнул, что позиция, которую он занял, совершенно личная и не имеет отношения к тому, что он президент Новой сионистской организации или глава "Бейтара" и Брит а-Хайял (ветеранская военная организация, действующая в основном в Польше). Что касается ЭЦЕЛа в целом, то не должно быть никаких отношений, открытых или скрытых, ни с "Бейтаром", ни с НСО, ни с какой либо другой организацией. Он может принимать членов любой партии или беспартийных, соблюдая все правила приема. С другой стороны, "Бейтар" должен рассматриваться как "подготовительная" к ЭЦЕЛу организация. Плугот Гийус (мобилизованные отряды), чья функция и состояла в том, чтобы защищать деревни, где они были дислоцированы, должны были рассматриваться как соединения ЭЦЕЛа. Инструкция Мифкаде[660] (новому военному руководству ЭЦЕЛа) заканчивалась немаловажным указанием на то, что в случае каких-либо споров "Зеэв", как он сам себя называл в инструкции, будет принимать решение.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ
ДОКЛАД Королевской комиссии был опубликован в Лондоне 7 июля.
Жаботинский в это время находился в Александрии, в Египте, куда прибыл накануне, по дороге в Европу из Южной Африки, чтобы встретиться с лидерами своих организаций в Палестине. Копию телеграммы агентства Рейтер, содержавшей доклад, добыл для него Альберт Старосельский, член редколлегии египетской газеты. Жаботинский немедленно написал ответ, текст которого в ту же ночь был передан по телефону в иерусалимскую контору Еврейского телеграфного агентства, и, таким образом, ишув смог ознакомиться одновременно и с докладом, и с реакцией на него Жаботинского[661].
Ответ был составлен осторожно. Текст пестрел исправлениями. Главной рекомендацией доклада был уже ожидавшийся план раздела. Он предлагал для еврейского государства область в 4000 квадратных километров, менее, чем одну пятую часть Западной Палестины. Это была узкая прибрежная полоса от Рас-эль-Накура до точки в двадцати километрах к северу от Газы, вместе с Западной Галилеей. Он исключал Негев, передаваемый арабскому государству. Иерусалим оставался под британским мандатом вместе с коридором к побережью, включая Яффу и Вифлеем. Хотя Хайфа, Акра, Тверия и Цфат — "смешанные" города — входили в еврейское государство, они "временно" оставались под британским мандатом. Единственным городом, безоговорочно входящим в еврейское государство, был Тель-Авив.
Выступая вечером на митинге перед переполненным залом театра Альгамбры, Жаботинский отозвался о докладе как о несерьезном документе, а о плане раздела — что он "никогда не подымется с земли". Тут он применил типичное идишистское выражение: ништ гештойген, ништ гефлойген. Выступал он на французском языке. И с безошибочной уверенностью сказал, что хотя британское правительство и приняло немедленно этот план[662] и даже если оно пропустит его через все фазы конституционного принятия, запланированный раздел осуществлен не будет. Единственный позитивный элемент в этом плане, заявил он, — это то, что Британия, после всех лет отказа, признала, что еврейское государство должно быть создано.
Тем не менее с деталями плана придется бороться, чтобы люди поняли его несправедливость и абсурдность. Когда план похоронят (в чем Жаботинский не сомневался), необходимо, чтобы альтернативное решение — сионистское решение — было представлено: "Десятилетний план", приготовленный НСО, который, среди прочего, включал и иммиграцию 1.500.000 евреев из Восточной Европы.
Из Египта Жаботинский вернулся в Англию, чтобы начать кампанию против раздела. Атмосфера в Британии не благоприятствовала плану. Вскоре стало ясно, что внутренняя реакция многих политиков негативна, но им противостояла тяжелая артиллерия правительства, и Жаботинский неутомимо снабжал их новой амуницией. 13 июля, через три дня после возвращения в Лондон, вооружившись примитивной картой Палестины по обе стороны Иордана, с цифрами предполагаемой плотности населения, он обратился к митингу членов нижней палаты парламента.
Людям, которым надо было сберечь миллионы, он сказал: раздел "будет менее, чем каплей в общем океане еврейских несчастий и земельного голода. Это будет означать конец гуманного* сионизма". Видимо, для облегчения проблемы комиссия ввела в свой доклад удивительный элемент: арабы, проживающие в регионе, отведенном для еврейской "черты оседлости", как назвал его Жаботинский, должны будут оттуда выселиться. Он выразил категорическое неприятие этой идеи. Он указал, что комиссия описывала его как "экстремиста". Фактически он куда менее радикален, чем комиссия. В еврейском государстве он предполагал среднюю плотность населения 100 человек на квадратный километр; таким образом места хватит (учитывая существующие условия) и для миллиона арабов, живущих там теперь, и для миллиона их потомков, и для пяти-шести миллионов евреев — и для мира.
"Они могут называть меня экстремистом, но во всяком случае, мне и в голову не приходило попросить арабов, живущих в еврейском государстве, чтобы они эмигрировали. Это был бы опаснейший прецедент, очень вредный для еврейских интересов в диаспоре… этот "переселенческий" бизнес — пустые разговоры".
Так же резко он критиковал уверенность комиссии, что раздел принесет мир, и указывал на абсурдность предложения, выдвинутого некоторыми евреями — в том числе Бен-Гурионом, — что предполагаемое еврейское государство послужит чем-то вроде нового "Пьемонта" (Пьемонт в девятнадцатом веке в борьбе за объединение Италии послужил как бы трамплином). Он процитировал этих оптимистов:
"Это будет еврейский Пьемонт, мечтают они, после этого пойдут Тоскана, Ломбардия и т. д". Я в это не верю: эта "черта оседлости" никогда не станет Пьемонтом. Военная экспансия для нас будет совершенно невозможной… и мирное проникновение тоже не имеет серьезных шансов, — сегодня ни одна нация не позволит мирного проникновения в свои государства, особенно евреям, сверх очень низкого разрешенного количества. Так что мечтать о Пьемонте не приходится, но это неизбежно. Прежде всего психологически неизбежно: ни один еврей, которому придется поддержать эту схему, не может на самом деле отказаться от Иерусалима, от Хеврона, от земли Гилеад на востоке Иордана. Во-вторых, таким же неизбежным — но значительно серьезнее — будет арабский ирредентизм, которы