Довольно забавно, что Королевская комиссия, признавшая все эти пункты, что полностью оправдывало многолетние требования Жаботинского, все еще определяла его как экстремиста. Члены комиссии, может быть, не понимали, что только за то, что он предъявил все эти требования, призывая британское правительство выполнять свои обязательства, он и был выслан из своей страны в предшествующие восемь лет и что именно из-за предъявления этих требований им пришлось выслушивать его свидетельские показания в Лондоне, а не в Иерусалиме.
Среди всех высказываний представителей сионистского истеблишмента по поводу доклада Королевской комиссии не найдешь указаний, что они поняли: исторические изыскания Королевской комиссии фактически являются их суждением о самих себе. Следуя шаг за шагом за британским отходом от мандата, шло их собственное отступление от цели сионизма — вплоть до 1931 года. После того как Вейцман вызывающе отбросил идею еврейского большинства, они достигли самой низшей точки соответствия, произнеся приговор идее еврейского государства. Вейцман почти поклялся шести членам Королевской комиссии — к их нескрываемому удивлению, — что евреи, если им дадут равноправие, никогда, даже став численно большинством, не будут требовать создания еврейского государства, а Бен-Гурион высмеял государство как зло, которого надо остерегаться.
Без сомнения, и Вейцман и Бен-Гурион были поражены, когда оказалось, что комиссия трезво подтверждала и оправдывала требования, оценки и анализы, за которые Жаботинский боролся годами, а они отрицали, опровергали и старались разбить, за которые они высмеивали его и обливали помоями. Но нет и следа, чтобы они сделали какие-то выводы из этого катаклизма.
Они быстро оправились от шока — и тут произошло чудо. Они приняли еврейское государство в том отощавшем и искромсанном виде, в каком оно предстало перед ними, — и сделали это с радостным энтузиазмом: они обещали использовать его возможности полностью и потом, кроме того, расширить его территорию. Бен-Гурион говорил о маленьком государстве, которое станет еврейским Пьемонтом, отбрасывая в сторону почти несомненную уверенность, что для этого придется вести войну. Вейцман тоже был уверен, что оно будет расширяться. Моше Черток в своем дневнике вспоминает, что в его присутствии Вейцман сказал верховному комиссару: "Он верит и не сомневается, что если даже план раздела будет принят, мы в свое время расширимся на всю страну и он видит [в разделе] только соглашение на двадцать пять — тридцать лет".
Дата этой записи говорит о многом: 14 марта 1937 года, почти за четыре месяца до того, как доклад комиссии был опубликован. Тогда и еще позднее ходили слухи о том, что сам Вейцман породил этот план. Вейцман отрицал это, и нет доказательств противного. Эту мысль впервые осторожно высказал профессор Реджинальд Коупленд, член комиссии, в последний день, когда Вейцман давал свои свидетельские показания. Вейцман рассказал о предложении своим наперсникам и правлению Сионистской организации. Потом было несколько его встреч с Коуплендом. Вскоре стало ясно, что он готов принять эту идею. Уже 18 февраля в письме к Эмери он уже не сомневался: "Чем больше я думаю о ситуации, тем сильнее верю, что нет другого выхода из тупика, который был создан"[673].
Важно и то, как представлял себе Вейцман иммиграцию, какой он желал в разделенном государстве. Он сказал Вайчопу, что, по его мнению, отведенной после раздела площади будет достаточно, чтобы устраивать пятьдесят — шестьдесят тысяч иммигрантов в год[674]
Яснее понять диаметральную противоположность отношения Жаботинского и Вейцмана к проблеме иммиграции можно из доклада британского посла в Риме сэра Эрика Драммонда о его беседе с Вейцманом в 1934 году. "Вейцман… объяснил мне, что его очень беспокоит наплыв немецких евреев в Палестину. Они не являются вполне удовлетворительным элементом, и их было трудно абсорбировать. С другой стороны, все еще были сотни и тысячи таких евреев, которые нашли убежище во Франции, Польше и Чехословакии. При нынешней безработице в этих странах, естественно, приезд этих евреев не понравился, поэтому усилились антисемитские чувства; но он не видит, как можно впустить их в Палестину в таком количестве"[675].
На Сионистском конгрессе в августе 1937 года он ругал иммигрантов, пускающихся в спекуляции землей и порождающих нездоровую экономику. "Даже те, кто обычно соглашался с его взглядами, почувствовали, что он зашел слишком далеко", — писал Берл Локер, один из ближайших к Вейцману лейбористских лидеров. После заседания Вейцман с несколькими друзьями отправился в гости к Шмарьяу Левину. Дебаты, конечно, продолжались, и Вейцман опять заговорил об опасностях спекуляции землей и развитии нездоровой экономики. Внезапно Шмарьяу Левин воскликнул: "Хаим, пожалей евреев, дай им сначала приехать и набраться сил. Остальное придет потом", — и Хаим замолчал"[676].
Его личное отношение к еврейским массам Восточной Европы тоже находило странное выражение. В феврале 1936 года его друг и горячий сторонник Мордехай Шенхаби, член киббуца Мишмар а-Эмек, написал Вейцману, что он озабочен серьезным положением восточноевропейского еврейства и предлагает Вейцману посетить Польшу, чтобы ободрить там еврейские массы. Вейцман тогда в Польшу не поехал, да и потом, во все годы бедственного положения восточноевропейского еврейства, Вейцман не нанес еврейским массам ни одного визита.
В длинных дебатах, предшествовавших публикации доклада, появилась большинство Лейбористской партии согласились с планом, — хотя отчаянно спорил Берл Кацнельсон и другие. Сильна была оппозиция и среди других партий, входящих в движение, — вся "Мизрахи", немало лидеров Общего сионизма, как Усышкин, Стивен Вайс, Аба Гиллель Сильвер, так же как Меир Гроссман. В это время Вейцман продолжал свои неофициальные беседы и с Коупландом, а может быть, и с другими членами комиссии, и с государственными людьми. С Ормсби-Гором он обсуждал желательные при разделе размеры будущего государства. После разговора с ним 13 июня он, по просьбе Гора, представил в деталях адекватный план раздела, каким он его себе представлял. Из своих разговоров с Коуплендом он, по-видимому, извлек уверенность, что понимает замыслы Королевской комиссии. Собственные его предложения базировались, разумеется, на ее плане[677].
Территория, утверждал Вейцман, должна включать всю Галилею, в том числе и область Бейсана, прибрежную равнину от Рас-эль-Накура до точки севернее Газы; она должна иметь стратегически обороняемую границу на востоке равнины. (Это не могло быть сделано без западных высот Самарии, нависающих над равниной.) Кроме того, граница между Западной Палестиной и Заиорданьем должна быть исправлена так, чтобы она включала сооружения рутенберговской электрической компании и их окрестности в еврейское государство. Хайфу он включил в государство, но позволял британцам выполнять требования своей армии, флота и военно-воздушных сил. Он принимал идею оставить Иерусалим Британии, но предлагал "найти способ предоставить еврейским кварталам политическую связь с еврейским государством". Он соглашался оставить Негев под британским контролем, но он должен быть "открыт для развития и еврейских поселений".
Все это он назвал "минимальными требованиями для еврейского государства".
Тогда Королевская комиссия представила свой план — и превратила вейцмановские "минимальные требования" в ничто. Тут надо прибавить, что в территориальном смысле даже здания рутенберговской электрической компании на Иордане и заводы поташа на Мертвом море должны были войти в арабское государство — сразу. Никакой стратегически защищаемой границы на востоке равнины не предоставлялось. К тому же еврейское государство должно было выплачивать проектируемому арабскому государству ежегодную субсидию.
Первая реакция Вейцмана и его ближайших коллег и наперсников был шок; все они с горечью говорили о заявлении британского правительства, которое приняло план, да еще и втерло в рану свою собственную мерку соли: в ближайшие восемь месяцев будет выдано только 8000 иммиграционных сертификатов. Особенно воинственно настроен был Бен-Гурион. За первичный план, сказал он, он был готов отдать жизнь, но против новой схемы надо бороться. Британское правительство "не получит Хайфы и Иерусалима с помощью таких грязных трюков"; они могут вернуть мандат в Лигу Наций или им придется бороться. Тем не менее в заключение он сказал, что не будет делать ничего против воли Вейцмана[678].
Казалось, наступил сезон признаний и исповедей. В письме к Ормсби-Гору от 4 июля, за три дня до опубликования доклада Королевской комиссии, Вейцман жестоко раскритиковал британскую политику. Толчком к этому послужила ссора между Вейцманом и Ормсби-Гором по, сказали бы мы, технической причине. Вейцман попросил Ормсби-Гора как министра колоний дать ему заранее экземпляр доклада Королевской комиссии — вполне естественная просьба, учитывая официальную позицию Вейцмана. Гор ему отказал — и тут Вейцман сказал ему кое-что по поводу почти двадцатилетия своих отношений с британским правительством:
"Последние двадцать лет, и особенно последние два года, с тех пор как меня снова выбрали президентом Еврейского агентства, у меня были широкие возможности наблюдать отношение палестинской администрации к нам и к мандату; мой собственный опыт вынудил меня убедиться, что мандат вряд ли имел какие-либо шансы в Палестине и что теперь, как и в прошлом, он сознательно или бессознательно подрывался теми, кто призван был его выполнять… Но обвинять за это надо не мандат, а людей, которые им управляли".