Вершина не может быть покорена, если нет могилы на ее склоне.
На всемирной конференции "Бейтара" в сентябре того же года Жаботинский перечислил одно за другим качества Бен-Йосефа. Он полностью осуществил мечту Жаботинского.
"Со дна ямы разложения и праха поднимется раса для нас, гордая, щедрая и твердая".
Бен-Йосеф не был глубоким философом. При всей его привязанности к бейтару он великолепно знал, что первоисточником всего, что он узнал и чему научился, был Жаботинский.
И не Югичмену и не Розенфельду, к которым он питал глубокое уважение, он передал свое последнее прости. "Передай Жаботинскому, — сказал он своему другу, — что я умру с его именем на устах".
Эта нота прямой связи, личного отношения к Жаботинскому была не редкостью у членов его движения. Доктор Бенджамин Акции, который в студенческие годы был одним из ранних его последователей, однажды сказал автору этой книги: "У каждого есть свой Жаботинский" — и это была чистая правда. Через несколько месяцев после смерти Бен-Йосефа я открыл то же самое явление в Южной Африке среди утонченных молодых профессионалов и бизнесменов, которые за год до того попали под его влияние. Они не вышли из "ямы разложения и праха". И не обязательно у них были когда-либо с Жаботинским личные отношения. И все-таки они испытывали волнение и через пятьдесят лет в разговоре с немногими, пережившими этот период, они говорили о Жаботинском так, словно это был любимый отец.
Могло показаться, что казнь Бен-Йосефа послужила сигналом к росту арабских нападений. У Чертока снова и снова появлялись причины жаловаться Баттершилу на неадекватность британской реакции. Но теперь наступило и коренное изменение. На арену вышел ЭЦЕЛ. От Жаботинского поступило долгожданное сообщение "Мендельсона". Невероятный приговор Бен-Йосефу и его последствия оказали на него такое тяжелое действие, что он прислал свою инструкцию еще до казни. В его телеграмме (присланной через племянника Джонни) стояло: "Инвестируйте побольше".
ЭЦЕЛ отозвался. Он "инвестировал" побольше. Произошла целая серия нападений на арабов, и по всей стране было много жертв.
Момент для нарушения хавлаги был выбран тщательно. По-видимому, Жаботинский принял решение намного раньше, но пока над головой Бен-Йосефа висела угроза казни, внезапное увеличение еврейских нападений могло быть использовано как добавочный предлог для того, "чтобы сделать пример" из Бен-Йосефа.
Внимательное изучение того влияния, которое оказала хавлага на евреев Эрец-Исраэль, вынудило Жаботинского прийти к заключению, что каковы бы ни были заслуги его инстинктивного отвращения к идее мстить кому попало, хавлага превращала общину в сжавшуюся от страха массу, на которую с нескрываемым презрением смотрели и арабы, и британцы.
В начале августа на массовом митинге в Варшаве в очень сильной речи он набросал картину ужасных психологических условий, до которых опустился ишув. "В то время как арабы свободно и без страха передвигались по стране, евреи путешествовали только под конвоем, туда и обратно под защитой британских солдат. Постепенно у еврея возникло чувство бессилия, и у обеих общин — ощущение арабского господства. Большинство евреев теперь откладывали поездки из города в город, кроме самых срочных. В Иерусалиме, в Старом городе, где часто происходили нападения и убийства евреев, продолжался еврейский исход. В борьбе с этой опасностью "Бейтар" расположил свой отряд близ Западной стены, и присутствие таких смелых и решительных защитников явилось лучом света во мраке; но в предыдущие два года 5000 из 7000 евреев покинули Старый город.
Возникла ситуация, которая для евреев хуже, чем раздел — все запрещено евреям и разрешено арабам; ситуация, в которой одна сторона может совершить любое преступление, еврея можно сравнить со смертельно напуганной мышью, в то время как араб всюду чувствует себя дома. Моральна ли эта ситуация?"[718]
Он действительно долго раздумывал о моральном исходе и увидел, что, вопреки его собственным предпочтениям, этот исход имеет более чем одно измерение. Позднее, в другом эссе, он писал:
"Не смейте наказывать невинного" — это поверхностная и сверхкритическая болтовня. В войне, в каждой войне, каждая сторона невинна. Какое преступление солдат противника совершил против меня — нищий, как и я, слепой, как и я, раб, как и я, — который был насильно мобилизован. Если разразится война, все мы единодушно потребуем морской блокады и блокады страны противника, чтобы голодали ее жители, невинные женщины и дети; а после атаки с воздуха на Лондон и Париж мы будем ждать ответа наших самолетов над Штутгартом и Миланом, где много женщин и детей. Все войны — войны невинных, так же, как нет войны, которая не была бы войной между братьями. Вот почему и агрессоры и жертвы одинаково проклинают любую войну и ее мучения. Если вы не хотите обидеть невинного — совершайте самоубийство. И если вы не хотите совершить самоубийство — стреляйте и не болтайте"[719].
Жаботинский описал варшавской аудитории реакцию еврейских масс Палестины на кампанию ЭЦЕЛа. Она была в подавляющем большинстве положительной. "К счастью для нас, — сказал он, — не каждый верит в святость хавлаги. И даже те, кто пишет о ее святости, даже они в нее не верят. Они просто притворяются, из дипломатии. Каждый еврей открывает утреннюю газету в надежде прочесть что-нибудь о новом нарушении хавлаги. И если кто-нибудь скажет вам, что он за хавлагу, то скажите ему, чтобы он это рассказал своей бабушке". (Одесская формула, означающая: все врет!)
Однако и британцы, и сионистский истеблишмент резко отреагировали на кампанию ЭЦЕЛа. Британцы немедленно снова арестовали ревизионистов и бейтаровцев, которых только что выпустили и кое-кого сверх того. Реакция сионистских левых была более угрожающая. Безмерно обозлившись не только из-за британских укоров, но и потому, что, как им было известно, большинство евреев открыто радуются нарушению хавлаги, они обрушили на головы Жаботинского и его последователей все старые ругательства. И пошли даже дальше — пригрозили физическими мерами воздействия. Сделано это было в самой "официальной" манере. Элияу Голомб позвонил Жаботинскому в Лондон и потребовал, чтобы он прекратил насилия ЭЦЕЛ. Жаботинский возразил, что он не контролирует ЭЦЕЛ, и не согласился с тем, что насилие исходит от одной какой-нибудь группы. Тогда ему пригрозили, что будет гражданская война. Он рассказал об этой угрозе на Варшавском митинге.
"Что означает эта угроза? Она означает, что в Эрец-Исраэль существует большинство, сохраняющее сдержанность, и меньшинство, которое ее нарушает… это должно кончиться тем, что большинство сведет счеты с непокорным меньшинством. Это означает, что из тех ружей, которые относящаяся к левым "Хагана" купила на ваши деньги, она будет убивать евреев, не желающих кричать "ура хавлаге!". Я говорю это вам официально, потому что такая официальная угроза была сделана мне".
И тут он обратился к своим слушателям с предупреждением и призывом:
"В то время как в Эрец-Исраэль мои сторонники находятся в меньшинстве — из-за скандала с сертификатами, здесь, в диаспоре, здесь, в Польше, они вовсе не меньшинство. И если позор гражданской войны между евреями уже прошел приказом, я хочу, чтобы вы знали, что землей Эрец-Исраэль он не ограничится. Поэтому я призываю всех, имеющих влияние: сделайте все, что в ваших силах, чтобы предотвратить это. Ибо, если до этого дойдет, то гражданская война начнется во всем еврейском мире".
Предупреждение Жаботинского, которому аудитория бурно аплодировала, встревожило лидеров общин далеко за пределами Польши, и в обе стороны полетели призывы и протесты. Гражданская война не разразилась, не считая нескольких, сравнительно незначительных, инцидентов. Лидеры ЭЦЕЛа однако продолжали относиться к угрозе серьезно — и решили попробовать заключить соглашение с "Хаганой". Они предложили переговоры, и стало ясно, что лидеры "Хаганы" тоже встревожены и не хотят эскалации конфликта. Между обеими сторонами состоялись переговоры, и, что весьма замечательно, вскоре было заключено соглашение.
Обе стороны пошли на уступки, хотя уступки ЭЦЕЛа были явно более значительными. Репрессалии будут проводиться только в случае одобрения комитета, состоящего из двух человек от каждой стороны. Это означало, что если в "Хагане" не наступят кардинальные перемены, то хавлага будет продолжаться. Лидеры ЭЦЕЛа чувствовали, что у них нет альтернативы и утешали себя тем, что позиция "Хаганы" тоже может измениться. Многие рядовые ЭЦЕЛа и "Хаганы" дружили между собой, и ни для кого не было секретом, что рядовые члены "Хаганы" постоянно нажимали на свое начальство, чтобы хавлаге был положен конец. Лидеры ЭЦЕЛа верили, что события и регулярные ежедневные контакты доведут до сознания лидеров "Хаганы" пустоту и опасность политики агентства.
С другой стороны, соглашение было большим политическим достижением для ЭЦЕЛа. Теперь он был формально признан равным партнером в оборонительной структуре ишува, не принимая никаких обязательств по отношению к старой Сионистской организации. Этот пункт в сущности подтверждал давно уже существовавшее положение: ЭЦЕЛ и "Хагана" совместно осуществляли функции самообороны в некоторых частях страны. В Галилее рабочие — члены отрядов ЭЦЕЛа в первую очередь отвечали за оборону деревень.
Лидеры ЭЦЕЛа представили соглашение на утверждение Жаботинскому. Он скептически смотрел на возможные результаты и, несколько неохотно давая согласие, выразил опасение, что соглашение постигнет та же судьба, что и его соглашение с Бен-Гурионом за четыре года перед тем. Он оказался настоящим пророком. Именно вопрос статуса вызвал провал соглашения. Бен-Гурион — в то время находившийся в Лондоне — ужаснулся самой перспективе переговоров и в телеграмме Голомбу выразил свой протест. Как раз тогда, когда соглашение было подписано, он снова протелеграфировал Голомбу: "Не подписывайте; если вы уже подписали, отмените свою подпись". Объяснение, которое он впоследствии дал, было простое: ревизионисты должны сдаться, вернуться в Сионистскую организацию и подчиниться ее дисциплине.