Однако когда ему пришлось анализировать философию Штерна и его коллег, он не подбирал мягких выражений.
"В сущности, их философия — это вейцманизм наизнанку. Вейцман и его коллеги верят только в "мирный созидательный труд": еще один дунам, еще одна корова, еще один дом… Для них "только так" может быть осуществлен сионизм.
У лидеров ЭЦЕЛа появилось в качестве девиза свое "только так", где пакет "дунам — корова — дом" заменен винтовками. Оба эти взгляда узколобы и неверны, потому что аполитичны. Я в своей версии придерживаюсь первой фразы книги Бытия: Берешит бара Элоким эт ха-политика (Сначала Бог сотворил политику)"[738].
Жаботинский мог бы сказать много больше. В концепции Штерна зияла дыра — в той концепции, которую он сообщил другим, не знавшим всех фактов. Контакт Штерна с представителями польского правительства завязался по рекомендации Жаботинского, то есть в результате его дипломатической деятельности. Эта деятельность за два года до того, как Штерн увидел свои возможности, была специально направлена на получение помощи от Польши для создания военной подготовки ядра ЭЦЕЛа в Палестине и получения оружия. Поэтому поздравление с успехом курсов было сделано Любенским человеку, создавшему этот план, — Жаботинскому, на чьи плечи Польша возложила материальную ответственность за оружие.
Из короткого письма, написанного Жаботинским Любенскому примитивным кодом, следует, что он был гораздо больше вовлечен в наблюдение над практическим осуществлением договора о помощи с поляками и что по крайней мере еще один человек из польского политического департамента — д-р Йозеф Шофман — исполнял обязанности офицера связи. Важно и то, что с польской стороны сам граф Любенский вел это дело[739].
Штерн вернулся в Палестину весной 1939 года. Там он помогал разгружать машины, среди которых было спрятано польское оружие. Он также принимал участие в операции ЭЦЕЛа по высадке пассажиров из лодок, доставлявших "нелегальных" иммигрантов — один эпизод из предприятия, вдохновленного Жаботинским, в которое он теперь ушел с головой.
ГЛАВА СТО ПЕРВАЯ
В ЭТО же время, в середине лета, Жаботинский пережил еще один шок. Акции ушел в отставку. Он всегда был против выхода из Сионистской организации, к перспективам НСО относился скептически. Однако у него не было возражений против главного направления ее политики, и он неизменно сотрудничал в области дипломатических отношений. Только недавно возвратился из Палестины, где выступал в комиссии Вудхеда от противников раздела. Теперь же Акции сообщил Жаботинскому (находившемуся в Варшаве), что отныне сможет продолжать лишь "в том случае, если мы решим отправиться на следующий конгресс и там опять слиться со старой СО".
Жаботинский явно был изумлен и впустил в свой ответ саркастическую ноту. "Случай", о котором писал Акции, "абсолютно и герметически" исключается, "пока мое слово что-то значит в ревизионистском движении".
"Прошу прощения, если какие-то мои слова могли создать у моих друзей впечатление, что такой случай для меня возможен. Видимо, существует какой-то неизлечимый дефект в моей дикции… Но этот случай никогда не возникнет, и это окончательно".
Тем не менее он уговаривал Акцина отказаться от своего намерения. Он был уверен, что действительная причина поступка Акцина — финансовые лишения, которые он терпел, как и все члены руководства. Он написал: "С моей стороны было бы аморально уговаривать вас остаться". Но все-таки он перечислил множество областей весомой политической деятельности руководства НСО, в которых Акции играл немалую роль.
"Независимость НСО теперь выражается во многих направлениях: мы требуем реформы агентства, мы стараемся заручиться поддержкой правительств, мы боремся против монополии агентства на сертификаты… Мы выдерживаем сильнейшие штормы в Палестине, мы занимаемся алией Бет, боремся против раздела и т. д. Некоторые из этих предприятий требуют труда сотен наших людей. Неужели вам даст душевный покой сознание, что вы бросили все это в такой напряженный момент, когда нас осадили и бомбят со всех сторон?"
Но Акции не смягчился. Как и все, критиковавшие политику Жаботинского изнутри, он не имел ответа на факты, которые в конечном счете делали безнадежной борьбу внутри Сионистской организации, — 50-процентное представительство "никем не избираемых "нотаблей" и несионистов по определению, уплата шекеля, автоматически лишавшая права голосования массу потенциальных сторонников, используемая богатой Лейбористской партией и другими для покупки голосов в Восточной Европе.
Он ушел в отставку и уехал в Соединенные Штаты, но не отрезал себя от движения. До конца жизни Жаботинского Акции никогда не отказывался помочь ему в особых случаях.
Слова Жаботинского Акцину, что он "занимается алией", были колоссальным преуменьшением. То, что британцы называли "нелегальной иммиграцией" евреев в их "национальный дом", превратилось теперь в главную, даже лихорадочную деятельность возглавляемой им организации. Из своей комнаты в штаб-квартире НСО (Финчли роуд, 47, северо-запад Лондона) он возглавлял сеть групп, занятых спасением евреев из терпящих бедствие районов Европы, отправкой их морем к берегам Палестины, высадкой и дальнейшим растворением среди населения.
Свой первый призыв к деятельности в этом направлении Жаботинский опубликовал в 1932 году в статье "Авантюризм". Этот призыв был, по определению, обращен к авантюристическим душам. Во многих молодых умах этот призыв посеял свои зерна, и дальнейшее развитие событий показало, что он далеко не остался безответным. Поток маленьких групп и отдельных лиц, пробивавшихся через северные барьеры, значительно вырос, как и частота высадок на палестинском берегу из малых суденышек. Полиция в свою очередь усилила контрмеры. Ее неполные успехи повлекли за собой регулярное увеличение количества евреев в тюрьмах. (Арестованные бывали большей частью депортированы.)
Отряд Бейтара в Нагарии на северном берегу и бейтаровцы вместе с ревизионистами Нетании по ночам находились "в состоянии готовности" встретить высаживавшихся иммигрантов.
В то время (1934 год) лейборист Зеэв Шинд совершил настоящий подвиг, высадив с судна под названием "Велос" 350 человек. Однако вторая попытка провалилась, иммигранты были схвачены и депортированы. Шинд получил суровый выговор от Бен-Гуриона — не за то, что ему не удалось, а за то, что он ввез иммигрантов нелегально. Такие действия, сказал он Шинду, причиняют неслыханный вред делу сионизма.
В 1933 году ревизионистское всемирное правление решило создавать и организовывать группы для иммиграции морским путем. Сам Жаботинский создал одну такую группу, в 1934 году прибывшую в Палестину на судне "Юнион". Высадилось сто пассажиров — и семьдесят из них были арестованы. Насколько известно, в течение трех лет такие поездки больше не предпринимались, но создавались новые системы. Одна из них была "фиктивный туризм" — группы туристов, которые не собирались уезжать из Палестины. Этот способ, созданный в основном ревизионистской партией Польши, применялся более двух лет и достиг высшей точки ко времени широкой полицейской операции по преследованию туристов. Последовала большая демонстрация ревизионистов в Тель-Авиве и столкновение с полицией. Сионистский истеблишмент не вмешался. Он просто осудил фиктивный туризм и призвал британскую администрацию с ним бороться.
Более тонкий метод, как говорят, "изобретенный" Авраамом Ставским, был фиктивный брак. Палестинский гражданин отправлялся за границу, там женился "по закону Моисея и Израиля" и возвращался в Палестину со своей женой, которая, согласно палестинским законам, автоматически получала гражданство. Пара могла развестись (что в большинстве случаев и делала). Та же стратегия применялась многими иммигрантами, обладателями сертификатов. В конце концов администрация с этой практикой покончила с помощью эффективных распоряжений.
Точная статистика недоступна. В своем докладе Постоянной мандатной комиссии в 1934 году администрация жаловалась, что ловить нелегальных иммигрантов очень трудно — особенно потому, что еврейская община с ней не сотрудничает. Однако она заявила, что 772 еврея были депортированы. Количество не попавших в полицейские участки было, несомненно, гораздо больше. За предыдущие два года — 1932-й и 1933-й — администрация заявляла, что в стране осталось 20 000 туристов. В это число вошли без сомнения многие, приехавшие на Маккабиаду. Значение этой цифры усугубляется тем, что как раз в это время британская политика строилась на заявлении Хоуп-Симпсона, что в Палестине "даже кошке негде повернуться".
Можно считать, что последовательная история "нелегальной" иммиграции в эпоху душераздирающей европейской трагедии началась осенью 1936 года. Начал ее молодой человек по имени Моше Кривошеин, живший в Палестине и учившийся в Италии.
Однажды он приехал во Францию и увидел, в какой безнадежной нищете живут там евреи, приехавшие из Германии. Он решил сделать что-нибудь, чтобы облегчить положение беженцев. Подумал о Греции, где у него были контакты, причем и с небезызвестным братством контрабандистов. И придумал простой план перевозки иммигрантов в Палестину. Отправился в Вену и рассказал о своей идее члену правления НСО Вольфгангу фон Вайзлю. Фон Вайзль рекомендовал его кое-кому из своих друзей, среди которых находился и Вилли Перл, вице-председатель венского НСО.
Это было очень удачно. Перл, работавший вместе с ревизионистами автономной группы под названием "Ди Акцион" (действие)[740], вместе с Кривошеиным организовал первый транспорт. Богатый бизнесмен-ревизионист, друг Жаботинского Ганс Перутц, почти целиком обеспечил денежные фонды.
Роберт Штрике, хотя и присоединившийся в 1933 году к Гроссману, но сохранивший самые сердечные отношения с Жаботинским, в это время занимал пост вице-президента венской еврейской общины и помог собрать недостающие деньги.