Ответ Чемберлена, однако, был не на то. Он совершенно не подтверждал того, что слышал Вейцман. Премьер был категорически против раздела. Это будет "вечная война" между еврейским и арабским государством, сказал он. Вейцман возразил, что это будет мир. Во время их беседы, которую Вейцман записал, Чемберлен несколько раз советовал ему "не слишком волноваться"[753]; совет звучал зловеще, потому что напоминал, как задабривал его премьер Макдональд перед тем, как нанес удар Белой книгой 1930 года.
Через два месяца, 16 мая, Вейцман писал из Реховота испытанному, старому другу Джемсу Малькольму:
"Для Вашей личной информации: хочу рассказать Вам, что большинство членов британской администрации здесь против раздела и будут или саботировать его вообще, или выработают альтернативный проект, совершенно неприемлемый для евреев, таким образом сведя все это к нулю. Они саботировали мандат, они будут саботировать раздел. Я не верю, что им это удастся, но уверен, что они очень постараются"[754].
Кроме того, он знал, что в результате нагнетания международной обстановки в простенькие антисионистские расчеты министерства иностранных дел вошел особенно опасный элемент: ввиду возможности войны следует ублажать "арабский мир" за счет евреев.
Как он на это реагировал? Он не отступил с отведенной для этого территории дебатов с министерством колоний, где теперь Ормсби-Гора сменил Малкольм Макдональд. С 22 июня по 9 ноября Вейцман беседовал с ним не менее девяти раз. Судя по докладам об этих встречах, дискуссии шли кругами. Ничего нового он не узнал. Британцы угрожали всему, что было сделано для сионизма при мандате. Если новая комиссия по разделу (комиссия Вудхеда) все еще поддерживает раздел, указывал Макдональд, то, без сомнения, область, отведенная для еврейского государства, окажется значительно меньше, чем даже та, которую предлагала комиссия Пиля. Альтернативой была бы "независимая Палестина с постоянным еврейским меньшинством"[755].
Все эти месяцы арабы не успокаивались. Лето 1938 года было самым бурным за все время. Свою роль сыграл и сионистский истеблишмент, к собственной сдержанности добавивший статьи-жалобы в своих газетах и постоянные доносы на ревизионистов, которых они обвиняли в репрессалиях ЭЦЕЛа. В свою очередь и ЭЦЕЛ, под водительством Давида Разиеля, сменившего Моше Розенберга, учащал и усиливал свои действия. Продолжались произвольные аресты ревизионистов и их осуждение без суда, по поводу чего Еврейское агентство не скрывало своего молчаливого одобрения.
Более того, лидеры Еврейского агентства, никогда не забывавшие в своих контактах с британским правительством поднимать вопрос о сертификатах (например, осенью они безуспешно просили 10.000 разрешений для детей из Германии), молча приняли норму: одна тысяча в месяц.
Единственная мера сопротивления, которую Вейцман и его коллеги предприняли против надвигающейся катастрофы, было телеграфное воззвание к лидерам американского сионизма — чтобы те приняли участие в эпистолярном споре с британским правительством. 7 октября он послал Стивену Вайсу телеграмму следующего содержания: "Секретно. Враждебные силы очень активно здесь работают чтобы отказаться от национального дома. Предстоящие две недели критические. Нью- Йорк [арабы] влияние и опасности арабского мира сильно преувеличены. Невозможность создания [Еврейского] государства намекается номинальной отменой мандата серьезно сокращенной иммиграцией. Министерство иностранных дел враждебно, заигрывает с арабскими государствами против нас извиняет свое давление политикой. Мы и ишув будем стоять крепко но нуждаемся в любой поддержке вы можете оказать. Просим прислать влиятельную депутацию британскому послу"[756].
Ему и в голову не пришло, в свете того, что делает и планирует сделать британское правительство с его народом, предложить Вайсу избрать в качестве влиятельной делегации к послу 50.000 встревоженных и разгневанных евреев с вашингтонских улиц — короче говоря, поднять евреев Америки на защиту предаваемого сионистского дела.
Но даже эти свои отчаянные призывы он хранил втайне. Наоборот, на три недели раньше (когда уже у него не оставалось сомнений по поводу намерений правительства) Вейцман ясно и добровольно обещал Макдональду воздержаться от открытых призывов. Он сказал:
"Если я иногда говорил откровенно, то делал это с максимально возможной осторожностью и всегда отдавал себе отчет в том, что, если мои слова будут переданы в Америку, в них могут вычитать то, что прямо противоречит моим мыслям и чувствам, и в эти напряженные дни это было бы опасно"[757].
М-р Макдональд еще не выполнил все, что было намечено. Ему предстояло подготовить почву для оглашения политики, варившейся уже более года. Держать ее в секрете он не мог. Ему надо было создать впечатление, что с сионистами и арабами советовались. Поэтому он предложил Вейцману конференцию всех трех партий. Немедленной и логической реакцией Вейцмана был его ответ: "Если бы мы пошли на такую конференцию, это означало бы отказ от Декларации Бальфура".
Через три недели, 9 ноября, Вейцману показали доклад Вудхеда, формально и окончательно убивший план раздела. Хитрый Макдональд уверял его, что доклад не принят правительством, — и прибавил уже давно привычный убаюкивающий припев: "Не огорчайтесь"[758].
Летом 1938 года Жаботинскому пришлось признать, что десятилетний план, разработанный им два года назад, был перевернут событиями до неузнаваемости. В политическом климате произошли сейсмические перемены. Бедственное положение евреев Восточной Европы усугублялось с каждым днем, и это еще обострялось возникновением Гитлера как воплощения угрозы, нависшей за пределами границ Германии и сулящей неминуемую гибель и разрушение.
Его пророческие августовские предупреждения в Варшаве выражали усилившееся ощущение срочности, неотложности. Он знал, что слова могут только усилить тревогу перед опасностью. В конце концов, сколько человек могли спасти сами себя? Только гигантская, небывалая и быстрая коллективная акция могла отодвинуть евреев Восточной Европы от края бездны.
И 21 сентября он написал Абрахамсу, сменившему Акцина на посту главы политического департамента, что десятилетний план должен быть заменен чем-то, похожим на план Макса Нордау 1920 года: общей операцией по единовременной пересылке в Палестину 600.000 евреев, которым в Восточной Европе грозит уничтожение. Но теперь эта цифра должна быть один миллион. Он не сомневался, что евреи Восточной Европы окажут массивную поддержку. Верил, что может рассчитывать на правительства Польши и Румынии, но надежда добиться своего в Лондоне потребует поддержки Соединенных Штатов. Для начала он хотел получить заверение в помощи от важного американского союзника. Он давно уже завязал дружеские отношения с американским послом в Польше — это был Фрэнсис Дрексель Биддл, которого он считал "очень искренним другом нашего дела" и при участии Шехтмана несколько раз вентилировал идеи плана Нордау в долгих беседах с ним. Биддл, безусловно, очень хорошо понимал, каково положение евреев, и заверил Жаботинского, что "каждый наш разговор был передан в Белый дом"[759].
Осенью германское правительство устроило погром небывалой жестокости и размаха по всей стране. В историю это событие вошло как "Хрустальная ночь" или "Ночь битого стекла". 7 ноября семнадцатилетний беженец из Германии Гершель Гриншпан пришел в германское посольство в Париже и сказал, что хочет увидеть посла. Чтобы выяснить, что именно ему нужно, в прихожую вышел третий секретарь посольства Эрнст фон Рат. Гриншпан выхватил револьвер и выстрелил. Фон Рат был смертельно ранен.
Гершель был сыном одного из тех польских евреев, кто много лет прожил в Германии и кого потом насильно выселили. Десять тысяч нацисты бросили в грузовики и отправили на границу, которую польские власти не позволили им перейти. Он решил отомстить за отца, да и за всех страдающих евреев Германии.
Два дня нацистское руководство обсуждало и организовывало репрессии — и устроило ночь ужаса для всех немецких евреев. Целью "в первую очередь" стала еврейская собственность. Были сожжены сотни синагог, сожжены или разрушены бесчисленные дома и предприятия, принадлежавшие евреям. В это время сотни евреев были убиты и еврейские женщины изнасилованы, 20.900 были арестованы и сидели в тюрьмах без суда, ожидая решения своей судьбы.
За этим последовала серия экономических декретов, в ближайшие месяцы проведенных в жизнь. В результате евреев почти поголовно "вычистили" из коммерческой и промышленной жизни нации. Подавляющее большинство евреев, все еще живущих в Германии, были обречены на бедность, и, согласно последовавшему декрету, забота о них целиком лежала на плечах местных еврейских общин, которые и сами были финансово почти бессильны.
Историки того времени пишут, что мировое общественное мнение было потрясено таким варварством. Действительно, американский посол был отозван из Берлина; в ответ на это германский посол в Вашингтоне, накануне погромов докладывавший своему правительству, что "здесь бушует ураган", был отозван тоже.
Сочувствие и протест действительно ощущались повсюду. В самых высоких британских кругах дело ограничивалось разговорами[760], но более искреннее выражение они получили в дебатах Палаты общин 17 ноября. Первоначально задуманные как дебаты по Палестине, они дали возможность многим участникам высказать свое теплое отношение к преследуемым евреям.
Жаботинский счел, что будет уместно представить здесь трезвый анализ еврейской проблемы и жесткие меры, которые только и могут предупредить "новую катастрофу в областях, где живет в шесть или семь раз больше евреев, чем в Германии и Австрии, вместе взятых". В меморандуме, адресованном каждому из членов парламента, он написал, что все планы, до сих пор предлагавшиеся для спасения еврейских беженцев, имеют общий недостаток: они предлагают паллиативы, "а не создание еврейского государства и поэтому практически избегают упоминания Палестины".