Жаботинский уже запланировал поездку в США. Но пока что он прибегнул к смелому маневру: он попытался использовать военную ситуацию, чтобы продолжить битву против Белой книги. 6 сентября его принял министр колоний. Предложение Жаботинского поразило Макдональда, передавшего, что Жаботинский: "пришел узнать, не собирается ли правительство Его Величества обдумать возможность изменения своей позиции и либо намеренно закрыть глаза на нелегальную иммиграцию, либо легализовать ее. Подобный акт можно было бы оправдать против обвинений в volte face [непоследовательности] тем, что Белая книга еще не получила одобрения Совета Лиги Наций, и из-за отсрочки заседания совета sine die [на неопределенное время] решения Белой книги повисли в воздухе, оставив щель, которую было бы вполне законно заполнить реалистичной временной политикой".
Пустые надежды. Чтобы принять столь необычное предложение надо было не только признать незаконность Белой книги, но и хоть как-то сочувствовать евреям Восточной Европы. Макдональд бесцеремонно отверг предложение Жаботинского.
Жаботинский упорствовал, подчеркивая, что Белая книга была отвергнута Постоянной мандатной комиссией и не обсуждалась в Совете Лиги Наций.
Макдональд (хотя он прекрасно знал, что даже его собственные юридические советники говорят то же самое) отвечал, что верит в законность Белой книги, "если и пока Совет Лиги не выразит обратного мнения".
Жаботинский ответил скрытой угрозой. Он спросил, полностью ли министр иностранных дел понимает, как ужасны будут результаты в случае продолжения нелегальной иммиграции, если палестинское правительство будет по-прежнему отвергать беженцев. Ревизионисты лишились монополии на применение силы в Палестине, — евреи стали единодушны в этом вопросе, и результаты могут быть неприятными. Он не хочет угрожать. Но понимает ли министр иностранных дел, что полицейские должны стрелять, чтобы предотвратить нелегальную иммиграцию? Жаботинский нарисовал два параллельных газетных столбца, как бы из американской газеты, в одном описывалось затопление "Атении" (немцами), а в другом стрельба британской армии и полиции в судно с еврейскими беженцами. Евреи знают, что такое страдания, и умеют красноречиво описать наносимые им обиды. Не лучше ли воспользоваться предлогом, что палестинская полиция не может справиться с наплывом беженцев, и дать евреям убежище?[836]
Макдональд не признался Жаботинскому в том, что, хотя правительство Британии не собиралось менять своего отношения к "нелегальной иммиграции", Жаботинский все же мог торжествовать победу в одном из раундов кампании Аф-Аль-Пи. В конце месяца Макдональд объявил в Палате общин, что с начала августа британская полиция не должна возвращать иммигрантов, достигших берегов Палестины. Это однако не означало, что британское правительство отказалось от использования различных мер для предотвращения достижения беженцами берегов Палестины.
Немцы вскоре продемонстрировали, что в результате их вторжения в Польшу особо ужасная судьба ждет евреев. Даже при воздушных бомбежках немцы выбирали евреев своей целью. Не только в Варшаве, где сотни тысяч евреев скученно жили в еврейских районах, но и в маленьких городах, наиболее тяжелые бомбардировки приходились на еврейские кварталы. Некоторые города и деревни, заселенные только евреями, подвергались таким массивным бомбардировкам, что были полностью стерты с лица земли. В Варшаве от бомбежек погибло около 10.000 евреев.
Но это было только начало. Быстрое продвижение немцев влекло за собой систематичное массовое уничтожение евреев. Излюбленным методом немцев было собрать всех евреев деревни или пригорода, заставить их копать окопы, а потом свалить их автоматной очередью в уже готовые могилы. Разнообразные нацистские методы унижения, подавления и убийств, о которых тогда писали уцелевшие журналисты, были еще ужаснее, чем раньше.
Корреспондент "Джуиш кроникл" в Варшаве — один из последних журналистов, остававшихся там, — писал, что осознание происходящего повлекло за собой "трагическую и трогательную главу польской катастрофы: запоздалое бегство охваченных паникой огромных масс гражданского населения — куда угодно, только бы к безопасности, от безжалостных бомбежек, не щадивших ни мужчин, ни женщин, ни старых, ни молодых. Но нацистские бомбардировщики преследовали их. Жертвами становились и те, кто остался, и те, кто бежал. Как всегда в истории Польши, хуже всех приходилось евреям". Примерно половина еврейского населения Польши была спасена русскими. По соглашению, подписанному Риббентропом и Молотовым, Советский Союз присоединил к себе восточную часть страны. Еврейские жители этих мест и те, кому удалось бежать туда из мест, оккупированных немцами, были в физической безопасности. Жаботинский неожиданно для себя стал выражать надежду, что как можно большее число евреев попадет в руки коммунистов, которые хотели уничтожить "только" еврейский дух.
Многим евреям удалось бежать в балтийские страны и в Румынию. Из Румынии можно было надеяться достичь Палестины, главной цели исхода. В связи с этим крайне возросло давление на организацию Аф-Аль-Пи. В подкрепление из Лондона приехал Якоби и взял на себя руководство работой организации.
Якоби был тяжело болен, его мучили ужасные головные боли, но он настаивал, что будет продолжать работать. Однако работать ему пришлось недолго. В Бухаресте у Якоби диагностировали опухоль. Его немедленно перевезли в Париж и прооперировали. Через десять минут после операции он скончался. Ему было сорок два года, у него остались жена и двое маленьких детей.
Это был ужасный удар для Жаботинского. Якоби был не только соратником. Он был любимым учеником. Двадцать лет назад Якоби, уроженец Одессы, был главой одесской организации самообороны против погромов. Позже он стал халуцем в Палестине, а потом получил диплом инженера в Англии.
Он с самого начала был ревизионистом. Он был членом Исполнительного комитета с 1931 г., а после разрыва Жаботинского с Гроссманом стал ближайшим доверенным лицом Жаботинского. Якоби представлял в Лондоне деловые интересы Майкла Хаскела. Агентство Якоби было полезным каналом для особо секретных связей с Жаботинским. "Я тоже чувствую, — писал Жаботинский Хаскелу, — что смерть Якоби унесла с собой мое сердце. Странно, что я стал чувствовать это не сразу. Наверное, сначала я испытал облегчение от того, что он не останется инвалидом. Но со временем утрата становится все горше. Какие-то места или ситуации постоянно напоминают мне о нем. О том, где он стоял, что он делал, что он сказал пару лет назад, а мне кажется будто вчера. Признаюсь, что я чувствую себя беспомощным, — с 1931 года я ничего не делал без его участия. Я будто поднимаюсь по лестнице без перил. Но хуже всего эта ужасная нелепость его конца"[837].
Сразу после смерти Якоби Жаботинский написал трогательный, почти страстный некролог. Он вспомнил удивительный успех организации Якоби, которому был тогда всего двадцать один год, в деле самообороны Одессы. В то время как по всей Украине шла волна погромов, в которых было убито 160 000 евреев, в местах, охраняемых людьми Якоби, жертв не было. Впервые Жаботинский рассказал о роли мягкого и невероятно преданного делу Якоби в защите Ставского и Розенблата. Жаботинский описывает Якоби как личность "сотканную из физического и гражданского мужества, верности, скромности, выдающегося ума, здравых суждений и хладнокровных речей, за которыми скрывался редкий талант любви и дружбы".
Жаботинский не смог удержаться от нехарактерного для него приступа горечи в связи с трагичностью собственной жизни: "Мне горько, и вереница имен встает в моей памяти — имен товарищей по оружию и учеников: Трумпельдор, Владимир Темкин, Жак Сегаль, Шломо Бен-Йосеф, и кто знает, сколько еще погибли сейчас в Польше, а теперь вот это имя, имя товарища и ученика…"
Но все-таки он снова призывал к мужеству: "Мне горько, но я веду себя как всегда — и как всегда советовал вам. Единственное, что можно делать с гордостью перед открытой могилой — это следовать уроку кадиша. Ни слова о горе — будем говорить только о гордости, нашей гордости и нашем решении, неизменном и непобедимом. Итгадаль"[838].
26 января 1940 года Жаботинский написал письмо главе лейбористской оппозиции британского парламента Клементу Атле. Атле интересовался подробностями "относительно двух тысяч беженцев на Дунае". Это была трагическая история, за которой Жаботинский подробно следил по отчетам Вилли Перля.
"Две тысячи беженцев — это евреи из Германии, Польши, Чехии, Словакии и Австрии. Многие из них были выпущены из концлагерей при условии, что они покинут оккупированную Германией территорию. Их плавание по Дунаю (международному водному пути), организованное на танкерах и других подобных судах, непригодных для пассажирских перевозок, имело своей целью пересадку на другое судно в румынском порту на Черном море. Однако турецкий пароход, который должен был взять их в Палестину, под британским давлением отказался от соглашения и отчалил. Другие судовладельцы, то ли под тем же давлением, то ли в страхе конфискации их судов палестинскими властями, боятся перевозить беженцев. Некоторые судовладельцы готовы все же пойти на риск, но запрашивают за перевозку невероятно высокую цену, зная, что их суда могут быть конфискованы, а экипаж судна арестован.
Министерство иностранных дел недавно опубликовало предупреждение против нелегальной иммиграции в Палестину. Предупреждения такого рода и очень эффективное скрытое давление министерства иностранных дел привели к тому, что две тысячи беженцев застряли на Дунае без надежды продолжить свое путешествие.
Я хочу показать вам, к чему относится это "предупреждение". Разрешите мне описать положение этих людей, часть из которых уже больше двух месяцев находится в устье Дуная. Цитирую из письма одного из этих страдальцев: "Нас более 500 человек на старом, списанном танкере. Около половины мужчин и женщин старше тридцати пяти. На борту родилось двое детей, есть и беременн