ые женщины. При посадке на этот танкер-холодильник в словацком порту в начале ноября мы не обращали внимания на условия, так как думали, что нанятый турецкий пароход возьмет нас в устье и перевезет в Палестину. На пути в Палестину как "нелегалы" мы были готовы переносить всяческие трудности, о которых знали, будучи предупреждены о них нашими организаторами и наслышавшись о переживаниях тех, кто подобным способом уехал в Палестину до нас. Но сейчас оказалось, что турецкое правительство под официальным британским давлением запретило своим судам выполнять подобные контракты, и мы оказались на неопределенное время замурованы в железном танкере. Дунай замерзает, влага застывает на стенах, дни, а особенно ночи, превратились в сплошную физическую пытку; случаи пневмонии неизбежны… а кто знает, сколько еще это продлится?"
Что будет с этими людьми на Дунае? Они не могут вернуться. Страны на берегах Дуная или на побережье Черного моря, не понимая, почему они должны быть великодушнее британского правительства, не дадут им высадиться. Во имя человеческой справедливости, что им делать? Медленно умирать или утопиться?"
Далее Жаботинский хвалил Литву и Францию, которые дали убежище многим беженцам, скопившимся у их границ. Но Британия оставалась непреклонной.
"Почему весь мир, а особенно Британия, терпит такую жестокость? По какому моральному праву в то время, когда все страны должны принять участие в спасении беженцев, Палестина должна оставаться запрещенной? Если это делается в целях соблюдения политики Белой книги, то по какому праву применяется эта политика, если она не была одобрена Лигой Наций?"
Жаботинский рассказывает о положении на Дунае очень простыми словами, хотя эту историю можно считать героическим эпосом о неистощимой силе, проявленной перед лицом невероятных трудностей и опасностей, преодоленных организаторами путешествия на "Сакарии". "Сакарией" называлось судно, которое в конце концов привезло 2176 еврейских беженцев в Палестину. Более 1800 из них были из оккупированных Германией стран Европы. Остальные были из Болгарии и Румынии.
Планирование и координация этих небывало больших транспортов, формирование в группы разношерстных людей из разных мест лежало главным образом на плечах Вилли Перла и Рувена Гехта. На разных стадиях им помогали разные люди, а также совет еврейской общины в Румынии. Наибольшую помощь оказывали руководители отдельных групп, особенно Элияху Глезер и Нафтали Фалтин, которым приходилось как-то поддерживать дух сотен несчастных людей, запертых в баржах на замерзшей реке. На помощь пришел и Эри Жаботинский, который в конце буквально взял на себя "командование" над примерно двумя тысячами человек[839].
Около половины пассажиров были членами "Бейтара", многие из них даже взошли на борт в униформе "Бейтара". Они отлично вели себя. Но еще удивительнее было бодрое и товарищеское поведение стариков, как тех, кто принадлежали к ортодоксальной "Агудат-Исраэль", так и остальных. Мерзнущие пассажиры барж на покрывшейся льдом реке сумели организовать культурную работу. На баржах проводились занятия ивритом и еврейской историей, устраивались музыкальные концерты и спевки. Один из пассажиров был профессиональным комиком из Вены, он "творил чудеса, поднимая наш дух". Между тем мороз крепчал, турецкие судовладельцы требовали всё больше денег, ежедневная кормежка примерно двух тысяч людей истощала наличные средства. А "Сакария" по-прежнему была недоступна для пассажиров барж. Жаботинский не давал передышки своим политическим друзьям в Лондоне. Веджвуд и другие члены парламента постоянно обращались с парламентскими запросами. Всем членам кабинета Жаботинский послал по следующему письму:
"Жестоко и бесполезно обсуждать сейчас, были ли эти беженцы правы, пытаясь бежать из ада. Они предприняли единственное, что можно было придумать. Сейчас их нужно спасать, а так как Румыния не разрешает им сойти на берег, то спасти их на краю чудовищной гибели можно только одним способом: отменить — по крайней мере для них — запрет на въезд в Палестину.
Никакие политические аргументы не могут быть оправданны перед лицом такой трагедии. В ней можно прислушиваться только к человеческим аргументам".
Особенно циничный ответ пришел от лорда Галифакса: "Насколько нам известно, этих несчастных людей уговорили отправиться в путешествие бессовестные туристические агенты, скрывшие от них тот факт, что людям, не имеющим иммиграционных виз, въезд в Палестину запрещен"[840].
Галифакс прекрасно знал, что в его ответе нет ни слова правды. Это доказывает — если есть нужда в доказательствах — письмо, которое он послал лидеру либералов сэру Арчибальду Синклеру, обратившемуся к нему по просьбе Жаботинского: "В основном ответственность лежит на нем самом и его друзьях… Министерство колоний и мы располагаем достоверными сведениями, что Новая сионистская организация, иначе называющая себя ревизионистами, главой которой является Жаботинский, сама организовала это путешествие…"
Дунайская история закончилась благодаря чуду. Турецкие судовладельцы, не получившие ни гроша аванса, потому что их агент бежал с двумя тысячами стерлингов, привели с собой переводчицу, "высокую, потрясающе красивую блондинку по имени Лейла", ей суждено было сыграть главную роль в переговорах. Она побывала на двух баржах и была так поражена муками пассажиров, что решила использовать свое влияние на начальство. Был выработан контракт, но все равно отсутствовали деньги на его выполнение. С помощью Жаботинского в Лондоне и пожертвований из Бельгии и США денежный вопрос был наконец решен. Но в контракте содержался пункт, принесший много мучений Эри и его родителям. Эри поначалу не должен был плыть на "Сакарии", но турецкие судовладельцы настаивали на его присутствии на судне, сочтя, что при нем судно вряд ли будет конфисковано. Они считали, что присутствие на борту сына Жаботинского заставит членов "Бейтара" пойти даже на физическое сопротивление конфискации.
Второе чудо случилось, когда "Сакария" вышла из Дарданелл. Там судно было задержано британским военным кораблем "Фионой", у которого, как и у всего британского флота в Средиземном море, был приказ перехватить "Сакарию". Перл описывает, что произошло дальше: "Военный корабль приказал "Сакарии" остановиться. Сначала "Сакария" отказалась подчиниться приказу. Но после предупредительного холостого выстрела пришлось остановиться. Пушки "Фионы" и внимание всей военной команды корабля были направлены на "Сакарию". Вооруженная охрана, состоящая из двух старших и одного младшего офицеров, сержанта, двух капралов и десяти человек "в разных чинах" из Второго королевского западного батальона, взошли на палубу "Сакарии". Пользуясь услугами переводчицы Лейлы, они спросили капитана, куда плывет судно. Капитан ответил, что его путь лежит в Александрету (порт в Турции). "Вы не поплывете в Александрету, — последовал ответ. — Вам приказано плыть в Хайфу". Капитан оторопел. Но быстро понял, в чем дело. Флот получил приказ перехватить корабль. Военные не мыслили политическими категориями. Их прямолинейным военным умам казалось естественным, что задержанное судно, везущее евреев, должно проследовать в Палестину и вместе с экипажем и пассажирами быть передано там местным властям. Капитан схватился за эту возможность. Он отказался плыть в Палестину, если ему не выдадут письменный приказ. Ничего не заподозрив, лейтенант Дж. Б. Силлитоу подписал бумагу, в которой говорилось, что капитан отказывается следовать в Хайфу и утверждает, что проследует туда только по приказу Королевского флота.
Новость — "мы плывем прямо в Хайфу" — немедленно распространилась по судну. Люди вышли из трюмов и столпились на палубе. Британская охрана заметила волнение и была готова к осложнениям. Военные взвели курки, но, к своему удивлению, услышали с нижней палубы слабые звуки первых тактов знакомой мелодии. Вскоре голоса окрепли, песня звучала все громче и громче, пели все, а англичане не верили своим ушам. Толпа, которую они считали враждебной, пела "Боже, храни короля!" Рассказывали, что военная охрана отдала честь при исполнении своего национального гимна, а толпа развлекалась. "Боже, храни короля" за ошибку Королевского флота!"
Словно океанский лайнер под туманный горн впервые входящий в Нью-Йорк, "Сакария" триумфально вошла в бухту Хайфы. "Сакария" отчалила из Констанцы 1 февраля 1940 года и прибыла в Хайфу во вторник 13 февраля в 2.30 дня. Палестинские власти были в полной ярости и объявили, что судно арестовано, и 28 членов экипажа и все пассажиры арестованы. Но это решение пришлось изменить. Документы доказывали, что судно вынудил проследовать в Хайфу приказ Королевского флота. Кроме того вмешалось турецкое правительство. Судно, его экипаж и даже пассажиры — сначала женщины, но через несколько недель и мужчины — были освобождены и легально оказались в безопасности в Палестине[841].
Ярость британских властей смогла вылиться только на одного человека: Эри Жаботинский был не "нелегалом", а палестинским гражданином. Его арестовали и держали полгода в тюрьме.
3 сентября, за день до письма к Чемберлену Жаботинский сказал Баруху Вайнштейну (который, как и все присоединившиеся к Гроссману, поддерживал дружеские связи с Жаботинским): "сердце нашей национальной деятельности переместилось в Америку". Жаботинский, конечно, не ждал положительного ответа от Чемберлена. Но все-таки до самого отъезда в США он продолжал в интервью, письмах и докладных записках напоминать своим друзьям и знакомым среди британского истеблишмента о политических притязаниях евреев и о необходимости военной поддержки союзников. Жаботинский обращался и к армейским властям и отверг их довольно неуклюжее оправдание, что якобы в людских ресурсах нет нужды.
Жаботинский помнил, как Британия постоянно меняла свою "неизменную" политику в кампании за легион во время Первой мировой войны, он отчетливо понимал, какими опасностями чревата любая война, он был верен своему принципу — "в борьбе за правое дело не соглашаться с отрицательным ответом", и он был неутомим.