Он явно не уделял времени анализу шансов на успех миссии, которую возложил на себя. Шансы были более чем сомнительны. Все еще не было движения на фронтах: союзники стояли за линией Мажино, а немцы — за линией Зигфрида. В далекой Америке, в общем сочувствующей союзникам и даже поставляющей оружие Британии, о войне писали только на внутренних полосах газет, а идея интервенции никому и в голову не приходила. Жаботинский был прав, отмечая, что никто и не предлагает интервенцию. А он верил, что она необходима, и собирался предложить именно ее.
Американские евреи были не менее пассивны, чем остальные американцы, а кроме того, они боялись, что малейший шаг с их стороны усилит антисемитскую пропаганду, уже кричавшую, что это "еврейская" война. Вообще говоря, антисемитизм был широко распространен во всех слоях американского общества. Он еще подогревался общим нежеланием принимать европейских беженцев, а эти "опять же евреи" стучались в дверь.
С точки зрения Жаботинского, все это только означало, что надо прилагать больше усилий, как и в неблагоприятной обстановке Первой мировой войны. Он тогда делал то, что нужно. Он и сейчас будет делать то, что нужно. Упорство Жаботинского подкреплялось уверенностью, что Соединенным Штатам все равно придется вступить в войну.
Жаботинский приехал в Нью-Йорк 13 марта. Начало его визита было обещающим. Во-первых, обычная толпа репортеров, накидывающихся на пароходы из Европы в поисках знаменитостей, была им очарована.
Предлагаемая им идея еврейской армии была новой и интересной и обещала хорошие газетные тиражи. Кроме того, из интервью, которые он дал в первые же дни, стало ясно, что газетчики полюбили его, потому что он относился к ним как к умным "коллегам".
Через два дня после приезда Жаботинского известный журналист Джон Гунтер и его жена Фрэнсис устроили в его честь прием с коктейлями, на котором присутствовали некоторые из самых знаменитых людей газетного мира, такие как Эльмер Дэвис, Эрнст Мейер, Харри Дельмер Барнс, Куинси Хове и Л.Ф. Бартон. Нееврей Мейер написал через несколько дней: "На меня произвели глубокое впечатление его ум и энергичность, его умение говорить и неутомимость в борьбе за дело своего движения"[853].
Судя по отзывам, прием был очень удачным. Жаботинский радовался и дружелюбию, с которым восприняли его идеи, и особому приветствию, которое он получил от известного политического комментатора левого крыла Эльмера Дэвиса. Жаботинский писал Анне: "На приеме у Гунтеров было много писателей, и один из них, Эльмер Дэвис, сказал мне: "Я давно ждал случая поблагодарить вас за лучший библейский роман, который когда-либо читал".
Принимая во внимание все трудности, которые он предвидел, особенно состояние апатии среди евреев, боящихся обвинений в подстрекании войны, отношение к нему общества приятно удивило Жаботинского. Через шесть дней после приезда он выступал в Манхэттенском центре в Нью-Йорке. В зал набилось 5000 человек, а еще несколько тысяч человек — огромная толпа — стояли перед зданием. Неизвестно, привлекла ли их слава Жаботинского как оратора или драматическая тема его выступления — "Еврейская армия", — но в любом случае никто не возражал против его идей. Напротив, энтузиазм был очевиден. Слушатели были заворожены Жаботинским, — это он всю жизнь умел делать. Среди слушателей был юный студент, который через пятьдесят лет рассказывал автору этой книги: "У отца были билеты на выступление Жаботинского, и он позвал меня с собой. У меня были более интересные планы на вечер, чем какую-то лекцию слушать, но я подчинился отцу и пошел с ним. В жизни я не переживал ничего подобного. Сидел на краешке стула, боясь пропустить хоть слово"[854].
В последующие недели в бюро организации раздавались многочисленные звонки в поддержку идеи еврейской армии. Ясно было, что Жаботинский развеял еврейскую апатию. Многие американцы-неевреи тоже с энтузиазмом отреагировали на заявление Жаботинского о том, что США должны вступить в войну, хотя оно и шло вразрез с общим настроением американского народа. Существовали все-таки американцы, которые считали борьбу с Гитлером моральным долгом своей страны, а в будущем и защитой безопасности своей страны.
Первый шаг — поставка оружия Британии — был уже сделан, но — после захвата немцами Дании и Норвегии в апреле и оккупации Бельгии и Голландии в мае — многие американцы стали приходить к выводу о неизбежности интервенции, как и в 1917 году. Жаботинский, как единственная фигура, посмевшая пропагандировать и предсказывать американскую интервенцию, привлекал все больше внимания. А он умело вплетал эту тему в призыв к созданию еврейской армии.
Выступление Жаботинского дало еще один результат. Антисемитская пропаганда активно обвиняла евреев, с одной стороны, в разжигании войны, а с другой, в уклонении от военной службы. Известный американский писатель Клер Бут Льюс, столкнувшись с этими обвинениями в своей поездке в Европу, противостоял антисемитам цитатой из речи Жаботинского в Манхэттенском центре:
"Я призываю всех евреев, которые еще на свободе, требовать права сражаться с огромным драконом не только под британским, французским или польским щитом, но и в рядах еврейской армии. Одни говорят про нас, что мы только других заставляем сражаться, а сами не идем. Другие ворчат, что еврей может хорошо воевать только в нееврейской среде. Я призываю еврейскую молодежь разоблачить эту ложь".
Клер Бут Льюс говорит: "Нельзя недоверчиво смотреть на евреев только потому, что не существует еврейской армии. Может быть, евреям еще разрешат проявить себя, и было бы справедливо разрешить им проявить себя в деле там, где они уже начинали, — в Палестине"[855].
Как Жаботинский определил свою цель и как он предлагал преодолевать очевидные трудности? В статье, названной "Основы еврейской армии", написанной, пока шла битва за Францию, Жаботинский определил статус предлагаемой армии.
"Ее статус будет таким же, как статус польской или чешской армий. Руководить ее действиями, как и действиями польской и чешской армий, будет, естественно, Генеральный штаб союзнических армий. Но официальный статус отдельной воинской единицы включит в себя признание нашего народа как самостоятельного союзника в войне за человечество, а также признание наших прав как народа, который предъявит свои претензии после окончания войны, когда придет пора восстановления".
Жаботинский определял возможное число будущих призывников как 100.000 человек из трех разных местностей:
"Первая местность может быть названа "ничья земля". Ничья земля включает в себя все территории, где есть еврейские беженцы, от Шанхая до Вильны и до Дуная, а сейчас и многие города Франции и Англии, где нашли временное убежище беженцы из Бельгии и Голландии. Многих из этих беженцев британские и французские власти называют "чужестранцами из вражеских стран" и держат в концлагерях… На ничейной земле наберется людей для нескольких еврейских дивизий. Весть о Еврейской армии достигнет всех их, и многие из них найдут способ отозваться.
Вторая местность — это Палестина. Обычно называемая цифра -120.000 физически пригодных людей подходящего возраста — возможно, преувеличена, но две трети этой цифры наверняка существуют, включая в себя большой процент превосходных воинов, для которых сражение не будет в новинку.
Третьим резервуаром призывников будут еврейские иммигранты в разных нейтральных странах. Я имею в виду не беженцев, а довоенных иммигрантов, еще не успевших натурализоваться. Число молодых людей среди них нельзя определить даже приблизительно, но можно считать, что уж 20.000 там несомненно найдется".
Жаботинский заканчивал статью призывом:
"Если эта война не кончится за несколько недель, — а ее быстрый конец означал бы гибель цивилизации на обоих полушариях, — она затянется много дольше следующей зимы. В этом случае организация еврейской армии в ближайшем будущем неизбежна. Так же неизбежна, как было формирование Еврейского легиона в прошлую войну. Но я предупреждаю, что "неизбежно" не означает "очевидно". Во время прошлой войны лондонской бюрократии понадобилось восемнадцать месяцев, чтобы признать неизбежное. Правительства любят оттяжками и отсрочками препятствовать именно тому, в чем они нуждаются. Но за последние девять месяцев все правительства научились многому, особенно важности принятия быстрых решений. Общественное мнение должно давить изо всех сил, чтобы решение было найдено, а еврейское население должно быть готово и сказать словом и делом: ИДУ!"[856]
Жаботинский написал сэру Арчибальду Синклеру, министру военно-воздушных сил в кабинете Уинстона Черчилля: "Большая слепая Америка вдруг проснулась, но все еще не может осознать, что она на самом деле мечтает немедленно вступить в бой. Какие-то магнетические силы, определяющие особую ментальность населения, еще дремлют. Быть может, вы помните предложение, о котором вам докладывали прошлой осенью, о попытке привести в движение электрическую силу, которая, начавшись с евреев, достигнет и нееврейского населения. Вчера я послал об этом телеграмму господину Черчиллю. Главная идея этого предложения состоит в формировании ядра под названием "Еврейская армия". Теперь я как никогда верю в успех этой идеи. Пожалуйста, помогите". Жаботинский уговаривал Синклера помочь евреям сыграть их традиционную роль — роль "зажигательной искры".
На Западном фронте разражалась катастрофа. Британская и французская армии отступали к морю, им грозило полное уничтожение. В результате этого в Соединенных Штатах распространилось мнение, что Британия и Франция стоят перед лицом поражения и помочь им невозможно. В этот момент Жаботинский с непревзойденным красноречием смело разоблачал эти пораженческие настроения и издалека уговаривал Британию, что США наверняка вступят в войну. Он, правда, знал, что при всех уникальных промышленных ресурсах Америке понадобится не меньше года для необходимого вооружения. Для Британии это означало: держись. В то же время он предлагал план с источником дополнительной человеческой силы, сопровождаемый широкой кампанией потенциальной военной пропаганды в случае создания еврейской армии.