Столь же значительный коллега Бен-Гуриона Берл Кацнельсон выразил эту идею еще яснее. Лейбористское движение, объяснил он, вступило "в решающую борьбу за образ сионизма в действии". Тут сталкиваются два противостоящих направления. И выход, сказал он, возникает срочно и безотлагательно: борьба между двумя концепциями сионизма[101].
Это была весна 1919 года. Единственная общественная "борьба", которую можно было наблюдать в Палестине, велась вокруг усилий Жаботинского, поддержанных движением лейбористов, — предотвратить роспуск Еврейского легиона. В стране не было ни одной нелейбористской партии или группы, с серьезными общими социальными целями или политически значительной организацией, которая оправдала бы предостережение Кацнельсона о "неминуемом столкновении двух разных концепций". Эта идея родилась в мыслях Кацнельсона и была открыто сформулирована как тактика, чтобы объединить соперничающие фракции лейбористов "против общего врага".
Фактически, поскольку масса иммигрантов между 1920 и 1923 годами — Третья алия — почти целиком состояла из рабочих, движение лейбористов продолжало расширять свое влияние. В условиях едва оперяющейся примитивной экономики и прохождения через Гистадрут почти всего сионистского бюджета для поселений получалось, что Гистадрут контролирует не только трудовую занятость рабочих, но и их здравоохранение, обучение детей (через особую школьную сеть) и, через библиотеки, лекторов и спортивные учреждения, также и культурные потребности.
Бен-Гурион, по-видимому вдохновленный Лениным, пошел гораздо дальше. Он выразил желание, чтобы Гистадрут контролировал и повседневную жизнь рабочих. Он мог бы не только распределять работу, но и брать себе их заработки и собственность, а взамен снабжать их всем необходимым — по принципу "от каждого по способностям, и каждому по потребностям", как делалось в Советском Союзе во времена военного коммунизма. Это, по мнению Бен-Гуриона, предотвратило бы "анархию", созданную накоплением частной собственности. Это, правда, не прошло, но хорошо показывает образ мыслей лейбористов в то время, да и в более позднее, хотя он и видоизменился[102].
Основная масса серьезных частных предприятий все еще приходилась на сельское хозяйство. За эти три года в Палестину не прибыли массы евреев, принадлежащих к среднему классу, чтобы выстроить здесь сколько-нибудь значительную частную экономику. Таким образом модель, утешительная для лейбористских мечтаний и амбиций, почти не была нарушена.
По причинам, все еще не объясненным, процесс создания в основном рабочей сельскохозяйственной экономики на четвертом году существования потерпел кризис. В 1923 году, когда в страну прибыло более 8000 иммигрантов, 3500 ее покинуло[103].
Однако до самого начала Четвертой алии в 1924 году, лейбористское движение продолжало верить, что Эрец-Израэль будет выстроена на основах социалистического общества с помощью национальных фондов, переданных в их распоряжение Сионистской организацией. Эта мечта увяла с прибытием Четвертой алии. "Капиталистическая фаза" стала фактом.
Несоциалистические элементы ишува* и сионистского движения, хоть и безгранично восхищались героизмом халуца, первопроходца, ставшего живым символом сионистского возрождения Палестины, теперь считали, что лейбористы создают "государство в государстве". Они открыто выражали свои опасения и критиковали как лейбористов, так и Сионистскую организацию, предоставлявшую средства для лейбористской гегемонии. То, что м-р Эрлих сказал на конференции ревизионистов весной 1925 года, выражало чувства, широко распространенные в массах среднего класса. Это нашло отзвук в статье официальной газеты Сионистской организации — "а-Олам", 6 июня 1926 года.
В статье подчеркивалось, что эти средства приходят от еврейского среднего класса за границей, а в Палестине представители этого среднего класса почти что исключаются из процесса "строительства". Более того, значительная часть бюджета уходит зря на социалистические эксперименты.
Структура всех привилегий для преданных членов Гистадрута венчалась еще и пропагандистской деятельностью среди молодежных организаций. Им втолковывали, что рабочие — это соль земли, совершенно игнорируя то, что сделали для "строительства" страны прежние поселенцы (т. е. Первая алия, 1882–1904 гг.)… Они в своей коллективной надменности отделяли себя от остальной нации как новую версию "избранного народа". Предпочтение, оказываемое Сионистской организацией лейбористскому движению, заявляли критики, выражалось и за границей: молодежь социалистических организаций, испрашивая помощи для иммиграции, получала ее в первую очередь.
Наступление "капиталистической фазы" вынудило лейбористских лидеров задуматься снова, но новой цели у них не появилось; появилась новая стратегия, чтобы добиться столь лелеемой старой — гегемонии. К основному населению в 100.000 (10.000 из них были членами Гистадрута) прибавление 25.000-30.000 иммигрантов из среднего класса и принадлежащих им крупных сумм означало, что "капиталистическую фазу" придется пережить, и лейбористские лидеры решили, что тут поможет только классовая борьба. Немедленным последствием этого явилось резкое увеличения числа забастовок. В 1922 году их было девять, и участвовало в них 200 рабочих; в 1923-м — двадцать одна, и участвовало в ней 576 человек. Во время Четвертой алии, в 1924 году, разразилось сорок шесть забастовок (1586 рабочих), а в 1925 году — шестьдесят одна (2638 рабочих)[104].
Лейбористские лидеры не отрицали, что эти забастовки использовались как орудия в классовой борьбе. Если стало общепринятым, что полный контроль над национальными работами по строительству должен быть в руках рабочего движения и если этому контролю угрожает сильный, или потенциально сильный класс работодателей, то, по логике вещей, забастовки — тот инструмент, который встречает эту угрозу. Необходимость в них стала срочной ввиду "быстрого роста городской капиталистической экономики"[105].
Ранее Бен-Гурион сделал странное заявление:
"Классовая борьба рабочих в принципе и на практике имеет целью "не раскол или ослабление нации, а, напротив, ее настоящее и полное объединение"…
Он отбросил соображение, что "буржуазия" — иммигранты с 500 фунтами капитала — тоже движимы патриотическими мотивами. Они, сказал он, заинтересованы только в барышах и в эксплуатации. Следовательно, любое совпадение между классовыми и национальными интересами может быть только временным. "Раньше или позже, — предсказал он, — они столкнутся, открыто или тайно, с потребностями народа и иммиграции". С другой стороны, "…рабочий класс, и только он, всегда предан национальным интересам и на его плечах лежит миссия освободить народ, путем классовой борьбы, от столкновения классовых интересов".
Он сурово предостерег несоциалистов. До тех пор, пока не будет осуществлено правление лейбористского движения, не будет осуществлено единство народа. "Путь к национальному единству — это путь классовой борьбы"[106].
И в последующие годы Жаботинский не разглядел никакой перемены в их взглядах. Не он ли в 1924 году даже предложил Бен-Гуриону, Бен-Цви и Берлу Кацнельсону образовать вместе с ним политическую партию? Он, разумеется, знал, что эти лидеры — социалисты и будут стремиться к социалистическим целям. Но ему и в голову не приходило, что это может быть их главной, всепобеждающей целью. То, что представлялось ему неизбежной начальной коллективистской фазой строительства, лейбористские лидеры рассматривали введением в полную и окончательную коллективизацию всей еврейской общины как преимущественно сельскохозяйственного общества. Они замышляли план социалистической гегемонии, который мог не только тяжко отразиться на несоциалистически настроенном населении, но и отпугнуть и помешать добровольному приезду евреев с инициативой и капиталом, что было особенно важно для построения нации[107].
И внезапно он столкнулся с физическими реальностями жизни ишува: фонды "Керен а-Йесод", которые он сам с таким трудом создавал, ассигнуются не только на финансирование рабочих, но и на поддержку властных амбиций лейбористского руководства, исключая помощь другим частям общества. Как выяснилось на Четырнадцатом конгрессе, 350.000 фунтов было передано лейбористскому движению, тогда как на поддержку молодой промышленности было отдано только 218.000.
Почти одновременно стало очевидно, что лейбористское движение приглушило свою оппозицию плану расширения Еврейского агентства, — которое, как обещал Вейцман, очень увеличит прибыли сионистских фондов (и, значит, суммы для поддержки лейбористских учреждений), но положит конец демократии в сионистском движении. Учитывая характер и мировоззрение несионистов, по крайней мере некоторые из них были ассимиляторами, и это исключало возможность борьбы против британской политики. Тогда-то Жаботинский понял, что необходимо привлечь общественное внимание к пути, избранному лейбористскими лидерами.
Двенадцать лет спустя автор этой книги, тогда еще совсем юный, решился спросить Жаботинского, почему, зная, что столько членов лейбористского движения поддерживают его в конфликте с Вейцманом, он открыл свой "второй фронт" против Гистадрута. Жаботинский громко рассмеялся: "Есть кое-что, чего вы не знаете о лидерах лейбористов. Вейцман дал им то, чего я дать не мог".
"Что же это было?" — спросил я.
"Бюджеты", — ответил он.
Когда Жаботинский начинал свою кампанию против монополии Гистадрута, среди его коллег в ревизионистском руководстве не было единого мнения о своевременности этого. Жаботинский с жаром защищал свои взгляды и, делая это, проявил основную черту своего характера и политического метода. Он писал Шехтману (18 июля 1925 года):