[17]. Жаботинский немедленно представил рабочую программу, в основном, как и прежде, включавшую учебники и художественную литературу для детей.
Программа, написанная от руки (она сохранена в Институте Жаботинского в Тель-Авиве), сама по себе весьма интересное произведение. Она планирует издание в течение двух лет двадцати четырех элементарных учебников по разным предметам и вдобавок двух атласов — географического и зоологического. В нее включены и восемь маленьких книжек для самостоятельных занятий ивритом — для русских, английских, французских, немецких, итальянских, испанских, польских и идишистских школьников. Им в помощь предлагаются словари на каждом из родных языков, числом шестнадцать. Для легкого чтения Жаботинский руководствовался твердым убеждением, что у ребенка развитие воображения должно предшествовать развитию интеллекта. Преобладавшая педагогическая школа набивала голову ребенка большим количеством холодных реальных фактов, выращивая скороспелых ученых. Его цель была иной. Кроме того, он писал сестре, что не собирается публиковать "сентиментальные истории" и "морализаторскую литературу".
Жаботинский считал, что нужны книги с выдумкой и приключениями. Они обогатят детский кругозор и вызовут самолюбивую тягу к совершению великих дел. Поэтому в его плане перечисляются книги популярных в то время авторов, которые необходимо перевести: Жюля Верна, Брет Гарта, Райдера Хаггарда, Конан Дойла, Майн Рида и адаптированные тексты из Вальтера Скотта, Чарлза Диккенса, Александра Дюма и Фенимора Купера — всего 1200 названий. Такая программа соответствовала его решению сделать издание книг своим основным делом — не считая, конечно, писательского труда. Что же касается политики, то он сказал своему другу, доктору Шмуэлю Перлману, приехавшему из Палестины, чтобы принять участие в издательском предприятии: "Хватит с меня политики. Когда Вейцман уйдет в отставку, у него будет хобби — химия. Мое хобби — литература. Я по натуре домосед, хотя люди вечно вытаскивают меня в политику"[18].
Без промедления началась работа над любимым проектом Жаботинского — впервые издаваемым атласом на иврите. У него особая история. Его редактировал сам Жаботинский с Перлманом. Не имея никакого образца, которым можно было бы воспользоваться, они стремились охватить широчайший информационный материал, обращенный и к детям, и к взрослым, что выходило далеко за пределы обычных атласов, существовавших в Европе и в Америке. Кроме того, это должен был быть не просто атлас на иврите, но и атлас еврейского народа. Он содержал тексты, излагавшие основные факты жизни евреев в каждой стране: статистику, занятия жителей, торговлю и промышленность, политические и культурные учреждения.
Йосеф Шехтман, составлявший для атласа статистические и демографические данные, имел возможность наблюдать вблизи тщательный труд, вкладываемый Жаботинским в каждую область издательской деятельности. "Он лично проверял каждую цифру, — пишет Шехтман, — он то и дело ездил в Лейпциг, где карты переводились на литографские шаблоны, и утверждал, что должен наблюдать этот процесс до самого его завершения"[19].
А трудности оказались такими, что на ранних стадиях, как позже рассказывал Шехтман, их обуял страх перед неосуществимостью проекта. Нужен был камень особого типа, специалистов такого производства не существовало, техникам-немцам пришлось работать по новым для них спецификациям и учиться способу вырезать еврейские буквы на камне. "Но упрямец Жаботинский был тверд, как всегда, — писал Шехтман, — он настаивал, что при всех условиях мы должны делать это и мы добьемся успеха. Если мы не создадим этого атласа теперь, то наши дети во всех школах диаспоры будут вынуждены учиться по иностранным атласам".
"Два года мы работали с огромным напряжением, в особенности Жаботинский, отдававший делу всю душу, — писал Зальцман. — Он проводил целые ночи у литографского пресса, присматривал за работой, и только благодаря его решимости и неусыпному наблюдению атлас гордо вышел в свет"[20].
И действительно, это был выдающийся успех, определивший новую ступень ивритской науки. Один из величайших современных авторитетов по древнееврейскому языку был в особенном восторге от транскрипции иностранных имен — всегда представлявшей серьезную проблему. Она была разрешена, как он писал, "рукой мастера"[21].
Тамар, ведавшая распространением книг в Палестине, говорила Шехтману, что спрос все время растет, атлас уже добрался до Восточной Европы и Соединенных Штатов. Там его называли "гордостью ивритской педагогики"[22].
Но именно Жаботинский и положил конец этому единственному предприятию, увенчавшемуся так трудно завоеванным успехом. Первый тираж был распродан за десять лет. Несмотря на то что заказы продолжали приходить, Жаботинский отказался дать разрешение на новый тираж в стране, ставшей к этому времени — к 1935 году — нацистской Германией. Печатники, которым принадлежали плиты, и их начальник Карл Вагнер, потрясенный работой Жаботинского над атласом, рвались продолжать сотрудничество и были готовы перевезти плиты в Голландию или любую другую страну. Однако заработанные ими деньги неизбежно вернулись бы в Германию, и Жаботинский остался непреклонным. Он сказал: "Гитлеровский режим — враг всего человечества, и каждый грош будет потрачен на пули".
Однако на него продолжали давить со всех сторон, и он пошел на уступки. Права на атлас должны были быть переданы Сионистской организации Германии, а он не будет получать не только потиражных, но и отчетов о продаже. Глава организации вступил в переговоры с печатниками, предложившими вполне разумный договор: 5000 экземпляров за 2000 марок (около двух с половиной тысяч долларов). Печатники соглашались даже на замену слов "Сделано в Германии" теми, которые больше устроят Сионистскую организацию. Тогда же еврейское издательство в Германии, связавшись с еврейскими общинами Восточной Европы, получило крупные заказы на атлас. Покупатели стали выражать неудовольствие, что книги не приходят.
Они так никогда и не пришли. В конце концов Жаботинский запретил и это. С некоторым смущением признаваясь, что передумал, он принес извинение за беспокойство, доставленное друзьям-сионистам в Германии: поразмыслив, он пришел к выводу, что вести какие бы то ни было дела с Германией "недостойно и неправильно"[23].
Атласом Жаботинского — Перлмана еще много лет продолжали пользоваться в Палестине, пока новое поколение издателей в новорожденном еврейском государстве не издало новый атлас изменившегося почти до неузнаваемости мира.
Жаботинский продолжал выполнять прочие пункты своей программы. Уже в мае 1928 года он дал согласие Тамар на перевод одной из запланированных детских книг. К своему письму он приложил целый список практических советов по искусству перевода; он требовал свободного, а не буквального перевода на простой разговорный язык, для того чтобы "каждая фраза автора… была сразу понята".
Он подчеркивал, что книги будут читаться детьми, говорящими на иврите как сефарды, и потому фразы следует строить согласно сефардскому ритму. Жаботинский с самого начала построил просодическую структуру и своих переводов на иврит, и собственных стихотворений на сефардском* произношении, где ударения, как правило, падают на последний слог. Это было почти революционным новшеством. Все знаменитые современные стихи Бялика и его современников были написаны с ашкеназским* акцентом — с ударением на предпоследнем слоге. Как и предвидел Жаботинский, в конце концов сефардское произношение возобладало, и, кроме немногих очагов сопротивления в строго ортодоксальных кругах, стало в иврите стандартным.
Чтобы содействовать повсеместному распространению сефардского произношения среди школьников, Жаботинский написал об этом статью, которую включил в другую книгу издательства "а-Сефер" — "Справочник школьника". Тогда же появились его статьи "Еврейские организации". "Отряд сионских погонщиков", "Еврейские полки" и — "Манеры за столом". Много времени и труда он потратил и на такие главы, как информация о движении скаутов и правила и порядки в различных видах спорта[24].
Вся издательская программа "а-Сефер", включая атлас, продолжала осуществляться в течение многих месяцев[25]. 1923 год был самым хаотичным в экономике послевоенной Германии — не говоря уже о беспорядках, создаваемых новым бурным нацистским движением. Инфляция, подогреваемая правительством, таким образом радикально сокращавшим государственный долг, и крупными промышленниками, создававшими состояния, в то время как сбережения среднего и рабочего класса бесследно таяли, росла в астрономических размерах. Цена печатания резко росла, опрокидывая все расчеты Зальцмана на заработки. Стали искать альтернативу. В конце концов книги "а-Сефер" стали печататься за пределами Германии.
По программе Жаботинского, кроме атласа и справочника, "а-Сефер" опубликовало только две книги для чтения: сборник рассказов о Шерлоке Холмсе и "Пленники Зенды" Энтони Хоупа. Все остальные издательские мечтания оказались смыты последующими событиями.
В этот период своей "свободы" он по чистой случайности произвел еще одну небольшую революцию в другой области еврейского ренессанса — в театре. Пролог к роману Жаботинского с ранним ивритским театром разыгрался в начале столетия. Скитаясь по России, распространяя учение сионизма по городам и весям, ему случалось пользоваться гостеприимством местных деятелей сионизма, традиционно державших открытый дом для проезжих сионистских ораторов. В Харькове он остановился у доктора Бернштейна-Когана. Его маленькие дети, подслушивавшие и подглядывавшие сквозь замочную скважину, улавливали выражения и манеры посетителей, дискутировавших в гостиной, и потом имитировали их в детской. Для дочки доктора Мирьям, которой тогда было лет семь-восемь да и для других детей Жаботинский стал не просто одним из самых красноречивых пропагандистов сионизма, как ей говорил отец, но, что гораздо важнее, молодым человеком, в свободное время участвовавшим в их бурных играх в гостиной. "Он таскал нас на спине, бегал вокруг стола, мыча какую-то совершенно непонятную одес