"Во время переговоров наши братья-сионисты изо всех сил старались доказать им, что в этом неприемлемом выражении нет никакого обязывающего и связывающего значения и что даже ассимиляторы могут сотрудничать с Сионистской организацией в конструктивных действиях, не подставляя себя под обвинения, что они помогают создать что-то "национальное"; что возможно разделить эти две задачи, т. е. ассимиляторы нуждаются в помощи только для строительства поселений, а какие это будет иметь результаты их не касается; сионисты придадут этим результатам совместных действий "национальный" характер, не возлагая никакой ответственности за это на коллег-ассимиляторов и т. д. и т. п. Но либералы отвергли все эти извинения. Они педанты, они аккуратисты, они питомцы германской школы. Их логика говорит им, что если в мандате говорится, что в Палестине будет построен национальный дом для еврейской нации, а они не признают еврейского национализма и даже существования еврейской нации, то они просто не могут в этом участвовать. Ассимиляторы американской и британской школы, — объяснил Жаботинский, — не такие педанты; они увидели в идее смешанного еврейского агентства способ подорвать национальный характер работы в Палестине.
Они даже не постарались скрыть свое намерение; напротив, они несколько раз публично о нем заявили и по сей день похваляются тем, что только благодаря их участию характер работы Еврейского агентства в будущем станет совершенно отличным от национального характера в прошлом.
Иногда кажется, что понапрасну всю жизнь трудились и старались Смоленскин и Гордон, Пинскер и Ахад ха-'Ам, Герцль и Нордау… влить европейскую культуру на место ортодоксального обскурантизма; оживить национальный дух вместо унизительной и разрушительной ассимиляции, положить конец путям самозакрепощения созданием национального государства. Они старались понапрасну, и они умерли. Теперь их наследники протягивают руку как нищие… просят о милости ассимиляторов и даже крайних ортодоксов, и соглашаются заплатить им за это стиранием границ между национализмом и ассимиляцией, между демократией и плутократией[196]…"
Через несколько месяцев, в начале лета, был разъяснен главный недостаток плана агентства. Сионистское руководство опубликовало сообщение о формировании смешанного агентства как о свершившемся факте и доверчиво предсказало немедленный прилив финансовой помощи. Однако внезапно было объявлено, что проектировавшийся бюджет в 1 миллион фунтов стерлингов сокращается до 100.000. Американские вложения в сионистские фонды не только не выросли, но упали. Просочилось известие, что такие люди, как Луис Маршалл и Феликс Варбург, главные посредники в переговорах от несионистов, как хорошие филантропы всегда давали средства на еврейское строительство в Палестине, не требуя за это политического влияния, но другие ассимиляторы не оказывали сколько-нибудь значительной помощи. Даже сам Феликс Варбург на весеннем митинге Национального палестинского совета предупредил: "Не переоценивайте наши финансовые возможности, только немногие из нас энтузиасты, готовые открыть свои карманы[197]".
Атаки Жаботинского не слабели; но поскольку основные пропагандисты плана Вейцмана принадлежали к лейбористским партиям, без которых осуществление этого плана было бы невозможно, он перестал вообще упоминать их в этом контексте. Но именно они оказались особенно глубоко задетыми проводившейся им кампанией и особенно его жалящими презрительными уколами за отказ от защиты независимости сионизма и принципов демократии.
Без сомнения, больная совесть подсказывала им, что план создания агентства действительно является таким отказом (не сами ли они, и особенно Берл Кацнельсон, так яростно критиковали этот план?), — но это только ожесточало их давнюю враждебность к Жаботинскому, превращая ее в настоящую ненависть[198].
Как Жаботинский неустанно напоминал, несионисты отвергли все минимальные условия, поставленные Четырнадцатым и Пятнадцатым конгрессами для включения их в смешанное агентство. Три главных условия были:
Первое: избранный президент Сионистской Организации автоматически становится президентом Еврейского агентства.
Второе: не должно быть передачи голосов. Каждый член агентства должен давать себе труд присутствовать на заседаниях, или иметь своего постоянного представителя.
Третье, и самое важное: соглашение должно быть экспериментальным и заключаться на три года, после чего Сионистская организация может выйти из партнерства. Главное условие было внесено несионистами в эту статью договора: Сионистская организация может выйти из партнерства только при наличии 75 процентов голосов всего правления, поданных за это. Таким образом на это требовалось и согласие несионистов.
Согласно всем демократическим критериям невозможно было "устроить" Еврейское агентство до тех пор, пока предстоящий Шестнадцатый конгресс не отменит постановлений предыдущих. Тем не менее Вейцман и его коллеги забежали вперед и послали несионистам в разные страны приглашение посетить открытие и первую сессию смешанного Еврейского агентства, которая состоится сразу после Шестнадцатого конгресса.
Такое же приглашение было послано и "Ваад Леуми" в Палестину, и было объявлено, что правление собирается назначить участников. В ответ на протесты с разных сторон "Ваад Леуми" собрал специальную сессию Национального совета 3 июля 1929 года.
Сразу же на ее открытии Жаботинский выступил с протестом против избрания представителей на еще не утвержденный и, следовательно, несуществующий Совет агентства. Протест принят не был. Сразу же после этого он снова встал с гневным протестом против неправильного метода избирать президиум. "Это не голосование, а жульничество". Председатель, доктор Тон, закричал на него: "Стыдитесь, Жаботинский!" Начался шум и гам. Сотня членов лейбористской делегации и двенадцать ревизионистов обменивались оскорблениями. Только что выбранный председатель, г-н Меюхас, немедленно согласился с протестом Жаботинского и даже извинился за неправильности. Но когда Бен-Гурион и ревизионист Ицхак Беньямини одновременно попросили слова, началось столпотворение. Внезапно все сто лейбористов набросились на кучку ревизионистов с кулаками. Беньямини вытащили из зала и избили. Потом подступили к Жаботинскому, вырвали у него палку (без которой он не ходил после того, как у него была повреждена нога) — но тут молодые коллеги создали вокруг него кордон. Беспорядки продолжались два часа, пока не явилась полиция и не разогнала собрание.
Корреспондент варшавской газеты "Хайнт" писал, что нападение было подготовлено. "Было известно, — писал он, — что две объединившиеся лейбористские партии, "Ахдут Авода" и "А-Поэль а-Цаир", решили "свести счеты" с ревизионистами и с Жаботинским. Он добавил, что лейбористы кричали: "мы вас вышвырнем".
В редакционной статье в "Доар а-Йом", которая называлась "110 против 12", Жаботинский на следующий день желчно критиковал делегатовнелейбористов, которые соблюдали нейтралитет, наблюдая бешеное нападение делегатов-лейбористов. Позже, в статье в варшавской "Хайнт", он описал то, что видел:
"На еврейском собрании, в чисто еврейском городе я увидел избиваемых людей. Не "дерущихся людей", а избиваемых. Вчетвером, вшестером, вдесятером набрасывались на одного прямо у меня на глазах… Один подходит сзади к человеку, который сидит на своем месте, совершенно неготовый к нападению, хватает его обеими руками за волосы и начинает колотить его затылок об острую спинку стула. Через минуту восемь человек набрасываются на другого, хватают его за руки и за ноги и тащат его через толпу к дверям; по дороге толпа бьет и пинает его (я сам это видел). На улице он падает без чувств на тротуар, и его бросают там. Человек лет семидесяти, один из первых билуйцев[199], которого знает весь Израиль, получил удары по обоим плечам".
Заседание продолжалось на следующий день. Президиум был избран демократически, но свободные дебаты не были разрешены. Четыре оратора получили по пятнадцать минут каждый. Ревизионисты воздержались и делегаты были должным образом избраны. Жаботинский сделал краткое заявление, снова объясняя, почему ревизионисты возражают против самой идеи Еврейского агентства. "Мы бы не возражали против расширения, — сказал он, — но другого рода: расширения всемирного еврейского конгресса. Мы верим в национальные массы и народный контроль, в очищающее влияние избирающего организма, имеющего право отправить в отставку тех, кого он избрал…"
Ревизионисты, заключил он, отказываются участвовать в этом незаконном, безответственном и опасном действии. И в знак протеста он и его коллеги ушли с собрания.
Его бы не меньше огорчил единственный комментарий, который Хаим Вейцман счел возможным сделать по поводу неистового нападения лейбористов. В письме Вере с швейцарского курорта он написал: "Судя по газетам Жаботинский во время выборов в Палестине подрался с рабочими. Низко же он пал"[200].
Через три года Жаботинский вспомнил этот отвратительный взрыв ненависти на собрании Национального совета. В своей огромной статье "О чем поведала моя пишущая машинка" он присоединил этот случай к списку непонятных, иррациональных взрывов ненависти к нему в течение его жизни. Но в этом диалоге, где пишущая машинка вспоминает все эти случаи, она напоминает ему и то, что происходило потом.
В прошлом такие истории всегда имели одинаковый конец. Люди, поносившие его имя, когда выбирали кандидатов в Думу, через полтора года, на следующих выборах в Думу, прислали ему коллективное письмо с просьбой быть их делегатом; ивритские дневные школы, которые он предложил, за что над ним глумились и смеялись сионисты, вошли в образовательную программу Сионистского движения, и портные из Уайтчепеля, которые забросали его камнями, когда он предложил им вступить в Еврейский легион, стали лучшими солдатами этого легиона