РЕАЛЬНАЯ жизнь смешанного Еврейского агентства пошла именно в том направлении, от которого постоянно предостерегал Жаботинский.
Но даже он не предвидел, как горька окажется реальность и как быстро закипит эта похлебка. Феликс Варбург, ставший после внезапной смерти Луиса Маршалла председателем административного комитета Еврейского агентства, его высшего учреждения, не тратя времени, предпринял наступление. Оказалось, что он не наполовину "несионист", а полностью воинствующий ассимилированный антагонист.
15 декабря 1929 года Луис Липский, президент Сионистской организации Америки, на собрании Всемирного Сионистского правления заявил, что мистер Варбург угрожает самому существованию Сионистской организации Америки (СОА). Это было не дикое преувеличение, а трезвый вывод. Он был основан на докладе, который сделала правлению Генриетта Солд, легендарная основательница движения "Адасса". Она рассказала о своем разговоре с Феликсом Варбургом в Соединенных Штатах. Он "жестоко критиковал правление, не щадя почти никого". Он "был рассержен сионистской деятельностью в Соединенных Штатах", он не понимал разницы между избранными членами правления и назначенными чиновниками.
Липский со своей стороны добавил, что в Нью-Йорке Варбург обращался с еврейской депутацией к премьер-министру Макдональду, как если бы это была его личная, приватная встреча. Он считал себя ответственным за политическую работу и когда прочел меморандум, приготовленный для передачи Макдональду, убрал в нем слово "национальный". Он также считал своим правом, прибавил Липский, цензурировать статьи в "Нью Палестайн", официальном органе СОА[241].
Для Вейцмана это поведение уже не являлось новостью. Через две-три недели после того, как Варбург принял дела, на стол Вейцмана в Лондоне стали потоком прибывать неприятные письма и телеграммы. Варбург, человек очень богатый, был и властной личностью. К тому же он считал несионистов "старшими партнерами" в союзе с сионистами, а себя самого — старшим членом правления; получалось, как он думал, что он автома-
тически имеет право администрировать по-своему — как всесильный банкир, отдающий приказания подчиненным. Он считал, что имеет право приказывать каждому органу Еврейского агентства — в том числе и Всемирной сионистской организации — и уж конечно, такой ее простой "ветви", как СОА. Поэтому он в самом деле предложил, чтобы на все решения СОА распространялось его право вето и, что еще важнее, он потребовал от Вейцмана, чтобы он закрыл "Нью Палестайн", по той простой причине, что она занимается сионистской пропагандой. Он назвал это "шовинистскими взглядами". В доказательство этих проступков он процитировал Вейцману фразу "вера в Еврейскую Палестину", а своим коллегам-несионистам насмешливо повторял: "все та же старая песня про Национальный дом"[242].
Ответы Вейцмана Варбургу, длинные и частые, показывают большую тревогу и с трудом сдерживаемый гнев. Он, конечно, не ожидал, что уступки и дары несионистам повлекут за собой, и так скоро, требования новых идеологических уступок, в том числе мер, которые могу сломать Сионистскую организацию. Но и это было не все. Варбург требовал его участия в предпринимавшейся борьбе, направленной, по сути, на аннулирование Декларации Бальфура и разрушение мандата.
Вейцман не продумал до конца результаты и последствия передачи большой власти денежным несионистам. Быть может он действительно верил, как нередко и заявлял, что Еврейское агентство выстроит за Сионистской организацией весь еврейский народ. Фактически же он добился того, что сионисты узаконили все формы отрицания и антагонизма по отношению к сионизму. Вскоре это, к сожалению, стало ясно и в самой Эрец-Исраэль. Такое общее отрицание политического сионизма было присуще руководству Еврейского университета (не путать с ортодоксальной антисионистской фракцией "Агудат Исраэль") и его президенту Иегуде Леону Магнесу. Эта идеология называлась "Брит Шалом" и проповедовала мир с арабами как преобладающую, в сущности исключительную цель Сионистского движения и ишува. Они считались маленькой, хотя и красноречивой побочной группкой, разумеется не претендующей на политическую власть. Внезапно после создания смешанного Еврейского агентства ее взгляды больше нельзя было считать маргинальными. Это вполне логично стало частью консенсуса с несионистами. Дело могло дойти до появления союзников такой позиции в самом центре еврейского руководства и сионистского предприятия, союзников, которые по определению и целям стремились как минимум к разжижению сионистских идеалов.
Больше всего помогло выдвижению их идей — заключить мир с арабами и отбросить политический статус и цель сионизма — бешеное нападение арабов в августе 1929 года. Если, как следовало из их убеждения, тихо закипающая арабская оппозиция могла быть побеждена принятием арабских требований, то бешеная арабская атака, огорчительная сама по себе, создала чрезвычайное положение, требовавшее немедленной сдачи.
После сформирования расширенного Еврейского агентства и августовских беспорядков Магнес появился в центре политической сцены. Он стал делать публичные заявления, широко распространявшиеся в Палестине и в
Соединенных Штатах (он был прежде американским раввином реформистского толка), о том, что мир с арабами — самое главное и поэтому политический сионизм должен быть оставлен.
В лице Варбурга Магнес обрел полную поддержку. В начале ноября он сообщил Варбургу, что достиг соглашения по своему мирному плану с неким Ст. Джоном Филби[243] — известной на Ближнем Востоке фигурой, имеющей деловые интересы в Саудовской Аравии, — который действовал в пользу иерусалимского муфтия. Муфтий принял план с некоторыми добавлениями. Текст, переданный Филби Пасфилду (сохранившийся в документах министерства колоний), отличается от доклада Магнеса Варбургу, но смысл его тот же: по сути дела — отказ от Декларации Бальфура и мандата. В качестве первого шага предполагалось создание правительства, так же как в Трансиордании, сформированного на основе численного соотношения арабов и евреев[244].
Варбург информировал Вейцмана, что в общем он план одобряет, за исключением проектируемой Законодательной ассамблеи. Он рекомендовал позитивное отношение Еврейского агентства к Магнесу и, в сущности, начал свою кампанию по давлению на Вейцмана[245].
Публичные заявления Магнеса, разумеется, вызвали сочувственное отношение пораженцев в Сионистской организации, в частности в Германии, где доминирующие силы, группировавшиеся вокруг официального органа "Юдише Рундшау" смотрели на вещи почти так же. Вейцман написал издателю, Роберту Велчу:
"Варбург, под влиянием сообщений Магнеса, старался заставить нас пойти за Магнесом. Магнес никогда не консультировал Палестинское правление. Он никогда не показывал им никаких документов… Магнес был нелоялен, ошибался во времени, в сути дела и в тактике. Его нельзя считать полуофициальным агентом правительства, которого иногда используют, если правительство не хочет рисковать. Он отчаянно пытался заставить нас действовать в своем духе… Мы сумели во время остановить его и думаю, что все дело сорвалось потому, что Филби пришлось уехать из Палестины"[246].
Действительно, инициатива Магнеса угасла. Британское правительство не было заинтересовано в неподготовленных переговорах с арабами. Оно ожидало доклада Палестинской комиссии расследования. Во всяком случае, оно предупредило Вейцмана насчет Филби: он не является и никогда не являлся их тайным агентом (как он утверждал). Он был "абсолютный лжец и опасный человек, к которому даже подходить не следует"[247]. В многочисленных письмах, написанных в эти недели друзьям и коллегам, Вейцман почти с отчаянием пишет о "ядовитой деятельности" Магнеса, о том, что "Варбург совершенно не понимает положения, отравляется всевозможной клеветой и делает мою жизнь невыносимой"[248]. Снова и снова он пишет, что труд сионистов в Лондоне и Палестине "разрушается". В одном письме на своей личной бумаге он написал: "Варбург очень меня заботит. Не только его политические, но и другие его взгляды опасны"[249].
Жизнь пощадила Вейцмана: до него не дошло то, что стало бы самым потрясающим открытием — известие о заговоре, по-видимому замышленном
Варбургом, о котором должно было быть информировано британское правительство. Заговор был направлен на уничтожение сионистского компонента в Еврейском агентстве. Замышлялся заговор, можно сказать, у него под носом, детали погребены в документах министерства колоний.
Уже 7 сентября Варбург информировал Вейцмана, что попросил нью-йоркского адвоката Иону Гольдштейна приехать в Палестину и "дать совет" Морису Хекстеру, его представителю-несионисту в Палестинском сионистском правлении, оказывать "легальную поддержку евреям, дающим показания в комиссии по расследованию беспорядков"[250].
Гольдштейн встретился с Вейцманом в Лондоне 20 сентября, и Вейцман был озадачен:
"Гольдштейн говорит, что он будет жить и работать с американским консулом и займет его офис. Мне такое сообщение показалось странным, потому что я не могу себе представить, что Гольдштейн может получить какой-либо официальный статус… Разумеется, наши адвокаты воспользуются услугами г-на Гольдштейна, но… он, кажется, хочет действовать как представитель всего американского еврейства и, в некоторых вопросах, американского правительства… "[251].
Описание миссии Гольдштейна, сделанное Варбургом, не больше, чем "крыша". Через два месяца Вейцман пожаловался, что Гольдштейн вернулся в Соединенные Штаты с вредоносным докладом о работе Палестинского сионистского правления, таким образом подкрепив часто выражаемое отрицательное отношение Варбурга к этой организации. Однако эти нападки, видимо, тоже служили дымовой завесой для деятельности Гольдштейна в Палестине