Эту же историю повторили перед комиссией, но ни один сионистский свидетель не поддержал под присягой это обвинение, и даже британский начальник полиции Ален Саундерс, когда был спрошен, однозначно отрицал ответственность "Бейтара"[258]. Усилия сионистских лидеров добыть доказательства против движения Жаботинского и таким образом запутать его самого были связаны с телеграммой, посланной ему в Цюрих, на Сионистский конгресс.
Послал телеграмму Зигфрид Хуфиен, который, в отсутствие всех членов Палестинского сионистского правления, входил в тройку, управлявшую сионистскими делами в Иерусалиме. Эту тройку огорчил мужественный ответ всей еврейской прессы на кампанию оскорблений, запугиваний и поношения святынь, устроенную арабами у Западной стены и в прессе. Хуфиен и его коллеги воззвали к еврейским газетам, чтобы те проявили терпение и старались не подстрекать народ. "Гаарец" (как сообщается в докладе комиссии) несколько сдержалась, "Доар а-Йом" продолжала публиковать несдержанные статьи, и статьи "Давар" тоже содержали пассажи "подстрекательского характера".
"Давар" не получила выговора, но Жаботинскому Хуфиен послал 5 августа телеграмму:
"Доар а-Йом" игнорирует все действия Сионистского конгресса по вопросу Западной стены и призывает к мятежу и насилию. Хотя на общество это не производит впечатления, среди молодежи наблюдается возбуждение, которое может привести к инцидентам без всякой практической пользы. Прошу Вас телеграфировать им, чтобы они изменили свое поведение, иначе ответственность падет на них и на вас".
На перекрестном допросе у советника правительства Кенельма Приди Хуфиен в конце концов признал, что в телеграмме Жаботинскому специально воспользовался двусмысленным языком; под словом "мятеж" он подразумевал мятеж против Сионистского правления (что бы это ни значило).
Жаботинский в Цюрихе, не читавший статей в "Доар а-Йом" и лишенный возможности произвести расследование на месте, немедленно протелеграфировал издателям и, согласно коллеге Хофиена, Исаю Брауде, "проинструктировал "Доар а-Йом" умерить агитацию. "Это они и сделали, — сказал Брауде, — тут они отказались от насилия".
Позднее, когда Жаботинский вернулся в Иерусалим и смог посмотреть соответствующие статьи, он не колеблясь дал им свое благословение. Он опроверг обвинение, будто газета подстрекает общественное мнение. Она выполняла свой профессиональный долг, сказал он, выражая всеобщее возмущение оскорблениями у Западной стены и отрицанием еврейских прав на нее.
Была и еще одна причина для решения Жаботинского дать показания перед комиссией, вряд ли имеющая вес для Сионистского правления. Было ясно, что сэр Бойд Мерримэн, главный советник Еврейского агентства, разумеется не являвшийся экспертом в сионизме, получил специальные инструкции по поводу Жаботинского и ревизионистов. Их содержание раскрылось, когда арабский советник назвал Вольфганга фон Вайзеля сионистским лидером. Мерримэн перебил его и сказал, что "фон Вайзель не сионист, а наоборот". Это вызвало протесты в прессе, и позднее Мерримэн слегка смущенно заявил, что эта фраза была ошибкой. И тут он сказал: "Ревизионисты в самом деле неофициальные сионисты, но в сущности они сионисты… у них те же самые сионистские идеи". Жаботинский утешил его благодарственным письмом[259].
Это было не все. Самым огорчительным лично для Жаботинского — и очень непохвальным для Сионистского правления — стало их молчание в ответ на чудовищные выдумки о прошлом Жаботинского, предъявленные Саундерсом. На одной из первых сессий комиссии Саундерс сделал клеветническое заявление, будто Жаботинский был приговорен к пятнадцати годам и выслан из страны после погромов 1920 года.
Опубликованный в прессе доклад — не тот, в котором сионисты инструктируют Мерримэна, тогда или потом, — предполагалось, укажет ему, что надо внести исправление. Это не могло быть случайной ошибкой. Правда была, в конце концов, одним из знаменитых событий в истории сионизма. Жаботинский, узнавший о заявлении Саундерса только после своего возвращения в Палестину, написал возмущенное письмо Шломо Горвицу, местному адвокату, помогающему Мерримэну. Он написал и самому Мерримэну и рассказал, как приговор был аннулирован военным советом. И снова Мерримэн воспользовался первым представившимся случаем, чтобы доложить комиссии правду.
Усилия Сионистского правления как-нибудь возложить на Жаботинского и ревизионистов вину за арабское нападение сработали как бумеранг. Так как сионисты сами приплели сюда шествие еврейской молодежи к Стене, у комиссии не было оснований не ссылаться на это шествие как на одну из непосредственных причин арабской атаки. Что же касается того, что отвечает за это и участвовал в этом "Бейтар", то, поскольку Саундерс сказал, что это не так, комиссия просто проигнорировала это обвинение. Однако же "обвинение" продержалось несколько лет: сионистские ораторы (например, Шмарияу Левин) еще несколько лет продолжали винить в этом ревизионистов.
Вся правда, которую раскопал впоследствии Жаботинский, заключалась в том, что лидеры "Бейтара" действительно задумали это шествие, но за шесть дней до Девятого Ава все отделения "Бейтара" в стране были извещены: поскольку кое-где этим хотят воспользоваться, чтобы очернить "Бейтар", то организация участия в шествии не примет[260].
Более того, арабы снабдили комиссию, среди прочих, и более логической причиной своего недовольства: расширение Еврейского агентства. Комиссия послушно включила и это в свой "список причин". Как сам муфтий изложил это:
"Все началось в Цюрихе, где у евреев в августе была конференция, и они получили от американских евреев заверение, что те помогут им построить Палестину. От этого палестинские евреи так обнаглели, что решили, будто смогут начать выгонять нас из страны"[261].
Неудивительно, что Сионистское правление не включило Жаботинского в список свидетелей, но когда это стало известно, то по всей стране начались гневные протесты, даже со стороны традиционных клеветников из лейбористской партии, и общая делегация сионистов отправилась в Иерусалим требовать его включения. Палестинское Сионистское правление требование отклонило. Однако 20 декабря сам Жаботинский написал председателю комиссии, что хотел бы дать свидетельские показания. Поскольку комиссия, уже закончив слушания, готовилась выехать из страны, ему было предложено предстать перед ней в Лондоне, — но в "частном порядке".
Он выступил перед комиссией 24 января 1930 года. В той части своего свидетельства, которая была опубликована комиссией, он остановился на трех главных причинах. Меморандум, представленный Жаботинским по поводу четвертой и главной причины — о государственных и невозделанных землях, упоминаемых в мандате, в докладе комиссии не упоминался вовсе.
Вначале он говорил о расхождениях между ревизионистами и ответственным руководством Сионистской организации. Он сказал, что Вейцман и его школа веруют в возможность достижения цели сионизма простым вложением денег в страну, независимо от отношения правительства, лишь бы только оно сохраняло приличную европейскую администрацию. Ревизионисты, с другой стороны, утверждали, что поселения в широком масштабе — государственное предприятие, и оно не осуществится без правовой и административной помощи правительства. Далее он обратил внимание на следующий факт:
"В Восточной Европе большая площадь, захватившая несколько стран является зоной неизлечимого антисемитизма. Эта зона переполнена евреями, половину из которых понадобится эвакуировать при жизни двух следующих поколений. В прошлом эвакуация из этой зоны направлялась в другие страны, но через некоторое время оказалась нежеланной и потому была прекращена". Палестина осталась единственной страной, куда многие из них могли эвакуироваться. Палестинское правительство должно "активно содействовать еврейской колонизации, разумеется, с целью создать еврейское большинство" как предпосылку к созданию Еврейского государства.
Жаботинский в самом деле оказался единственным еврейским свидетелем, который связал положение еврейского народа с необходимостью создания еврейского государства.
Не менее важная часть его свидетельства посвящена "многочисленным цитатам из речей и документов, устанавливающим, что хоть теперь он и его партия описываются современным сионистским руководством как "экстремисты", политика ревизионистов всегда основывалась на устных и письменных словах сионистских лидеров, конечная цель которых та же, что и у него"[262].
Это те выдержки, которые опубликованы комиссией. Однако она не представила ту часть свидетельства, в которой он объяснял, как случилось, что "политика палестинской администрации стала единственной причиной погрома". Он заранее предупредил Шоу о том, что собирается это сказать, и есть все основания думать, что свое обещание он выполнил.
Сразу же после того, как сионистское руководство покорилось отказу правительства создать независимую комиссию расследования, состоящую из самых важных лиц, и, не протестуя, попало в ловушку, приняв то, что оказалось (как они заранее знали) отмывочной комиссией, возглавляемой Уолтером Шоу, оно попыталось смягчить последствия. Лидеры сионистов настаивали (против желания министерства колоний), чтобы им разрешен был совет, который вызовет свидетелей. В конце концов тут могло бы быть свидетельство об очевидной роли, которую с 1920 года играли британцы. Совет был назначен, и тотчас же Палестинское сионистское правление связало ему руки. Мерримэн путем разных маневров был поставлен ими, и не только ими, а и британцами и арабами, — в чисто оборонительную позицию.
Правда, сэр Бойд пожаловался в общих выражениях на британскую неподготовленность, а также на военную и политическую неадекватность, но серьезное конкретное обвинение он высказал только против Люка и в меньшей степени против Кит Роача и Саундерса, "которые не действовали, как следовало бы в некоторых случаях". Мерримэн рассмотрел это обвинение подробно и очень умело. Но и он не подчеркнул должным образом огромное значение, которое имели ежедневные циркуляры, выпускаемые Люком (закрывшим все газеты), от которых складывалось впечатление, что между арабами и евреями идет вооруженное столкновение, а не кампания неспровоцированной агрессии.