И все-таки была одна обязанность, которая возникла внутри самого движения — предложил ее бейтаровец, которого в Палестине называли Гершон Шац, — и которая, пожалуй, всего полнее выражала квинтэссенцию сионизма самого Жаботинского. Каждый член Бейтара, юноша или девушка, въезжая в Палестину, должен был отдать первые два года жизни в стране "национальной службе". Специальный комитет в Палестине решал, какого рода и где будет эта служба. На практике это происходило путем создания мобилизационных отрядов (плугот гиус), которые в большинстве случаев потом превращались в рабочие группы, работавшие в беднейших еврейских поселениях (строившихся на принципе частного предпринимательства) или в деревнях, помогая фермерам и обеспечивая безопасность общины[364].
После Данцигской интерлюдии, которую он потом с энтузиазмом описывал, Жаботинский вернулся к предвыборным речам.
Результаты выборов на Семнадцатом сионистском конгрессе приветствовались как большой успех ревизионистов: партия сделала скачок от 21 места (на конгрессе 1925 года, представлявшего 18.000 голосовавших избирателей) к 52 (из 254), представлявшим 55.848 голосовавших в 1931 году. Потенциально не менее важно было то, что главная идея ревизионизма, по-видимому, возобладала во всем сионистском движении. Сионистские выборы были особым институтом. Голос в Палестине стоил двух голосов в диаспоре; за право голосовать надо было заплатить один шекель, но каждая партия могла "закупить" блок шекелей, чтобы бесплатно распределить их среди своих членов. Эта система распространилась и в Польше (где за шекель, как ни дешево он стоил, можно было купить недельный запас молока для ребенка), таким образом лишая права голоса неизвестное количество избирателей, если они не принадлежали к партии, достаточно богатой, чтобы купить для них шекели. Ревизионистская партия, беднейшая из бедных, пострадала больше всех.
Полный абсурд произошел в Соединенных Штатах: выборов там просто не было. Маленькая ревизионистская партия, требовавшая от сионистского истеблишмента проведения выборов, получила сообщение, что сионистское движение не может потратить 10.000 долларов на организацию выборов; поэтому члены Американской сионистской организации вообще никуда не ходили. Партии пришли к соглашению о распределении мест. По арбитражу ревизионисты получили места для двух делегатов из тридцати восьми, отправленных на конгресс.
Из двух фракций партии Общего сионизма, представивших два отдельных списка, по так называемому списку "Б", как правило оппозиционному к Вейцману и всего сильнее представленному в Соединенных Штатах, на конгресс прибыло пятьдесят девять делегатов. Кроме того, Сионистская конвенция США провела резолюцию, поддерживающую требование ревизионистов: утвердить как цель сионизма Еврейское государство с еврейским большинством. Резолюция в том же духе была принята на Генеральной сионистской конференции в Польше.
Казалось, что если вопрос будет поставлен на голосование, то ревизионисты, со своими пятьюдесятью двумя голосами могут рассчитывать на пятьдесят девять голосов списка "Б" и на тридцать пять голосов партии "Мизрахи".
С другой стороны, у лейбористов было семьдесят пять голосов и еще двадцать пять — у провейцмановской группы "А" Общего сионизма. Радикалы Грюнбаума, у которых было всего восемь мест, не примыкали ни к кому. Получалось, что силы равны.
Но все расчеты и предсказания были смыты бурями, разразившимися на конгрессе. Первую из них вызвал сам Вейцман.
С самой отставки в октябре он говорил, что не собирается выставлять свою кандидатуру; уже шли разговоры о его возможном преемнике. Но когда конгресс открылся, стало известно, что Вейцман собирается оставить за собой президентство.
Длинная речь, которую он произнес на второй день заседания, вряд ли могла способствовать успеху его предприятия. Он оправдывал принятие письма Макдональда, но не рассказал делегатам, что всего за несколько дней перед тем написал г-ну Раппарду: Пасфилд и Чанселор превратили этот документ в мертвую букву. Затем он храбро ухватился за вопрос о цели сионизма. Правда, за десять месяцев перед тем Исполнительный комитет вяло поговорил о его публичном отречении от идеи Еврейского государства. Но теперь, на конгрессе, он пошел дальше. Он заявил, что на его стороне и Герцль, и Нордау, и Декларация Бальфура, и мандат; что в сущности под термином Еврейский национальный очаг они не подразумевали Еврейское государство. Он не упомянул свои собственные, вполне ясные, даже чреватые последствиями заявления, как, например, декларацию на Мирной конференции 1919 года: Палестина станет такой же еврейской, как Англия — английская. Выделялось в его главным образом полемической речи то, что он явно старался избежать нападок на Жаботинского или на оппозицию вообще. Собирался ли он это сделать или нет, но именно он вынес на конференцию вопрос о конечной цели, который Жаботинский хотел сделать центральным вопросом повестки дня[365].
На следующий день выступал Жаботинский. О впечатлении, которое произвела его речь, говорить не приходится. Она то и дело прерывалась бурными аплодисментами, не было никаких враждебных выкриков, а после заключения, читаем мы в официальном протоколе, опять — "бурные, непрекращающиеся аплодисменты"[366].
Хотя главным его желанием было получить от конгресса ясную резолюцию о цели сионизма, он не забыл о ситуации, созданной Белой книгой и письмом Макдональда. Первая часть его речи разрушала иллюзии, распространявшиеся по поводу значения этого письма. Он признал, что в некоторых частях Белой книги были сделаны исправления, и мягко прибавил, что "они были сформулированы в таких изумительно кротких терминах, что не сразу замечаешь все возможности вредных [интерпретаций], которые они открывают" в некоторых придаточных предложениях. Продажа земли должна контролироваться правительством. Уровень иммиграции не только будет попрежнему определяться правительством, но Белая книга теперь требует, чтобы она была правильно организована. Каких только толкований не может дать правительство, чтобы объяснить, что оно считает "правильным!"
Два наиболее серьезных момента Белой книги, не упомянутых в письме Макдональда, были:
1) Утверждение, что не может быть никакой надежды на перемену политики, пока не будет достигнуто соглашение между евреями и арабами. Это означало, что арабы могут, просто сказав "нет", запретить любую предложенную полезную для евреев реформу;
2) Предложение о Законодательном совете. Жаботинский сообщил конгрессу, что это предложение было жестко раскритиковано Постоянной мандат-ной комиссией, в частности профессором Раппардом, который описал его как "несравнимое" с обязанностями мандатной комиссии.
Принимая письмо Макдональда как основу для сотрудничества, правление волей-неволей принимает за основу сотрудничества Белую книгу с этими поправками.
Таким образом, мы признаем те клаузулы Белой книги, которые остаются в прежнем виде, включая угрозу Законодательного совета. Не эти ли клаузулы мы должны признать в качестве "основы для сотрудничества"?
Он призвал конгресс решить:
"Принимаем ли мы политическую ситуацию или нет. Если ситуация невыносима, конгресс должен недвусмысленно признать, что ни Белая книга 1930 года, ни письмо Макдональда не являются основой для сотрудничества".
И тут он обратился к вопросу о цели сионизма — и угостил конгресс целой диссертацией о разных значениях и коннотациях термина "государство", который и является наиболее точной интерпретацией туманного термина "Еврейский национальный очаг". Он с совершенной вежливостью уничтожил попытку Вейцмана присвоить Герцля и Нордау, объяснив, что Первый сионистский конгресс применил этот термин — "Еврейский национальный очаг", — чтобы не рассердить турок, не имевших никаких обязательств перед еврейским народом и считавших, что страна принадлежит им.
Но Герцль и Нордау, их преемники, включая Вейцмана, во многих случаях указывали, что целью сионизма является государство, а в 1919 году Герберт Сэмюэл сформулировал это очень точно: превращение Палестины в "самоуправляющееся государство под покровительством установившегося еврейского большинства". Жаботинский напомнил своим слушателям, что официальный высокопоставленный еврейский свидетель доложил комиссии Хейкрафта, после арабских волнений 1921 года, что в Палестине есть место только для одного Национального очага — еврейского, который будет иметь "преобладание". Под общий смех Жаботинский добавил: "И что интересно, этим свидетелем был… доктор Эдер". Это имели в виду британцы, оформлявшие Декларацию Бальфура. И это было совершенно ясно из текста мандата, где в преамбуле сказано, что его цель — "восстановление" Еврейского национального очага.
Таковы были неоспоримые факты. И однако:
"Меня спросят, почему мы должны громко объявлять свою интерпретацию? Мы должны так поступать, потому что это единственное законное основание нашего требования широкой иммиграции. Мои уважаемые друзья и мои уважаемые оппоненты напрасно будут искать в мандате места, где бы специально определялось наше право на широкую и быструю иммиграцию. Единственное законное основание нашего требования большой алии — термин Еврейский национальный очаг, который подразумевает еврейское большинство. Оппоненты сионизма заявляют, что Национальный очаг может быть так же хорошо построен меньшинством и, следовательно, достаточно небольшой иммиграции.
Другая причина нашей публичной декларации — падение привлекательности Сионистского движения. Сионизм потерял свою магическую власть над душами евреев. Есть опасность того, что чистый сионистский пафос и чистый сионистский энтузиазм улетучатся. Наступил час, когда требуется заявить, что фактически цель сионизма — разрешение еврейской проблемы и создание того, что называется "Еврейское государство".