ых бейтаровцев выйти из "Бейтара", а толпа взрослых и молодежи, специально привезенных в Тель-Авив из киббуцов и социалистических объединений, кричала: "Ого-го! Владимир Гитлер! Убивать их!"
Далее шла группа, несшая лозунги, и из толпы полетели камни. На следующую группу, пятнадцатилетних и младше, набросилась масса хриплых молодых людей с палками. Почти сразу у одной девочки грудь залилась кровью, и вскоре улица наполнилась избитыми детьми. Двадцать пять мальчиков и девочек серьезно пострадали.
Но это было не все. На следующий день "Давар" вышла с объяснениями. В заголовках стояло: "Тель-Авив требует: Долой экскрементальную одежду — гитлеровскую форму!"; "Такая демонстрация в "городе рабочих" — это провокация; и нападение — просто спонтанный взрыв "негодования масс" при виде "коричневой униформы" бейтаровцев, которые сами навлекли на себя атаку. Такое же изображение инцидента появилось и в других органах лейбористской партии.
Однако это не было единым мнением всех лидеров. Многие лейбористы, сторонники насилия, хотели, чтобы оно применялось против "штрейкбрехеров", а не против детей и подростков. В разгар дебатов в Гистадруте и в партии некоторые ведущие члены выступили с прямым осуждением этой атаки: среди них Шпринцак, Белинсон, Йосеф Аронович, Рубашов (Шазар) и Черток (Шарет). Кацнельсон немедленно вышел из ЦК МАПАЙ и в своем письме по этому поводу выражал стыд и отчаяние. Он сразу понял, что тут было воспроизведение европейского фашизма. Он писал:
"Невозможен компромисс между моим взглядом и тем, как неминуемо скатывается вниз наше движение. Я готов катиться вместе с движением в его борьбе, но не готов встать на путь опьянения и самоубийства"[418].
Впоследствии под давлением новых событий Кацнельсона уговорили отказаться от отставки. Непристойные призывы к насилию — да и само насилие, в том числе и действия против молодежи в Хайфе и Тель-Авиве, — продолжались, не уменьшаясь. Через несколько месяцев лейбористская кампания достигла уродливой и трагической кульминации.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
30 ДЕКАБРЯ "Таймс" опубликовала короткое сообщение из Варшавы о речи Жаботинского на конференции польских ревизионистов, произнесенной за два дня перед тем. В нем говорилось, что Жаботинский "энергично нападал на британское правительство", говорил об "усилившихся антибританских чувствах среди евреев" и в конце речи сказал, что "евреи могут стать динамитом, который взорвет Британскую империю".
Жаботинский, увидевший это сообщение только вернувшись в Париж из Восточной Европы, послал свой ответ в "Таймс" 6 января 1932 года. Он безоговорочно отрицал все, что там было напечатано.
"Говоря о человеческом "динамите", я ссылался не на евреев, а на Ислам.
Но особенно меня возмущает словесная форма вашего сообщения, потому что оно звучит так, будто я даю понять, что "евреи" желают или могут пожелать нанести вред Британской империи. До сих пор мне не проходилось слышать, чтобы какой-нибудь еврей этого хотел. Это одна из слабостей нашей расы (которой слишком часто пользуются другие), что наше негодование не обязательно включает желание отомстить, а империя действительно не несет ответственности за действия английских мандатных властей в Палестине… Англию, а не евреев я обвинил в том, что она играет с "динамитом", с взрывным потенциалом, состоящим из 300.000.000 единиц, и от такой игры может взорваться нечто, гораздо более важное, чем даже Британская империя, а именно — стабильность во всем мире".
Далее он процитировал "два места в варшавской речи, которые, повидимому, имеет в виду ваша телеграмма; одно о евреях, другое о "динамите". Первое:
Наш опыт с Англией, как обладательницей мандата на Палестину привел к тому, что 15.000.000 человек потеряли веру в нацию, имя которой для каждого еврея всегда означало прямую моральную строгость. Мандат превратился в явное препятствие любому прогрессу сионизма. Понимание этого угрожает вытолкнуть еврейские массы, в особенности молодежь, на очень опасный путь. Молодежь народа, находящегося в таком тяжелом положении, как наше, не может жить без какой-нибудь веры, будь то вера в великое возрождение или в великое разрушение. Англия действует так, словно она хочет воспламенить 15.000.000 факелов отчаяния, разбросанных по всем странам мира.
Второе:
Но это не единственная игра со всемирным поджогом, которую, похоже, теперь затевают некоторые английские учреждения. Сейчас идет еще одна, еще более значительная. Я имею в виду систематическую гальванизацию панисламского фанатизма в его самой средневековой и реакционной форме. Иерусалим превращен в центр подстрекательств, соперничающий с худшими усилиями московского Коминтерна, в центр, откуда во все стороны дождем посыплются бесчисленные палочки динамита, угрожая не только еврейским поселенцам в Палестине, но и всей европейской колониальной системе. И придется Англии вскоре держать ответ не перед нами, евреями, а перед некоторыми из самых могущественных наций Европы за свою близорукость и опасные игры с безопасностью мира под ее эгидой".
Это письмо было опубликовано в "Таймс". Однако кроме этих двух абзацев Жаботинский в том же письме написал еще два, которые редактор "Таймс" не напечатал на том основании (как он сообщил Жаботинскому), что письмо слишком длинно. Возражение Жаботинского результатов не имело. Может быть, редактор не понял, что эти абзацы содержат намек на резкую перемену отношения Жаботинского к Британии. Там написано:
"Вот то, что я говорил, и тут я повторяю и подтверждаю это. Хочу предупредить всех, кого это касается, от попыток заглушить высказанные здесь чувства криками, будто это чувства только одной фракции. Надо быть слепым, чтобы не понимать, что естественной реакцией на все это неизбежно должны быть сильные антианглийские чувства всех групп еврейства, не живущих под английской короной. Слова "антианглийские чувства" я употребляю не как пустую угрозу: ни один еврей не мечтает о "репрессиях", да и не спасет это нас, если бы мы попытались. Но само это чувство есть факт; оно растет и распространяется и углубляется с каждым днем, и преодолеть его уже нельзя.
С глубочайшим сожалением я высказываю эту неопровержимую правду. Есть даже в Англии люди, знающие, как упорно мои друзья и я держались в последней траншее, стараясь удержать в нашем народе тускнеющую веру в Англию. Это мы годами, до самого Сионистского конгресса в 1931 году, старались убедить наши массы в том, что главные виновники — палестинская бюрократия и сионистское руководство, но жива английская коллективная совесть, к которой мы можем апеллировать, и если мы сумеем дойти до нее, все наши недостатки будут исправлены. Хотелось бы мне, чтобы мы могли по-прежнему проповедовать эту доктрину, ибо народу нашему, при его теперешнем беспримерном отчаянии, не пойдет на пользу, если придется признать, что обет, данный для того, чтобы поддержать святейшую национальную надежду, оборачивается насмешкой. Но приходит момент, когда даже самую желанную иллюзию невозможно сохранить перед лицом жестокой реальности"[419].
Упоминание об исламе в варшавской речи Жаботинского и в его письме отражает новый аспект британской антисионистской политики — разрешение, данное мандатными властями провести исламский конгресс в Иерусалиме. Члены Сионистского правления Бродецкий и Соколов выразили устный протест министерству колоний. Соколов, как сказано в памятной записке этого министерства, подчеркнул, что:
1) Проведение такого конгресса в Иерусалиме бесспорно провокационно и опасно. Сами сионисты не раз задумывали провести свой собственный конгресс в Иерусалиме… но правление всегда восставало против этого, понимая, что несмотря на то что Иерусалим для этого подходит, проводить конгресс в этом городе было бы провокацией.
2) Это — новое арабское заявление, будто Иерусалим надо рассматривать как центр ислама. Правда, они называют его Эль-Кудс (Святой Город), и у них есть в Иерусалиме мечети. Но центр ислама — Мекка и другие святые города, как Медина и, возможно, Багдад, и они всегда считались важнее Иерусалима. М-р Соколов считает движение, инициированное муфтием, частью специального плана, направленного против еврейских стремлений в Палестине, и если этому движению будет разрешено продолжаться, могут возникнуть серьезные беспорядки и затруднения.
В ответ на заданный вопрос м-р Соколов сказал, что мечеть Аль-Акса в Иерусалиме ничуть не считается выше, чем другие мечети в мире. Он назвал Святую Софию в Константинополе[420].
На Пятом сионистском всемирном конгрессе, который состоялся в Вене несколько месяцев спустя (2 августа), Жаботинский дал поразительный, далеко идущий анализ значения новой британской восточной политики.
До 1930 года, сказал он, британская политика переворачивала Декларацию Бальфура с ног на голову, считая самыми главными ее оговорки и фактически исключая создание Еврейского национального очага. Он продолжал:
"За последние восемнадцать месяцев однако мы открыли, что британская политика на востоке, и особенно в Эрец-Исраэль начала укреплять некоторые антиеврейские движения, которые являются и анти-европейскими. Она стала организовывать антикультурные элементы, возбуждая их — может быть, невольно — против нас. С некоторого времени слухи об этом распространяются на всем Востоке. На восточных базарах, от Каира до Басры, захватывая многомиллионное население, из уст в уста повторяют сообщения, новости, сенсации: "Ты слышал, Ахмед, что ислам теперь поддерживает самая могучая и самая культурная из европейских наций? Что за курдами, восставшими против новшеств Кемаля Паши, и за войсками, что борются против французов, и за Афганской революцией стоят дервиши, у которых цель — уничтожить европейскую культуру?" — об этом давно уже шепчутся на всех базарах.