Почему Гроссман и его коллеги отвергли соглашение? На этой стадии они объясняли Жаботинскому (согласно статье, которую Жаботинский написал через несколько месяцев), что по их мнению, решение конференции недостаточно ясно формулировало правило об обязанности членов союза соблюдать ревизионистскую дисциплину. Это заявление пустая отговорка. Текст резолюции был ясен и адекватен: и поэтому Жаботинский принял их совет снять слово "приоритет". Самым убедительным — и тут не может быть никакого недоразумения — был поступок Жаботинского, отдавшего им под контроль правление, и то, что они его приняли. Если только, конечно, они не задумали с самого начала обмануть его для того, чтобы он совершил этот фатальный поступок. Более правдоподобным объяснением их отказа от принятого ими же принципа ревизионистского приоритета была реакция правления Сионистской организации.
Сионистское правление тоже без сомнения понимало, что означает Венская резолюция. Они не были обмануты и заявляли категорически, что резолюция в опубликованном виде нарушала прерогативы Сионистского правления и поэтому признание ревизионистской партии (как самостоятельного союза) будет отменено.
Жаботинский, несмотря на ультимативный тон его письма к Гроссману, некоторое время еще медлил и продолжал надеяться, что сбудутся его ожидания и после Венского конгресса сосуществование все- таки останется.
"Я не вижу, — писал он другу, — той крайней и фундаментальной разницы, которую вы усматриваете между обоими лагерями. Думаю и чувствую, что сам Гроссман ценит принцип политической работы не меньше, чем я, даже с точки зрения своих амбиций (я считаю такие амбиции хорошими и желательными), и его цель — стать политической силой, а не просто критиком Сионистского правления. В его статьях я вижу недостаток такта, может быть, взрыв гнева. Возможно, я ошибаюсь, но у меня такое впечатление, и поэтому я, конечно, принимаю ваш совет и не предприму никаких шагов, которые могут расколоть ревизионистское движение до тех пор, пока сохраняется надежда, что мы можем остаться едиными"[437].
Однако он вскоре понял, что наступил момент разрыва, что, несмотря на его усилия достичь компромисса и примирения, которые фактически продолжались несколько лет, раскол стал неминуем. Розову, поддерживавшему Гроссмана, он написал, что будет терпеть такое положение в союзе только до следующего съезда Всемирного совета партии. При встрече с Гроссманом они договорились, что совет будет созван в марте в Катовицах, в Польше. Жаботинский выдвинул условие: на повестке дня будет только один вопрос.
Съезд в Катовицах продолжался три дня. Письменных свидетельств о нем не осталось, но Шехтман, присутствовавший там с начала до конца и разрывавшийся между обеими сторонами, написал живые воспоминания, а Йозеф Кларман, один из самых преданных сторонников Жаботинского, прибавил к ним кое-какие собственные комментарии.
Несмотря на напряженную атмосферу этого собрания, Жаботинский выступал очень сдержанно. Он сказал о соглашении в Кале и решениях Венской конференции, что они, по-видимому, оказались "неадекватными" для обеспечения приоритета ревизионистского движения. Надо найти новую формулу, и он просит сотрудничества трех своих сторонников в правлении, чтобы восстановить равновесие между обоими лагерями внутри движения.
Гроссман и его коллеги об этом и слышать не хотели. В разговоре с Шехтманом во время перерыва он и не подумал о том, чтобы оправдываться. Его темой был соперник с кнутом в руке. "Жаботинский, — сказал он, — должен понять, что движение может существовать и без него. Все члены Всемирного правления на моей стороне (кроме Жаботинского). За мной большая самодостаточная организационная структура". Его поддерживает большая часть партийной интеллигенции, и он обеспечил "необходимые финансовые средства для конструктивной работы". Что касается бейтаровцев — сторонников Жаботинского, то он и его друзья создадут собственную юношескую организацию. Видимо, он не терял времени, готовя раскол.
Когда делегация призвала его принять компромисс, он, согласно Кларману, возглавлявшему делегацию, повел себя еще более самоуверенно. Даже "Бейтар", сказал он им, пойдет за ним в случае раскола и таким образом отдаст ему 90 процентов ревизионистского движения. Клармана, молодого двадцатилетнего человека, шокировал тон Гроссмана. Его острый ответ на идише повторяли во всем движении: "Чего вы так преувеличиваете себя, господин Гроссман? Разве ж вы не знаете, что вы Гроссман [большой человек] при Жаботинском, а без Жаботинского вы будете Клейнман [маленький человек]?"
Заседание закончилось без решения. К концу несколько участников предприняли отчаянную попытку все-таки найти формулу. Жаботинского и членов правления уговорили встретиться за пределами зала. Все происходило очень вежливо. Жаботинский вежливо сказал коллегам, что в этих условиях он не готов с ними работать, а они так же вежливо сообщили ему, что будут продолжать работать без него. В зале же председатель объявил, что поскольку не принято решения о резолюции, то будет сохранен статус-кво.
Решение было конституционно правильным, но большая часть участников покинула зал заседаний в унынии и неуверенности. Только Гроссман и его ближайшие сторонники казались довольными тем, что произошло. Шехтман оставил подробное описание последовавших часов. Он остановился в том же отеле, что и две женщины, участницы заседания, — доктор Хальма Йоз и миссис Мирьям Коган. При всем своем унынии, они еще поболтали в лобби гостиницы, когда одна из женщин предложила зайти к Жаботинскому. "Он наверняка не спит, — сказала она, — и чувствует себя несчастным и одиноким. Такой старый друг, как вы, может позволить себе зайти без приглашения в такой ситуации, и, может быть, присутствие женщин поможет снять напряжение".
Женский инстинкт, пишет Шехтман, оказался непогрешимым. "Жаботинский и не думал спать и немедленно взял телефонную трубку; он был искренне растроган нашим дружеским участием и с жаром попросил нас прийти немедленно. Мы заказали кофе и сэндвичи и провели с ним всю ночь, почти до семи часов утра… Ночной визит был Жаботинскому безусловно желанен. "Партийных" разговоров почти не было. Единственным непрямым напоминанием о неприятных событиях прошедших дней была его повторяющаяся фраза о страшной усталости и депрессии. Мы посоветовали ему: "Вам необходим долгий глубокий отдых; поезжайте куда-нибудь подальше по глобусу, где не будет ни евреев, ни сионистов, ни ревизионистов. Возьмите с собой тонну детективов и возвращайтесь свежий и полный сил". (К концу жизни отдых Жаботинскому доставляли детективы и приключенческие фильмы.) Они проводили его на вокзал. Там они увидели Гроссмана, который пришел с тем же намерением. Жаботинский уезжал поездом в Лодзь, где он должен был прочесть следующую лекцию в турне, на которое он был приглашен; турне имело целью собрать необходимые фонды для Лондонского правления…
Очевидно, именно этим утром, в лодзинском поезде, Жаботинский принял решение, как покончить с дилеммой, которая перед ним стояла. Шехтман утверждает, что в Катовицах Жаботинский безусловно решения не принимал.
"За все десятилетия сотрудничества с Жаботинским автор (Шехтман) никогда не замечал в нем ничего похожего на хитрость, на лицемерие, и я уверен, что во время нашего откровенного ночного разговора Жаботинский не скрывал от нас своего решения разрубить гордиев узел таким смелым и решительным ударом. Кларман, провожавший Жаботинского до Сосновиц (очень недалеко) свидетельствует, что во время поездки о таком действии не было сказано ни слова"[438].
22 марта 1933 года, после полудня Жаботинский протелеграфировал Гроссману: "Я решил взять на себя управление Союзом ревизионистов как президент" и тут же (он проставил время — 2.10 дня) написал "дорогому м-ру
Гроссману" письмо, извещая его: "Я решил начать ревизионистские действия, не консультируясь с м-ром Соскиным, м-ром Штрикером и м-ром Маховером. Я не хочу подвергать эту операцию внутренней полемике, а, напротив, хочу объединить все ветви ревизионистского движения".
В тот же день, позднее, он выпустил формальное заявление, адресованное членам Ревизионистского движения:
"Я, Зеэв Жаботинский, президент Всемирного союза ревизионистов, заявляю:
С этого дня я принимаю на себя руководство Всемирным союзом сионистов-ревизионистов и всеми задачами Всемирного движения. Действия центральных учреждений Всемирного движения поэтому прекращаются. До конца этой недели я назначу временный секретариат, который будет временно исполнять обязанности правления Всемирного движения, управляя вместе с президентом всеми ветвями его независимых действий. Все то время, что я пробуду в Польше, секретариат будет действовать из Варшавы".
Далее он объявил о создании добавочного комиссариата по делам ревизионистов, который издаст призыв к широчайшим кругам ревизионистов и бейтаровцев участвовать в выборах на Восемнадцатый сионистский конгресс.
"Мое решение — единственный способ обеспечить в это трудное время единство ревизионистского движения, и это также моя священная обязанность как основателя этого движения".
В особом заявлении, как и в статье, напечатанной в газете "Момент" (26 марта), объяснив, что отсутствие вывода на заседании партийного совета оставило движение без эффективного руководства, и предвидя ошибки в работе движения и поражение его на выборах в конгресс, он соглашается с желанием большинства ревизионистов и выдвинет свою кандидатуру на конгресс. Он призывает всех без исключения ревизионистов примкнуть к этому, чтобы создать на конгрессе сильную ревизионистскую фракцию.
В заключение он объявил, что, дабы помешать попыткам разрушить единство движения, будет проведен всемирный референдум 16-го апреля, чтобы каждый из членов движения мог сказать свое "да" или "нет" предложению сосредоточить управление всеми делами движения в его руках до следующей (Шестой) всемирной конференции.