Переговоры между сионистами и нацистским режимом по необходимости сохранялись в тайне, но недолго; в конце концов всем стало известно, что разные концерны в Палестине приобретают большое количество машин из Германии взамен на долгосрочную поддержку еврейских иммигрантов[483] и что Палестина стала центром распространения германских товаров по всему Ближнему Востоку. К тому же, когда на Восемнадцатом сионистском конгрессе в августе-сентябре 1933 года руководство сделало вид, что ничего не знает о "Соглашении по трансферу" и заблокировало предложение ревизионистов о бойкоте Германии, — все поняли, что над эффективным всемирным бойкотом прозвучал похоронный звон.
Направление мыслей лейбористской партии в это время выразилось в письме Моше Бейлинсона Берлу Кацнельсону, в котором он уговаривает Берла взять обратно свое заявление об уходе из ЦК лейбористской партии. По рассказу Аниты Шапира, биографа Кацнельсона, Моше Бейлинсон поехал в Германию для того, чтобы "определить возможность организовать отъезд евреев вместе с их капиталами, и открыл, что реальность далеко превзошла все ожидания". "Деньги валяются на улицах в количествах, о которых мы и не мечтали во все эти годы нашего предприятия… Это случай строить и быть построенным, которого у нас никогда не было и который не повторится… Это не время для отставки, каковы бы ни были причины"[484].
Хотя трансфер оказал немалое влияние на маленькую экономику Палестины, на расселение немецких евреев он повлиял очень мало. Общее количество евреев, эмигрировавших из Германии между апрелем 1933 и сентябрем 1939 года (начало Второй мировой войны) равнялось, согласно верховному комиссару по делам беженцев, 226.000 человек. Из них 45.000 приехали в Палестину, и только 18.000 из них были капиталистами, воспользовавшимися трансфером[485]. По трансферу, как следовало из соглашения, было в это время переведено 8 миллионов фунтов стерлингов, что равнялось примерно 140 миллионам немецких марок. Еврейская собственность в Германии, по расчетам немцев, в 1933 году в денежном выражении равнялась шести миллиардам марок (360 миллионам фунтов). Для крошечной палестинской экономики, и, в частности, для Гистадрута, 8 миллионов фунтов были очень значительной суммой. Для германской экономики она была незначительной, но главным для них было то, чем в свое время гордился консул Вольф, и его взгляды поддерживал представитель гестапо в Палестине Райхерт, — они сломили движение за бойкот и зарождающуюся угрозу нацистскому режиму.
1933–1935. ДНИ НЕНАВИСТИ ДЕЛО СТАВСКОГО
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
В пятницу, 16 июня 1933 года, около половины одиннадцатого вечера Хаим Арлозоров, глава политотдела Еврейского агентства, был застрелен, когда гулял со своей женой Симой по тель-авивскому пляжу. Он скончался после полуночи в больнице "Хадасса".
Он вернулся в Иерусалим за два дня перед тем, после двухмесячного пребывания в Европе.
Они с женой решили, что днем в пятницу, после того, как он побывает у себя в офисе, он проводит ее в Тель-Авив, где у них была квартира. Через несколько часов в Тель-Авиве они собрались отправиться в гостиницу в Яффе, где они будут одни и где Арлозоров сможет отдохнуть. Но утром он принял приглашение на ланч к сэру Артуру Ваучопу, верховному комиссару. Сима поехала в Тель-Авив одна. Хаим должен был приехать туда после ланча. Но его опять задержали — во время ланча Ваучоп предложил ему вместе поехать в село Бен-Шемен, и он согласился. Таким образом, он приехал в Тель-Авив только в 5.15 пополудни. И тогда они решили остаться на ночь в Тель-Авиве. Они отказались от приглашения пойти обедать к матери Арлозорова и решили пообедать в отеле "Кете Дан", на берегу моря. Около половины десятого, после обеда, они решили побродить по берегу. Г-жа Арлозорова потом настаивала, что они о своем намерении никому не говорили.
Они дошли до реки Яркон, за старым мусульманским кладбищем. Этот кусочек берега Арлозоровы в обычное время не выбрали бы для прогулок. То было место парочек, которые чувствовали себя на песке совершенно свободно. Причина, по которой они сделали этот выбор, заключалась в том, что они хотели выяснить отношения после ссоры — "стычки", как выразилась потом г-жа Арлозорова.
Луна находилась в последней четверти, светили только звезды, и было совершенно темно. Г-жа Арлозорова чувствовала себя неуютно, и несколько раз говорила, что ей боязно, и вспоминала недавние убийства евреев арабами, но Арлозоров ее успокаивал, и они продолжали свою прогулку. Она заметила двух мужчин, высокого и маленького, которые, как ей показалось, шли за ними следом. Иногда те их опережали, а потом опять оказывались позади. Она что-то сказала о странном поведении высокого, который стал мочиться в море. Арлозоровы пошли обратно, к отелю. Вскоре эти мужчины к ним подошли. Высокий включил на минутку фонарик и спросил Арлозорова на иврите, который час. Тот сердито ответил: "Почему вы нас беспокоите?" — и тогда маленький выстрелил из револьвера, и Арлозоров упал. Оба убежали. Г-жа Арлозорова стала кричать: "Евреи убили его!", но он сказал ей по-русски: "Нет, Сима, нет".
Здесь кончается версия г-жи Арлозоровой об их передвижениях и выстреле.
На ее крики прибежали три или четыре молодых человека и перенесли Арлозорова на дорогу. Через некоторое время они нашли невдалеке машину и в ней шофера по имени Андре Гатт, который повез раненого в госпиталь. В это время госпожа Арлозорова, сказав молодым людям, что она идет в отель, чтобы вызвать по телефону "скорую помощь" и связаться с заместителем генерального инспектора полиции капитаном Гарри Патриком Райсом, оставила их присмотреть за ее мужем. Райса ей найти не удалось, но свободный от дежурства полицейский Шмуль Шармейстер, гулявший неподалеку, услышав о том, что случилось, поспешил в отель. Там г-жа Арлозорова в присутствии "Кете Дан" и другого полицейского, Давида Фридмана, и г-на Шамира Куперштейна, как все они свидетельствуют, сказала Шармейстеру, что в Арлозорова стреляли арабы. Шармейстер (плохо говоривший по-английски) позвонил на полицейский пост в Тель-Авиве и попросил дежурного сержанта информировать начальника полиции в Яффе, капитана Стаффорда, что доктор Арлозоров был "застрельнут" арабами. Г-жа Арлозорова, стоявшая рядом с ним, поправила: "застрелен".
Шармейстер стал снимать с нее показания, но едва он успел написать четыре строчки, явились два полицейских офицера, Шифф и Гофер. Как засвидетельствовали впоследствии оба, Шармейстер и "Кете Дан", он передал незаконченный протокол Гоферу. Больше никто никогда этого протокола не увидел. Г-жа Арлозорова выразила желание отправиться в госпиталь, увидеть мужа (который, как оказалось, о ней спрашивал), но Стаффорд, прибывший к этому времени, уговорил ее, что важнее показать полиции место преступления. Сотрудник Еврейского агентства Йехошуа Гордон, тоже явившийся в отель, поддержал Стаффорда, и поэтому она, вместе со Стаффордом, Гофером, Гордоном и также м-с Дан вернулась на берег.
Гатт, доставив Арлозорова в госпиталь, оставался там еще полчаса, и его попросили найти и привести г-жу Арлозорову. Он поехал к "Кете Дан" и, не найдя г-жи Арлозоровой там, поехал на берег. Оттуда он привез ее в госпиталь, где ей сказали, что она не может увидеть мужа, потому что он находится на операционном столе. Присутствовавший в госпитале полицейский сержант предложил ей пойти с ним вместе в полицейское управление и посмотреть там фотографии. И так в сопровождении трех руководящих членов Лейбористской партии — Элиэзера Каплана, Элияху Голомба и Дова Хоса — она была привезена в тель-авивское полицейское управление. Там ей дали посмотреть альбомы с фотографиями известных шестисот коммунистов (в том числе арабов). Просмотрев некоторые из них, она сказала дежурному капралу (Ицхаку Штейнбергу): "Это евреи. Покажите мне фотографии арабов". (Позднее на суде она отрицала это свидетельство Штейнберга.)
Около 12.45 ее привезли обратно в госпиталь. Там ей сказали, что ее муж умер.
Часа через три приехал капитан Райс. Обнаружив там г-жу Арлозорову, по его свидетельству, "собранную и сдержанную", он взял у нее показания. Она дала ему описание обоих мужчин, которое он опубликовал и распространил на следующий день. Важным было там описание внешности державшего фонарик — чисто выбрит, полное лицо, галстук завязан морским узлом, и второго — темный, восточного типа, одет в серый костюм в неровную полоску, делает руками восточные движения.
На следующий день после того, как эти описания были распространены по всей Палестине, сотрудник иммиграционного отдела в Иерусалиме Ицхак Халуц сообщил Райсу, что он видел человека, похожего на описанного г-жой Арлозоровой. Это оказался некий Авраам Ставский, который обращался в отдел Халуца по поводу обратной визы в Палестину, поскольку он собирался за границу. Поездка за границу была связана с его деятельностью по оказанию помощи "нелегальным" иммигрантам в Палестину. Из его заявления следовало, что он гражданин Польши. Райс получил его фотографию в Польском консульстве, сделал копию и пошел с ней к г-же Арлозоровой. С собой у него было еще девять фотографий, взятых из полицейских досье. Ни одна из этих фотографий не соответствовала описанию человека с фонариком, которое дала г-жа Арлозорова. Ни один не носил галстука, не был гладко выбрит, не имел полного лица. Однако Райс выложил перед ней все девять, вместе с фотографией Ставского, и молча следил, как она их рассматривает. Очевидно, ей было совершенно нетрудно выбрать фотографию Ставского. Но когда она ее взяла, Райс прервал молчание и спросил: "Это тот человек?" Г-жа Арлозорова, не колеблясь, выбрала фотографию Ставского. Позднее Райс признался своему подчиненному, капитану Иехуде Танненбауму (Арази), что эта процедура была "ошибкой".