"Мы клянемся перед Богом и людьми, что Авраам Ставский совершенно невиновен в убийстве Арлозорова".
Кук заявил, что он готов объявить это перед Святым ковчегом (Арон а-Кодеш) в Йом Кипур (Судный день).
В это же время большой комитет лидеров общин, представлявших местные общины, общественные организации, многих поэтов и писателей, а также раввинов, выпустил заявление с поддержкой Ставского и протестом против приговора. "Волна общественного сочувствия залила страну", — писал Орас Сэмюэль.
Лейбористских лидеров эта волна не окатила, и в частных разговорах они уже жаловались, что ощущают свою изолированность. Однако они добились своей главной политической цели в сионистском движении, приговор их удовлетворял и внутри движения радость не уменьшалась. Лейбористы открыто поздравляли друг друга, публиковались сатирические стишки о Ставском, на улице формировались шествия хохочущих, веселых, радостных людей, кричавших: "Смерть Ставскому!", и против Ставского писались и публиковались оскорбительные и омерзительные стишки.
Через одиннадцать дней после приговора Мордехай Элиаш, один из четырех адвокатов, которых наняло Еврейское агентство, "чтобы следить за делом" от имени г-жи Арлозоровой, пришел в центральную иерусалимскую тюрьму и там проинтервьюировал брата Абдул-Махида, которого он назначен был защищать в деле об убийстве, в котором был замешан также и Исса. Там он проинтервьюировал и самого Абдул-Махида. В последующем разговоре Абдул-Махид рассказал ему, что отречение от своего признания было неправдой, что он и Исса были "в убийстве Арлозорова" и, чтобы убедить Элиаша, он готов показать ему все места, где они с Иссой побывали в ту пятницу, пока не убежали с места преступления. Он сказал ему также, что Арлозоров был убит такой же пулей, какие нашли у Иссы[516].
Элиаш немедленно передал всю полученную информацию в Верховный суд. Она была отвергнута с ходу. Суд присяжных счел Абдул-Махида лжецом. Значит, сказали судьи Верховного суда, он лжец.
В своем приговоре Верховный суд счел нужным защитить проводившееся полицией расследование. Проведение опознания Симой Арлозоровой было, как они постановили, вполне легитимно. Отсутствие важных доказательств в передвижениях Ставского они проигнорировали. Проигнорировали они также показания многих свидетелей по поводу добавлений и приспособлений фактов в показаниях г-жи Арлозоровой. Однако они отбросили все прочие свидетельства, имевшие целью прибавить доверия к ее версии. Таким образом, они нашли, что нет подтверждений ее свидетельства. Вследствие чего Ставский был оправдан.
"Едва постановление суда было вынесено, — писал Сэмюэль в своем судебном отчете, — как его передал с крыши здания неофициальный зритель ожидающему приятелю. Новость распространилась по улицам Иерусалима,
Тель-Авива, Хайфы и всей ожидавшей страны, как лесной пожар… Напряжение еврейского населения разразилось взрывом восторженного энтузиазма. Руководителям комитета защиты пришлось искать убежища от восторгов возбужденной толпы… Бутылки за бутылками пива опорожнялись и с грохотом разбивались тут же, к радости переживающих эти минуты"[517].
Жаботинский провел предыдущие недели в Лондоне, неутомимо предостерегая об опасности, существующей, если явная судебная ошибка в приговоре суда присяжных повторится в Верховном суде. Теперь он выпустил заявление, в котором поздравлял Верховный суд с освобождением Ставского. Однако он знал, благодаря своим многочисленным контактам в политическом мире, что это не отражало правды, таящейся под приговором Верховного суда. Своему всегдашнему другу Александру Полякову он написал, что оправдание в сущности было политическим актом, который произошел "только вследствие сильного давления из Лондона. Иерусалиму дали понять, что если кассация будет отвергнута, дело будет неминуемо передано в Тайный совет, где будет не только отменено первое решение, но возникнет большой скандал по поводу всего процесса".
Эхо этой правды прозвучало из уст старшего офицера Иерусалимской полиции. "Может это и лучше, — а то дело пошло бы в Тайный совет, и немало грязного палестинского белья пришлось бы стирать перед английской публикой".
Жаботинский заплатил тяжелую цену за свои усилия, и это произошло после мучительного судебного года.
В письме Полякову он признавался:
"Если бы вес этого давления можно было выразить цифрой сто пудов[518], Бог мне свидетель, что я на своей спине вытащил не менее восьмидесяти — так я устал…"[519]
Ужас этого дела закончился. Через четыре дня после приговора Жаботинскому пришлось написать очень серьезное письмо министру колоний Канлиф-Листеру, в котором он обращал его внимание на ситуацию в Палестине, "сложившуюся из-за обстоятельств оправдания Ставского Верховным судом". Он перечислял:
"1. Главный судья, объявляя постановление суда, заявил: " если бы это дело разбиралось в Англии, приговор остался бы в силе", но поскольку в Палестине наличия одного свидетеля недостаточно и оно не было достаточно подкреплено, Ставский был "освобожден". Следует помнить, что иерусалимский районный суд, освобождая Розенблата, использовал тот же аргумент — отсутствие подкрепляющих свидетельств.
2. Палестинская партия лейбористов выпустила по этому поводу манифест, в котором содержится следующее заявление:
"Розенблат и Ставский, которые были освобождены без всякого наказания из-за отсутствия второго свидетеля, как этого требует турецкий закон, все еще применяемый в Палестине, были признаны убийцами также Верховным судом. Как иерусалимский, так и Верховный суд признали правдивым свидетельство г-жи Арлозоровой.
3. Полицейские инспектора, Баркер и Гофер, согласно Еврейскому телеграфному агентству, предупредили Ставского и Розенблата, что "их жизнь находится в опасности", и что "тель-авивская полиция не может за них отвечать".
Под вопросом остается даже, могут ли Ставский и Розенблат подать в суд на лейбористскую партию за клевету, поскольку эта партия имеет право сослаться на то, что она только расширила очевидное значение слов Верховного судьи; еще менее вероятно, что эту партию можно обвинить в неуважении к суду, ибо, когда Верховный судья говорит, что с точки зрения британского правосудия "приговор остался бы в силе", его легко можно понять как то, что подсудимый в действительности виновен, но может быть освобожден по (турецким) техническим причинам.
Но Ставский и Розенблат не только поставлены перед клеветой, против которой они, скорее всего, не смогут найти легальной защиты; им угрожает насилие, против которого полиция, как она заявляет, не сможет их защитить.
Эта ситуация абсурдна и не должна быть терпима никаким цивилизованным правительством. Я говорю не только об обязанности полиции нести полную ответственность за безопасность двух жителей, которые, по словам той же полиции, находятся в опасности; я говорю о заявлениях Верховного судьи, в которых и коренится эта абсурдная ситуация. Принятие человеческого суждения должно иметь разумные границы, и я, хоть и неохотно, должен признать, что здесь они явно были нарушены.
Начать с того, что, по заявлению Верховного судьи: в Англии "приговор остался бы в силе" на основании свидетельства г-жи Арлозоровой, — неверно. "В Англии" такое опознание не допускается вообще. В Англии лорд Главный судья, отменяя приговор Томасу Двайеру (1924), сказал: "Он явно незаконен, совершенно не полагается информировать предварительно свидетеля, который будет вызван для опознания, знакомя его с чертами лица обвиняемого по фотографии. Этого достаточно, чтобы потребовать от суда отменить приговор".
Во-вторых, я настаиваю, что в высшей степени несправедливо, бесчеловечно и смертельно для престижа правосудия "освобождать" двух заключенных с примечанием, которое так легко может быть истолковано как объявление их убийцами, и, опираясь на этот высокий авторитет, подвергать их в течение всей их жизни ненависти, преследованиям и даже насилию.
Вы сочли своим долгом воздержаться от официального вмешательства в это дело, пока оно находилось sub judice (в стадии обсуждения). Но сейчас это не так; и даже, собственно, оно не является causa judicata, поскольку остается неясным, что имел в виду Верховный суд — признать этих людей виновными или невиновными.
В результате, как уже сообщалось в английской прессе, в Палестине произошло такое беспрецедентное обострение борьбы, что взрывы ее теперь можно наблюдать даже в молитвенных домах. И все-таки можно опасаться, что это только начало, что борьба может принять еще более опасные формы, и что общественное мнение во всем мире, как еврейское, так и нееврейское, будет объяснять ее теперешнее состояние действиями Верховного суда, придавшего судебному решению такую форму, которая усилила раздор и даже разожгла его.
У меня нет ни тени сомнения, что подобная ситуация не может вызвать вашего одобрения или показаться терпимой.
Я почтительно утверждаю, что единственный способ исправить ситуацию — публично объявить, или через палестинский Верховный суд, или от имени более высоких властей, что непреложный смысл обоих оправданий заключается в том, что Розенблат и Ставский окончательно признаны невиновными"[520].
Призыв Жаботинского не был услышан. С точки зрения министерства колоний формула приговора была идеальной. Травлю Ставского и Розенблата продолжали и лейбористские лидеры, и рядовые члены этой партии. Члены Гистадрута даже набились в синагогу, где обоих вызывали к Торе, и сорвали богослужение. Обоим сообщила полиция, что их жизнь в опасности и что тель-авивская полиция не берет на себя ответственность за их безопасность. Возмущенный Жаботинский направил Ваучопу телеграмму, предупреждая его, что вся ответственность за безопасность этих двух людей полностью и непререкаемо лежит "на администрации мандата, возглавляем