Арлозоров адресовал это письмо Вейцману. Неизвестно, существовал ли какой-нибудь ответ.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
НИ в 1933, ни в 1934 году лейбористы не прекратили войну с рабочими-ревизионистами. Нельзя не вспомнить, как однажды ночью в Мигдале (Галилея) они напали на бейтаровцев, спавших в своих бараках. Некоторые после этого попали в больницу. Через четыре дня местный совет лейбористов отправил бейтаровцам письмо, в котором объяснялось, что в таком маленьком и бедном поселке, как Мигдал, нет места для новых рабочих. Нападения не прекращались, попавших в больницу бейтаровцев заменяли рабочие из других районов. Тогда Гистадрут согласился вынести эту дискуссию на арбитраж.
В то же время длинные дебаты по поводу этого эпизода произошли в правлении Гистадрута. Там м-р Элиэзер Каплан откровенно заявил, что условия в Галилее тяжелы, что многие рабочие-лейбористы уезжают оттуда в другие районы, и что сложилась "печальная картина", из которой явствует, что кандидатов на то, чтобы "силой захватить тут работу, нет". Бейтаровцы явно старались помочь делу. "Здесь, — сказал Каплан, — у них есть преимущество. Каждый член "Бейтара" отправляется на два года, куда бы его ни послали"[533]. Он не сказал, что они не получают поддержки из сионистских фондов и потому условия их жизни и работы значительно тяжелее, чем у рабочих-лейбористов.
Тем не менее правление продолжало спорить, можно ли применить силу для того, чтобы изгнать бейтаровцев снова, если они не примут условий арбитража. В конце концов, несмотря на то что двое из трех предложенных арбитров были должностными лицами Гистадрута, бейтаровцы согласились. Как во всех подобных случаях, решение было вынесено в их пользу. Их право работать во все сезоны и на всех работах было признано равным с рабочими-гистадрутовцами, и как группа они получили право на 20 процентов всех имеющихся работ. По поводу нападения лейбористов, с которого начался спор, арбитры сухо заметили в своем решении, что физическое нападение было "во всяком случае нецивилизованным, что этот презренный поступок лишал письмо от 4 июня [в котором предлагался арбитраж] всякой моральной ценности"[534].
Многих молодых сторонников ревизионизма и потенциальных членов "Бейтара" это отпугнуло от юной и борющейся рабочей организации ревизионистов-бейтаровцев. И все-таки именно в этот несчастливый год число вступивших туда увеличилось. По сравнению с 1000 человек осенью 1932 года через год количество членов достигло более чем 3000.
Самое поразительное то, что кроме 500 человек из добавочных 2000, которые приехали из-за границы, и вчерашних подростков, остальные пришли из Гистадрута — молодые люди, которых оттолкнуло поведение их коллег и кампания против Ставского. Можно сказать, что именно репрессии Гистадрута способствовали росту и усилению отдельного ревизионистско-бейтаровского профсоюза.
Почти незамеченным остался тот факт, что долгое мучительное прозябание кучки рабочих-несоциалистов в Гистадруте вызвало главное требование Жаботинского: сломать монополию Гистадрута. К концу 1933 года он писал:
"Слово "сломать", которое я употребил, очень непопулярно; но уже некоторое время назад я почувствовал (и нет сомнений, что почувствовал не только я): что когда слово становится страшно "непопулярным", это нередко означает, что идея (стоящая за словом) фактически очень популярна, может быть, даже "страшно" популярна…
Я никогда не говорил о том, чтобы сломать Гистадрут как таковой, а говорил о том, чтобы сломать его монополию, многочисленные прерогативы, доминирующую роль; и по этому поводу заявляю спокойно и с совершенной уверенностью, что требуя этого, я выражаю горячее желание 90 процентов еврейской общины. Когда они, эти 90 процентов, думают об Эрец Исраэль, они загораются желанием найти способ сломать гегемонию дурацкого красного безумия, и так спасти будущее нашей работы по строительству.
Единственный способ этого добиться, — продолжает он, — организовать и укрепить ту группу еврейских рабочих, которая с презрением отбрасывает всякий намек на классовую политику и верит, что отношения между еврейской собственностью и еврейским наемным трудом должны быть сотрудничеством, а не войной. Много больше людей, кроме членов ревизионистской организации "Бейтар", явно разделяют эти чувства, но остаются в Гистадруте, потому что от этого зависит их хлеб насущный.
В конце концов, бюро по труду почти целиком в руках Гистадрута. Если вы не признаете Гистадрут, вы, возможно, останетесь безработным. Если вы попробуете найти работу через какой-либо иной канал, вас могут избить на улице, как они бьют ревизионистов, как недавно избили их в Хадере.
У вас нет фонда-заимодавца, где можно перехватить фунт, нет страхового фонда от болезни, нет защиты от дурного ветра или любой неприятности. Если вы не хотите признавать Гистадрут, вы должны быть готовы жить в Эрец-Исраэль жизнью побитой собаки.
Вот так живут на нашей милой родине мои молодые коллеги. Рабочие гистадрутовцы уже давно оставили позади себя свой первый героический период "трудностей пионерства". Не зря Гистадрут пятнадцать лет жирел на буржуйской щедрости. (Я и сам, так случилось, этому помогал: почти половина Эмека[535] была построена на деньги, которые я сумел собрать у еврейского среднего класса в Америке.) Теперь множество европейских рабочих даже в самых развитых странах могут позавидовать рабочим Гистадрута в Эрец-Исраэль — его учреждениям и условиям труда. Только наши рабочие теперь живут, как нищие, без крыши над головой, без защиты общины, а иногда и голодные"[536].
И тут он привел многозначительное историческое сравнение:
"Я спрашиваю себя, откуда эти молодые мужчины и женщины берут силы, чтобы вытерпеть этот ад, который гораздо хуже, чем то, что перенесли первые пионеры между 1920 и 1925 гг., хуже даже, чем горькая эпопея билуйцев[537]. В те дни… на страдающих пионеров смотрели как на героев, как на элиту еврейского народа — в то время как в моих молодых товарищей бросают камни и бомбят в грязной литературе… А почему? — Потому что они не хотят верить, что если еврей не наемный рабочий, то он кровосос и враг.
Я часто задаю себе второй вопрос, который еще горше, чем первый. А достоин ли наш трусливый средний класс в Эрец-Исраэль такого самопожертвования молодых?"[538].
Словно в ответ на описание Жаботинского, в январе 1934 года в Хайфе гистадрутовские рабочие, организованные почти по-военному, устроили настоящий погром рабочих-ревизионистов у зданий, которые строились двумя ревизионистскими подрядчиками — Левиным и Вайденфельдом, после чего распространили свои действия на ревизионистов и принадлежащее им имущество в других частях города. Незаконченным зданиям был нанесен немалый ущерб.
Вмешались нейтральные люди, это привело к новому арбитражу — и снова решение трех арбитров — на этот раз все трое были членами Гистадрута или симпатизировали ему, но, по общему мнению, были порядочными людьми — оказалось в пользу ревизионистов. Через три месяца такое же происшествие в Реховоте имело такой же результат.
В эти тревожные месяцы выстроившиеся в боевом порядке лидеры организации, чувствуя, что симпатии общины на их стороне, решились предпринять следующий — и окончательный — шаг к разрушению гистадрутовской монополии; тот самый шаг, к которому Жаботинский терпеливо призывал в своих статьях все предыдущие месяцы. На конференции в марте 1934 года была основана Национальная рабочая организация. В голосовании принимали участие четыре тысячи человек; из 206 делегатов 139 были ревизионистами и бейтаровцами. Остальные представляли восемь маленьких несоциалистических групп. Руководящими профессиональными решениями были:
A. Обязательный национальный арбитраж во всех трудовых спорах.
Б. Полностью еврейская рабочая сила в еврейской экономике.
B. Новая биржа труда.
Г. Организации медицинской помощи и облегчение займов для членов.
Чувство изолированности, испытанное гистадрутовскими лидерами во время суда над Ставским, когда они почувствовали нарастающее неодобрение общества их удивило, но явно не испугало. Из отчетов о внутренних собраниях следует, что они видели себя в состоянии "войны" с единственным врагом, угрожавшим их контролю над Сионистской организацией и финансовой гегемонии в Палестине, и что эта цель оправдывает средства.
Отношения все время ухудшались. Они еще обострились, когда в Европе вспыхнул новый раздор — по вопросу иммигрантских сертификатов Поскольку британское правительство в 1922 году установило, что иммиграция будет зависеть от "экономических возможностей абсорбции" в стране, сионистское руководство, готовя свои периодические прошения, предварительно производило тщательное изучение перспектив трудового использования. В период сравнительного процветания и серьезной нехватки рабочей силы оно в 1933 году затребовало 24 тысячи иммиграционных сертификатов. Ответ палестинской администрации был явно издевательским — 5500 сертификатов, из которых 2500 она резервировала для самоличного распределения. Это произошло через несколько месяцев после того, как в Германии пришел к власти Гитлер и ощущение беды среди евреев Восточной Европы распространялось и становилось все глубже. А британцы, кроме того, открыли яростную кампанию против туристов из Восточной Европы, которые норовили остаться в Палестине.
Жаботинский предложил руководству "Бейтара" отбросить иммиграционный план и издать от имени "Бейтара" новую директиву (номер 60), обращенную ко всем его ветвям, чтобы они не принимали полагающихся им по этому плану сертификатов. В это время независимо от исхода дела "Бейтар" договаривался с частными предпринимателями, имевшими право, согласно иммиграционному уставу, просить индивидуальных рабочих для особых работ сверх плана. Директива 60 подчеркивала, что эти переговоры не связаны с отказом от рабочих сертификатов.