Сионистское правление страшно возмутилось. Ведь они после сдержанного протеста приняли издевательский план (таким образом сделав подозрительным собственное, в пять раз превышающее, требование). Они отрицали право части организации проводить собственную политику. К тому же они сделали вид, что усматривают нарушение в попытке "Бейтара" искать разрешений на работу с помощью закрепленных законом прав частных предпринимателей. В прерогативах Сионистского правления не было ничего, оправдывающего такое возмущение, — особенно учитывая тот факт, что, как указывал Жаботинский, любой еврей по предъявлении 1000 фунтов стерлингов получал право въезда в страну помимо всякого плана. У правления никогда не было полной монополии в распределении иммиграционных разрешений.
И тут произошла кульминация: сионистское правление приняло решение в будущем не давать "Бейтару" иммиграционных сертификатов, если не будет отменена директива 60. Это означало, что они должны воздержаться от сотрудничества с частными предпринимателями, дабы получать разрешения на въезд как наемные рабочие.
В ответ на это ревизионистское движение и "Бейтар" объявили бойкот сионистским фондам. Как объяснял Жаботинский, это было логичное решение — хотя и болезненное. Если какой-то части народа по политическим причинам отказывают в услугах и льготах, оплачиваемых фондами, то они перестают быть святыней.
Естественно, обоюдный бойкот отношений не улучшил. И поскольку из Палестины все время приходили известия о нападениях на рабочих-бейтаровцев и ревизионистов, бейтаровские группы в Восточной Европе стали отвечать тем же, срывая митинги лейбористских групп и нанеся ущерб нескольким их клубам. Но тут в дело немедленно вступил Жаботинский: он опубликовал призыв к своим последователям — воздерживаться от насилия. По крайней мере эту монополию, писал он, мы оставим лейбористскому движению.
Охота британцев за "нелегалами'-туристами, вызвавшая большую пятитысячную демонстрацию в Тель-Авиве (9 декабря 1933 г.), неожиданно помогла Жаботинскому в его собственных затруднениях. Британцы пропагандировали новые правила, требовавшие от туристов множества документов, доказывающих их честные намерения, из-за чего им было очень трудно попасть в страну. Владелец туристского агентства в Варшаве Зайчик — член партии ревизионистов — организовал группу туристов, находившуюся в пути как раз в момент принятия новых правил. Когда они прибыли в Бейрутский порт, французские власти запретили им въезд. Несчастные туристы потребовали от Зайчика, чтобы он вернул им деньги. Он по невыясненным, но вероятно сомнительным причинам был не в состоянии это сделать. Тут вступился Жаботинский. С этой проблемой он никак не был связан. Он день и ночь занимался защитой Ставского, не говоря уже о бесчисленных других делах, но он понял и жалобу евреев, пытавшихся въехать в Палестину, и скандал, который мог разразиться из-за того, что Зайчик не возвращал денег.
Эмиссары Ревизионистского правления не сумели уговорить Ицхака Грюнбаума — ныне главу иммиграционного департамента Еврейского агентства и сильнейшего противника "нелегальной" иммиграции" — из чистого сострадания передать некоторым из оказавшихся на мели туристов рабочие сертификаты, отвергнутые "Бейтаром". Жаботинский, написавший Хаскелю гневное и горькое письмо о поведении Грюнбаума, решил сам занять денег для того, чтобы отдать их туристам. И хотя некоторые коллеги укоряли его за донкихотство, он заявил, что чувствует себя ответственным за поступки своих последователей.
В таком поведении, в таких крайностях — весь Жаботинский на всем протяжении своей карьеры. Партия очень часто переживала финансовые кризисы, большие и малые, иногда возникавшие даже из-за неплатежей за телефон или электричество.
Сильных политических умов в ревизионистском движении хватало с избытком. Отличных писателей, публицистов и журналистов, по-видимому, тоже было достаточно. Но финансовые виртуозы там так и не появились, и финансовые проблемы не раз и не два преодолевались с помощью заработков Жаботинского как писателя и лектора[539]. Словно бы напряжение было недостаточным, Всемирное сионистское правление, где доминировали
лейбористы, прибавило к списку ревизионистских грехов организацию массовой петиции за перемену британской политики. Такая петиция, заявляло правление, есть нарушение дисциплины. Идея этой петиции носилась среди ревизионистов уже лет десять. Жаботинский считал, что первым ее выразил Шехтман. Именно он, по словам Жаботинского, еще в 1924 году скорбел, что сионизм постепенно приобретает вид организации, включающей всего несколько тысяч заинтересованных людей, — а надо вернуть ему облик массового движения, стремящегося к еврейскому государству в Эрец-Исраэль.
Идея совпадала во времени с учением Жаботинского, год за годом настаивавшего на разоблачении всего происходившего в Палестине; требовавшего, чтобы права евреев, сформулированные в Декларации Бальфура и в мандате, постоянно стояли перед глазами общества, и чтобы недовольство евреев не замыкалось, как было при Вейцмане, на тайной дипломатии, а становилось бы открытым для просвещения общественного мнения. Он проектировал реализовать это с помощью петиций, доступных для еврейских масс. Но в то время, по-видимому, на организацию такого всемирного движения нужны были большие деньги — а денег не хватало. Тем не менее Жаботинский время от времени возвращался к этой идее и наконец в 1930 году предложил ее Ревизионистскому правлению. Но тут мнения разделились: лондонская часть правления, под руководством Гроссмана, возражала, что начало такой деятельности обязательно будет рассматриваться Всемирным сионистским правлением как вторжение в их прерогативу — вести политические дела сионизма. Таким образом, вопрос подачи петиций стал еще одним элементом угрожающей конфронтации с группой Гроссмана. Поэтому Жаботинский отложил это решение. Когда в августе 1932 года в Вене, на Пятой всемирной конференции движения, он, руководствуясь своими ошибочными предположениями, передал в руки Гроссмана фактический контроль над движением, он незаметно похоронил эту идею. Раскол и подавляющая поддержка, оказанная партией Жаботинскому, дали ему возможность вновь поставить этот проект в центр ревизионистской политической деятельности.
Дело задержалось из-за суда над Ставским и подготовки к Восемнадцатому сионистскому конгрессу. Но новое Ревизионистское правление, избранное на конференции в Праге во время Сионистского конгресса, объявило, что петиции и консолидация сил мирового еврейства для поражения нацистского режима будут главными в деятельности движения.
Жаботинский с беспримерной энергией бросился в петиционную кампанию. Он видел в ней не только массовый сбор подписей, но и продолжение пропагандистской кампании среди еврейского народа, и средство давления на тех, кто делает мировую политику. Она выразит национальные требования и ожидания еврейского народа, поддержанные Декларацией Бальфура и мандатом, т. е. обоими инструментами интернациональной политики.
Нужно было представить четыре отдельные петиции: одну — британскому королю, одну — британскому парламенту, одна должна была быть вручена евреями разных стран своим премьер-министрам и еще одна — своим парламентам.
Никто не ожидал, что британская политика в результате петиций тут же переменится, но это был еще один способ активизировать на недели и месяцы тысячи людей — и еще тысячи охватить сионистской пропагандой. И конечно, это должно было оживить территориальные ветви ревизионистского движения. Организация петиций была доверена Шехтману. Текст написал Жаботинский, прибавивший меморандум по историческим фактам — обещания в Декларации Бальфура и в мандате и их постепенное устранение британскими правительствами. В письме, сопровождавшем его личную петицию, он напоминал британскому монарху, что мандат был вверен ему.
Он написал несколько статей о целях петиции и, к сожалению, должен был посвятить много внимания оппозиции Сионистского правления. У этой оппозиции было два сформулированных основания: "Это вредно для сионистского движения и для интересов Еврейского национального очага" и "это нарушение сионистской дисциплины". Было заявлено, что сионисты "должны воздерживаться от любой формы участия в петиции".
Жаботинский ответил на запрет с шиком:
"Я мог бы просто посмеяться по поводу вопроса о дисциплине, поднятого в связи с петицией. В момент, когда решается вопрос о жизни и смерти целой эры еврейской истории… человек не занимается пустяками. Непохоже, чтобы человека, который верит в петицию, отпугнул запрет, объявленный людьми, не имеющими ни тени авторитета, ни капли политического престижа у еврейских масс. Запрет смешон, и лучший способ посмеяться — это не обращать на него внимания. Но у меня есть друзья, верящие в формальности, и они говорят мне: ладно, смейся, но напиши об этом. Ладно, пишу черным по белому. Во-первых — прецедент по поводу дисциплины. Такой прецедент давно уже стал частью сионистской традиции. В 1915 году на свете уже существовало Сионистское правление, и оно издало важный запрет: запрет и бойкот Еврейского легиона. Оно и тогда рассылало письма и циркуляры во все концы света, если кто смел коснуться этой нечистой темы. Я обращал на них столько же внимания, сколько обращает человек на Тракайского раввина (с позволения сказать!), да и не только я. Множество официальных сионистов помогали мне организовывать легион. В Америке легион был создан с официальной помощью официальной сионистской организации. Сегодня каждый вам скажет: "Хорошо бы мы выглядели, если бы слушали их болтовню!.." Может быть, самое интересное во всей этой истории — как после войны был наказан главный ослушник тем, что его выбрали в Сионистское правление.
Но люди обладают здравым смыслом и понимают, что бывают ситуации, когда человек должен сидеть сложа руки и утешаться тем, что ему велено сидеть в этой позе. В такие времена, как эти, человек в своих костях чувствует необходимость действовать, и тот, кто действует, об этом не пожалеет.