Еще раз прочитала записку. Почему-то от этого короткого послания на душе заскребли кошки, а горло сдавило от накативших эмоций. Стало безумно жаль женщину, которая любила и ждала выздоровления сына, а он тем временем ставил на себе опасные опыты и проводил темные ритуалы за пределами особняка, выходить из которого ему, судя по всему, было запрещено.
Понять бы еще, кем конкретно запрещено. Братьями из-за состояния здоровья – или тут что-то другое? Мать пишет про год – это срок его заточения?
С другой стороны, у меня возник безумный план. А что, если самой отправить этой женщине какое-нибудь послание? Может быть, даже от лица Платона.
«Теперь, в случае чего, смогу нажаловаться на него мамочке», – фыркнула я про себя, не удержавшись от веселой мысли. Но все же вернула записку в печенье, а само печенье отставила обратно к другой еде на полку холодильника.
Мысли от матери Платона невольно перетекли к собственной.
Моя мама была ведьмой с редким даром, чьи силы связаны с луной и ее фазами. Во время полнолуния, когда звезды высыпали над морской гладью, освещая ту своим серебром, мама выходила на улицу плести защитные чары вокруг нашего дома, стоявшего почти на самом берегу.
Я, помню, сидела рядом и завороженно смотрела, как она танцует вокруг костра, босые ноги порхают по песчаному пляжу в чарующем древнем танце. Папа рядом – он играл для нее на лире или флейте… Любовь к музыке я унаследовала от него.
Правда, жил он с нами недолго. Поняв, что я не унаследовала ничего из способностей его расы тритонов, он начал отдаляться и от меня и от мамы. Какое-то время еще навещал по выходным, потом раз в месяц, раз в полгода. А потом и вовсе перестал даже писать.
Мама говорила, что для него было очень важно передать наследнику свои умения. Меня всегда удивляло, как она могла не рвать и метать, проклиная изменника и насылая на него диарею с чесоточной сыпью, а относиться философски к тому, что он просто нашел новую семью.
Так мы остались с ней вдвоем. А потом… она погибла на этом самом пляже. Ее кровь просочилась в песок, словно вода. И в ее смерти была виновата я. Если бы сразу вышла к Нику, если бы не пришла к маме за помощью в надежде, что ее особый дар отменит действие сделки с Альбеску, то она была бы жива…
Смахнув непрошеную слезу, сердито захлопнула холодильник. Мама всегда хотела, чтобы я была сильной. И я буду сильной.
Наевшись до отвала (я даже не помнила, как давно так объедалась в последний раз: и первое, и второе, салат и десерт, перед которым оказалось трудно устоять), я отправилась прямиком в выбранную комнату. Раз ночная вылазка для меня отменилась, то лягу спать.
Когда проснулась, в комнате было темно. Думала, еще ночь, но оказалось, время уже девятый час. Все никак не могла привыкнуть к тому, что в этих широтах осенью и зимой светлеет так поздно.
До того как попасть к Нику, я жила гораздо южнее, а потом год вместе с ним ездила по теплым странам близ экватора.
Интересно, Платон уже вернулся?
Я всегда считала, что сплю чутко, но дом был настолько большим, что в одном крыле мог бы играть оркестр, а в другом при этом стояла бы полнейшая тишина.
Наскоро умывшись, я оделась (надо бы спросить у Платона, есть ли тут во что переодеться, свое я хоть и постирала, но все равно футболка и джинсы нуждались в замене) и подошла к окну, вглядываясь в предрассветные сумерки и пытаясь по ним угадать, вернулся ли хозяин замка.
Всю ночь лил дождь, и на улице было грязно и слякотно. Дорожку перед замком сильно размыло.
Вглядываясь в осеннее ненастье, заметила подъезжающую к воротам машину.
Снова доктор?
Я рванула из комнаты в сторону гостиной. Если это опять специалист по аурам, мне лучше оказаться в потайной комнате с защитой. По дороге на мгновение остановилась – когда уловила шум снизу, должно быть, я была как раз над крыльцом.
– Платон? Это я… – Голос явно не принадлежал доктору, я уже слышала его раньше.
«Мы все о тебе беспокоимся…»
Я на мгновение затормозила, оценивая ситуацию. Взгляд невольно наткнулся на огромную галерею портретов.
Четыре ряда женщин, мужчин всех возрастов, в нарядах и с прическами из разных эпох. Некоторые из них пусты – только золоченая табличка с именем внизу. Крайний портрет был подписан: «Серп Адрон».
Не давая себе времени разглядеть их всех, свернула к гостиной. Гость уже, судя по всему, поднимался по лестнице с золочеными перилами.
Неслышно юркнула внутрь уже знакомой залы, подбежала к камину, мимо настроенного агрегата «для пыток» с бесконечными рычажками, проводками, присосками и зажимами.
«Что тут Платон нажимал, чтобы вход открылся?» – Я запоздало осознала, что понятия не имею, как открыть проход, но выбирать другое место, чтобы спрятаться, было поздно.
Я принялась переставлять, двигать и дергать все, что было на полке, и в конце концов мне удалось: сдвинутый в сторону торчащий из стены подсвечник оказался нужным рычагом. Послышался звук сдвинувшейся стены. Я едва успела юркнуть вниз, как та, возвращаясь на место, меня чуть не придавила.
Несколько секунд дала себе отдышаться, а затем прильнула к окну-зеркалу.
Не прошло и минуты, как в комнату вошел незнакомый мне мужчина. Темноволосый, со стильной короткой стрижкой. В деловом костюме, с явно дорогими часами на запястье.
– И тут нет… показалось… хм…
Он оказался похож на Платона, но черты лица более жесткие, суровые. Вокруг глаз залегли морщинки, несмотря на то, что мужчина был явно молод. Почему-то казалось, что глаза эти видели гораздо больше, чем доступно другим.
– Платон? – снова громко позвал он, хмурым взглядом оглядывая оборудование посреди комнаты. Вытащил из кармана телефон, прижал его уху. – Где его черти носят…
Он поднял голову, и одно мгновение мне казалось, что мужчина видит меня. Сердце пропустило удар. Но нет. Тот быстро отвернулся и направился к двери. Видимо, продолжать поиски брата в другой комнате.
Но не пришлось. Едва гость сделал пару шагов, как в дверях гостиной материализовался Платон. Обнаженный, мокрый, только пушистое белое полотенце обернуто вокруг пояса.
– Надо же, какие гости с утра. – Платон изобразил улыбку. – Ты вытащил меня из джакузи. Знаешь, с утра пораньше в промозглую погоду так приятно понежиться в теплой ванне.
Он прошел вперед, усаживаясь на диван, закинув руки за голову. Гедонист, да и только.
– Может, оденешься? – поморщился второй мужчина.
– Дитрих, ну ты чего, стесняешься родного брата? – удивился Платон. – Ты с какой-то важной новостью? Только не говори, что меня выпускают по досрочному. Не поверю.
Он картинно приложил ладони к щекам, будто бы его очень интересовала причина появления брата. Правда, выражение лица при этом было слишком насмешливое. Кстати, ожоги после предыдущего сеанса лечения током сошли на нет. Не осталось даже следа. Кожа чистая, если бы не я сама наносила на нее мазь, то даже не заподозрила бы неладное.
Дитрих покачал головой.
– Ты не отвечал на звонки, я решил проверить, что у тебя происходит. – Он оглянулся на «орудие пыток».
– Так я мылся, – беззаботно откликнулся Платон, потянувшись всем телом. – Получается, ты стелился перед арбитрами, чтобы выбить разрешение на мое посещение, ради такой ерунды?
– Ты мылся всю ночь? – спросил Дитрих сквозь зубы.
– Ночью я спал. Гроза была, так чудесно спалось. Совсем как в детстве. Дит, прекрати меня подозревать. – Голос Платона потяжелел. – Куда я, по твоему мнению, денусь из этого поместья? Каким образом? Подкоп устрою?
– Из поместья ты, может, и не денешься, но…
Платон тоже глянул на оборудование, так красочно стоящее прямо посреди гостиной. После его взгляд упал на зеркало, за которым пряталась я. Не знаю, догадался ли он, что я могу скрываться в тайной комнате, – но виду не подал. Напротив, взлохматил волосы, посмотрелся в зеркало правым и левым боком.
– Но что?
– Здесь что-то нечисто, – отрезал Дитрих.
– Например?
Мужчина поколебался, словно сам не был до конца уверен, а затем тихо выдал:
– Случайно уловил смутный образ, пока поднимался по лестнице.
– Ну, это не новость, ты же с завидной регулярностью видишь, как я отправляюсь на тот свет. Или теперь я делаю это каким-то особо экстравагантным способом? – Платон казался искренне заинтересованным.
– Там была женщина.
– Оу! – Платон захохотал. – Тогда я догадываюсь, чем мы с ней могли заниматься! Док так много и в таких красках описывал, что мне может грозить от излишнего «перенапряжения», а я тут так давно скучаю один…
Он насмешливо выделил это «скучаю», словно бы действительно, увидь он сейчас на горизонте женщину, обратился бы в боевую форму орка и утащил бедняжку к себе в берлогу «перенапрягаться».
– Оставь юмор для другого случая. В видении тебя не было. Оно было не о тебе.
Я прильнула к стеклу, словно так могла разобрать больше. Дитрих увидел мое будущее? Я тяжело сглотнула, жаждая узнать подробности.
Платон, видимо, ждал, что брат сам продолжил. Но тот вместо этого стоял, закрыв глаза, словно вдруг надумал прикорнуть.
– И? – не выдержав тишины, спросил Платон. – Ворвался спозаранку, вытащив из ванной, обвинил непонятно в чем, теперь заинтриговал историей о какой-то женщине. Расскажешь, что за видение?
Дитрих снова открыл глаза и потер виски, покачав головой.
– Не видение, так, отрывок. Просто мелькнул рыжеволосый образ со спины… Почему-то в костюме типа того, в котором ходит Александр Анатольевич. Ну, твидовые такие. Понимаешь, о чем я? Сейчас уже и нет ничего. Просто странно, откуда бы ей тут взяться, да еще и в костюме врача. – Он задумчиво пощелкал пальцами в воздухе, а затем сделал несколько шагов в сторону каминной полки.
Я машинально оглянулась на комнату позади себя. Если Дитрих догадается проверить тайник (если он вообще знает о нем), то прятаться здесь негде.
– Рыжая в костюме? Какая-нибудь помощница нашего дока? – пожал плечами Платон, предложив объяснение.