– Да не о чем говорить-то.
– Ты ничего не увидел?
– Успел рассмотреть только одного парня. Точнее – двух. Одного убьют сегодня из-за того, что он упустил нас с Таей.
– Кто его убьет?
– Тот, на кого я обратил внимание перед тем, как пришло видение про Таю.
Дитрих описал «парня» – очевидно, что это был Альбеску собственной персоной. Любитель ярких шмоток, вызывающего внешнего вида. Бесчувственный садист. Собиратель коллекции из живых существ.
Платон до сих пор не мог поверить, что этот Нику издевался над Марьяной. Она описывала жизнь у него скупо – сама не хотела погружаться туда, – но даже коротких фраз хватило, чтобы понять, как больно и страшно ей пришлось. Сколько она пережила по его милости.
Эта мысль почему-то вызывала глухое раздражение.
– А как умрет он? – осторожно поинтересовался Платон.
– Никак, – усмехнулся Дит. – Кажется, он вообще не собирается умирать. Я не смог рассмотреть его смерти, даже отдаленных вариантов.
Неудивительно для многовекового изворотливого вампира. Жаль, что Дитрих не увидел, как тот корчится в очистительном пламени, – это бы немного успокоило Платона.
– Я пойду к арбитрам, – заявил Дит. – Я этого просто так не оставлю.
Платон отрешенно кивнул, хоть брат и не мог его увидеть. Сам он понимал, что разговаривать с арбитрами бесполезно. По словам Виктора, те прочно связаны с Альбеску, поэтому прощают ему некие «шалости». Впрочем, рассказать им не помешает. Пусть будут хотя бы в курсе того, куда готов зайти Альбеску.
«А я займусь защитой разума», – подумал Платон.
Хоть галлюцинация отца и помогла ему с блокнотом, но еще немного, и он попросту рехнется от присутствия Серпа в своей жизни. В ванну к нему тот уже забрался. Что дальше?
– М-да. Не о такой ментальной связи с отцом я мечтал в детстве, – сказал самому себе Платон, закончив разговор с Дитрихом. – «Бойся своих желаний. Они имеют обыкновение сбываться». О, Марьяна. – Он открыл дверь и с улыбкой посмотрел на девушку, которая тут же отпрыгнула в сторону.
– Я не подслушивала! – подняла она руки вверх.
– И давно ты не подслушивала? – скептически уточнил Платон.
Мари очаровательно покраснела, но промолчала.
Интересно, что все-таки скрывается под ее матирующими чарами? Какая она… на самом деле?
– Ну, раз ты сама уже в курсе всего, то можно не посвящать тебя в детали. – Платон откровенно глумился над Марьяной, пока они шли подальше от отцовского кабинета.
Без какой-либо злости. Ему просто нравилось наблюдать за ее реакцией. За тем, как расширяются зрачки, как возмущенно поджимаются губы. Она пыталась себя контролировать, но природная эмоциональность прорывалась наружу в такие моменты.
– Если честно, я вообще ничего не поняла, – смутилась Мари. – Ты как будто бы сам с собой поначалу говорил, еще там, в библиотеке. Только потом, когда в кабинет вернулся, то связался с братом. Опять галлюцинации?
В ее голосе появилась жалость. Платон поморщился. Вот только жалеть его не надо. Серп – это, конечно, досадный побочный эффект от ритуала, но он тоже оказался полезным. В конце концов, если бы не подсознание (а кем еще мог являться отец, если не отголоском собственного разума?), то Платон никогда бы не вспомнил про блокнот.
– Все в порядке.
– Разумеется. Надеюсь, мне не придется бить тебя током чаще или сильнее?
– Током – не придется, – согласился Платон. – Если понадобится, я попрошу тебя о помощи другого рода. Чуть позже.
– О нет! – Она отпрянула. – Что на сей раз? Кровавые жертвоприношения?
– Мари, такое ощущение, что я зверь какой-то. Почему ты так реагируешь?
– Ну простите. Ты ведь до этого никогда не просил ни о чем странном. Чего это я, действительно, надумываю себе лишнего.
Его даже веселило то, как она возмущается. Забавно получалось. Все те помощники, что были у Платона раньше, с готовностью соглашались на любое поручение. Их даже уговаривать не требовалось. «Надо? Сделаем!»
С Мари все иначе. Если ее что-то не устраивает – она скажет об этом прямо. Засомневается, откажется, поспорит. Впрочем, она не его подчиненная, а потому не должна бежать исполнять требования «босса», открыв рот от счастья.
У них вроде как почти добровольный союз. Взаимовыгодный и совершенно лишенный корысти.
Ну… почти.
– Ладно, если говорить серьезно, – отмахнулся Платон от своих мыслей, – мой брат сходил в цирк, но безрезультатно. Как ты уже поняла, у него есть дар – видеть смерти. Так вот. Нику помереть не грозит, зато жене Дитриха угрожала опасность.
Марьяна слушала как завороженная. Плечи ее напряглись, со щек схлынули все краски.
– Все обошлось? – только и спросила она.
– Да. Они успели уйти до начала представления. За это Нику убьет одного из своих помощников – тот не задержал их.
Платон ожидал, что Мари огорчится или испугается, попросит подробностей, но сейчас лицо ее оставалось равнодушным. Кажется, особых друзей в цирке у нее не было. Наверное, там действовало правило: каждый сам за себя.
– Ясно. Что ж, этого стоило ожидать. Нику не любит, когда кто-то упускает его вещи. Когда я сбежала в первый раз, он тоже… – она помялась, – почистил ряды своих охранников.
– Это даже звучит отвратительно. В общем, Дитрих собирается связаться с арбитрами.
– Вряд ли они что-то сделают, – грустно сказала девушка.
– Я тоже так подумал. Но лучше им знать. Все же это наглость: в открытую лезть к высшей нечисти. У нашей семьи много знакомств, а сам Дитрих – не последний орк в этой стране, скажем так.
– К сожалению, Нику плевать. Он придерживается принципа: однажды враги перебьют друг друга, а ты просто жди, когда мимо тебя проплывут их трупы.
Они замерли недалеко от портретной галереи. Со стен на них взирали орки, которых давно не было в живых. В детстве Серп заставлял запоминать их имена наизусть и по памяти перечислять, кто из родичей к какой эпохе относится и что послужило причиной их смерти. Златона, старшего брата, это бесило – он не понимал, зачем ему цепляться за «дохлых предков».
А вот Платона всегда интересовала история, поэтому его портреты даже завораживали. Дитрих тоже относился к мертвой родне с любопытством. Наверное, уже тогда в нем откликался семейный дар.
– Я хотела узнать, кто это. Просто семейное древо? Но тут нет тебя и братьев.
– По понятным причинам. Здесь висят только погибшие Адроны. Видишь пустые рамки? Это для нас с матерью, – спокойно объяснил Платон. – К счастью, мы пока живы.
– А-а-а, вот оно что. Жуть какая. У твоих родственников такие похожие взгляды. – Марьяна бегло глянула на лица. – Не у всех, но у некоторых прямо… брр…
– Например?
Платон настолько привык к этим портретам – все, кроме одного, появились здесь до его рождения, – что даже не понял, о чем конкретно говорит Мари.
– Ну вот, гляди. – Она ткнула в нескольких мужчин. – Они прям одинаково смотрят! До мурашек пробирает.
– А, это главы рода в разные годы, – кивнул Платон. – Видимо, у нас стать главой может только тот орк, у которого самый отталкивающий взгляд. На самом деле, если без шуток, то вот этих, у кого «одинаковый взгляд», отец уважал сильнее прочих. Все они владели родовым даром… и все они под конец жизни сошли с ума. Дар берет свое.
– Постой, «Серп Адрон»? – Марьяна зачитала имя на табличке. – Разве это не твой отец? Он же должен быть жив.
– Этот снимок повесил я сам. Однажды мы с братом почти избавились от драгоценного папочки, но ему повезло выжить. Скажем так, теперь я смотрю на его фотографию и визуализирую. Пусть она скорее станет пророческой.
Марьяна удивленно покачала головой.
– Вы просто копия друг друга. Но у тебя взгляд другой… добрый.
– Вывод: главой рода мне не стать, – рассмеялся Платон, отводя Мари от сборища родственников.
Они прошли на парадную лестницу, что струилась спусками по обе стороны холла. Марьяна оперлась локтями о перила и сказала:
– Вот что-что, а это красиво. Величественно, что ли. Представляю эмоции гостей, когда они попадают сюда впервые.
Она смотрелась очень элегантно, грациозно, как-то правильно, словно находилась здесь не пару дней, а целую жизнь.
Необычная. Платон видел многих женщин – лаборанток, помощниц, ученых, да и просто девушек, – но никто еще не вызывал в нем такого уважения, как эта хрупкая, тоненькая, но не сломленная колдунья.
Другая бы давно сдалась под гнетом обстоятельств. Не рискнула бы сбегать повторно, сломалась бы от пыток Альбеску.
Но в Марьяне был железный стержень.
– Ну, в последнее время гости нас особо не жалуют, – отшутился Платон. – Мари…
– А? – Она обернулась в его сторону.
– Твой настоящий облик сильно отличается от наложенной маски?
– Не-а, не сильно, – дернула плечом. – Немного черты лица сглажены, цвет глаз, ну и ожога нет. Оттенок волос чуть-чуть другой. Такие чары проще поддерживать, чем полную смену внешности.
Платон подошел к ней ближе. Вдруг захотелось увидеть ее настоящую.
– Ты сможешь ненадолго снять свои чары? – спросил отчего-то осипшим тоном.
– Зачем? Ты говорил, что тебе плевать на то, как я выгляжу, – разом взъерепенилась она.
– Именно. Мне плевать, КАК ты выглядишь. Мне интересно, КАКАЯ ты на самом деле. – Признание далось легко.
Почему бы и нет? Они в одной лодке. Неизвестно, сколько времени еще проведут друг с другом. Нет ничего зазорного в том, чтобы узнать, какая внешность у твоего компаньона. В ее душу он уже залез. Так почему бы не увидеть ее истинный облик? Пора бы познакомиться с настоящей Марьяной Сцилловой.
– Бред, – отрезала Мари. – Я точно такая же, только с ожогом на всю морду. Такой ответ тебя устроит?
– Нет. – Платон покачал головой. – Слушай, ты же видела меня голым.
– И что с того?
– Я не боюсь перед тобой обнажиться. Так чего опасаться тебе? Почему ты не хочешь быть честна хоть перед кем-то? Не хочешь перестать скрываться хотя бы в этом доме? Поверь, мне безразличны твои ожоги. Моим давно усопшим родственникам – тем более.