Девушка покраснела, а затем со вздохом закрыла глаза, принимая его слова. Ресницы ее дрогнули, когда матирующая магия сползла с кожи. Губы поджались тонкой линией.
Марьяна не изменилась. Она не стала хуже. Не стала другой. Ожог, наискосок съеживший кожу от уха до рта, ее не обезображивал. Конечно, он ужасен сам по себе, точнее – ужасны причины, по которым он появился. Но внешне Мари все такая же. Милая, хорошенькая, невесомая.
Платон подумал, что он куда больший урод, чем она. Только его уродство внутреннее. Орк без боевой формы, без магии, без себя самого.
Ну и кто из них чудовище?
– Открой глаза, – попросил он мягко.
Они очень красивые. Зеленые, насыщенные, ведьмовские глазища, в которых так легко потеряться. Волосы не потухшие, как старая солома, а полные летней рыжины. Губы мягкие. Удивительно притягательные.
Поддавшись неясному желанию, Платон взял ее лицо в ладони, почувствовал под пальцами нежную кожу без искр магии. Медленно склонился к ней, поймал удивление в огромных глазах.
Его губы накрыли ее, поймали сорвавшееся дыхание.
Осторожно и…
– Что ты творишь?! – Марьяна возмущенно вывернулась, отбежала на другой конец лестницы.
– Я собирался тебя поцеловать, – пожал плечами Платон.
Он не привык обличать свои желания в красивые метафоры, предпочитая всегда быть честным и даже прямолинейным.
– З-зачем? – Она дотронулась до ожога, а затем с отвращением уставилась на Платона. – А, кажется, я догадалась. Что, захотел поиздеваться над страхолюдиной? Или решил, будто я легкая добыча?
– Нет, конечно. Что за чушь?
– Ты говорил, у тебя женщины давно не было. – Ее голос трясся, вена на шее пульсировала. – Ну а я хоть и уродина, но если пакет на голову натянуть, то сгожусь, да? Типа убогая баба не будет сопротивляться?
– Мари…
– Знаешь, ты не лучше всех остальных. – Она уже плакала, крупные слезы стекали по щекам. – Только изображаешь из себя холодного аристократа, которому ни до кого нет дела. А сам…
– По-твоему, я просто не могу поцеловать девушку, которая мне симпатична? – возмутился Платон.
– Я не симпатичная.
– Это твое мнение, не мое.
– Ты умеешь делать хорошую мину при плохой игре, – фыркнула она, а на глазах меж тем дрожали новые непролитые слезы. Неужели это из-за него? Ведь он не собирался делать ей больно. – Я уже имела возможность оценить, какой ты хороший актер. С братом, с доктором. Тебе ли привыкать врать.
Платон пропустил ее слова мимо ушей. Глубоко внутри кольнуло раскаянием. Ведь он не хотел причинять ей боль. Зачем он только затеял весь этот разговор…
– Ладно, прости, я допустил ошибку.
Сказав это, он понял, что сделал все еще хуже. Потому что Мари явно приняла все на свой счет. Подумала, что ошибкой было то, что он назвал ее симпатичной, что пытался поцеловать… А ведь он совсем другое имел в виду.
Как же сложно с женщинами!
– Вот именно. Ошибка. – На лице ее промелькнула горечь, она кивнула и отвернулась.
Мари сделала несколько шагов в сторону, видимо, собралась уйти от него.
У него было всего несколько секунд для размышлений. И он принял самое глупое решение из всех возможных. Решение, которое могло поломать все его планы, сломать договоренности, испортить все.
Он сделал шаг к ней, ухватил за запястье и, развернув лицом к себе, пылко, страстно поцеловал. Ее мягкие губы оказались на удивление податливыми, они приоткрылись от неожиданности, и он тотчас этим воспользовался. Отчего-то казалось, что слова не сработают и только так он может показать ей, о чем думает и что чувствует: прикосновениями, лаской, нежностью.
А в душе тем временем рождалось что-то новое, незнакомое, чему он не мог дать определения. Трепетное странное чувство, хрупкое, как только пробившийся росток, и вместе с тем сильное и захватывающее его целиком, как ураган или шторм.
Щеку огрело огнем. Мари выпустила искры магии, отталкивая его. В зеленых ведьминских глазах горело возмущение, губы раскраснелись и припухли от поцелуя, а сама она тяжело дышала, как будто только вынырнула со дна океана.
Этот взгляд длился мгновения, а может быть, вечность.
А потом Мари просто развернулась и убежала прочь, скрылась в многочисленных переходах пустого холодного замка.
Платон, совершенно сбитый с толку, коснулся кончиком пальца своих губ.
Чтобы выбросить все произошедшее из головы и хоть как-то отвлечься, Платон решил изучить дневник отца, попавший к нему в руки. На первой странице была информация по поводу шоу «Семь грехов света», а вот дальше – выглядело скорее как ежедневник. Номера телефонов и имена, адреса. Списки дел.
На третьей странице он обнаружил даты отправлений морских грузов с номерами контейнеров. Руки непроизвольно сжались крепче, грозя разорвать дневник на тысячу мелких обрывков. Как жаль, что сейчас галлюцинация исчезла. Возможно, он и правда спятил, потому что безумно хотелось накричать хотя бы на нее, запустить чем-нибудь тяжелым, раз уж нет возможности добраться до настоящего Серпа.
Платон ходил взад и вперед по комнате, а в голове крутились обрывки воспоминаний. Когда-то давным-давно он пришел к отцу с обвинениями, что тот помогает работорговцам. А перевозили людей посредством тех самых морских контейнерных перевозок…
Фирма «Посейдон», занимавшаяся доставкой грузов, оказалась лишь прикрытием грязных дел отца.
Он листал дальше. И чем больше вчитывался в обрывки сведений, тем отчетливее понимал: если бы этот дневник оказался у него чуть раньше, возможно, были бы доказательства, которые позволили бы упечь отца в тюрьму раньше. И не на тридцать лет, как сейчас, а на пожизненное заключение.
Да, тут нет формул или расчетов темных ритуалов. Лишь номера договоров, суммы, контакты тех, с кем отец проворачивал свои незаконные дела, не считаясь ни с чьими жизнями.
А на середине записной книжки обнаружилось то, что заставило остановиться и медленно сесть на кровать.
«Дитрих, Платон, Златон?» – было выведено каллиграфическим, но сильно заковыристым почерком отца со множеством вензелей и завитушек.
Далее уже более размашисто значилось:
«Выбрать одного?»
А одно-единственное слово внизу страницы обведено красной пастой: «Альтернатива?»
Платон нахмурился. Для чего это отец выбирал между ними? В чью пользу написать завещание? Кому передать тот или иной бизнес? И о какой альтернативе тут пишет?
До конца дня Платон листал записи отца, сверял вытащенные оттуда данные с тем, что известно ему.
Из комнаты выбрался уже под вечер. Планировал пойти как следует поужинать. Еще одно из последствий недавнего ритуала – к нему почти вернулся орочий аппетит. Это ли не хороший знак, что нужно продолжать?
Он почти дошел до столовой, как вдруг издалека донеслись звуки музыки. Лестница вела вниз, к полутемным комнатам, он спускался по ней, будто ведомый магической силой.
Он вышел на внутренний балкон. Большой зал, на который открывался вид, был погружен в полумрак, лишь слабая светлая дорожка проникала сквозь окна.
Посередине находился рояль. В доме находилось много инструментов, только роялей штук пять, под каждый случай. Для домашних посиделок, для приема гостей. Тот, за которым сидела Мари, был маминым любимым. Платон стоял на балконе, наблюдая за тем, как под ее пальцами рождается мелодия.
Он ведь никогда не любил музыку. Да, на уровне вибраций и ритмов понимал, как те или иные музыкальные приемы заставляют чувствовать определенные эмоции. Это всего лишь манипуляции с базовыми инстинктами. Разве кому-то в здравом уме захочется, чтобы им манипулировали?
Почему же тогда он сейчас стоит и тайком подсматривает за чужой игрой?
В итоге в тот вечер до кухни Платон добрался уже поздно, лишь когда Мари закончила играть. Она ушла, не заметив его (или сделала вид), а он не нашел в себе силы ее окликнуть. А утром проснулся рано от ощущения бездонной дыры в желудке, чуть ли не бегом припустил в столовую.
Между второй и третьей сковородкой котлет включил телевизор. Отчего-то сейчас тишина казалась особенно давящей, хотя обычно он любил оставаться наедине со своими мыслями.
Наткнулся на новостной канал.
«…Примерно в четыре двадцать над нашим городом произошла яркая вспышка, обратившая на себя внимание практически всего населения. Через минуту до земли дошла ударная волна, которая выбила стекла в близлежащих зданиях, но, по счастью, особого урона не нанесла. Самые серьезные разрушения, произведенные метеоритом, пришлись на гастролирующий в городе цирк: были перевернуты фургончики с артистами и треснули колонны, поддерживающие купол. Вместе с тем по счастливой случайности никто не пострадал. Несколько цирковых получили порезы и ушибы, но от медицинской помощи отказались…
Сейчас на месте падения метеорита работают спецслужбы, комментарий нам согласился дать сын директора цирка.
На экране картинка кратера сменилась лицом подростка. Он был в черном коротком пиджаке с розовыми пуговицами и в длинных белых лосинах. Растрепанные белые волосы и красные татуировки в виде слезинок на бледном лице.
За ним стоял похожий на него мужчина в годах и нервно переминался с ноги на ногу.
– Это было потрясающе! – восторженно заявил подросток. – Знаете, буквально сто метров в сторону, и могло бы упасть прямо на нас, на цирк. Разнесло бы в клочья, поломало бы вдребезги, разорвало на атомы. Содом и Гоморра плакали бы кровавыми слезами от зависти. Я почти жалею, что этого не случилось.
Было отчетливо слышно, как берущая у него интервью журналистка, стоящая за кадром, поперхнулась.
– …Но одно из двух, – продолжал парень уверенным тоном, – либо Вселенная настолько благосклонна, что отвела беду, либо это предупреждение и наши шоу Вселенной не очень-то нравятся. В любом случае будем считать, что мы вняли. – На мгновение тон стал холодным и жестким. Но затем он снова заулыбался и заговорил почти скороговоркой: – А если вы хотите посмотреть на шоу «Семь грехов света», то приходите. Равнодушными, как вы видите, не остаются ни люди, ни боги.