– Ну конечно, она же в университет ходила, – с издевкой фыркнул Маркос, намекая на прошлое Виолеты.
– Она не ходила в университет, умник ты этакий, но знает многое. Знает все растения, умеет рассказывать сказки.
– Так бы сразу и сказал. Она рассказывает тебе сказки. И какими такими сказками она тебе голову заморочила?
– Ты ничего не понимаешь.
– А я тебе говорю, мы заставим ее признаться, куда она спрятала подношения! А затем выгоним ее, пусть убирается туда, откуда пришла. В клинику, где ей самое место. Нам здесь она не нужна.
От ярости Маркос стал пунцовым и уже явно готов был к драке. Ундина взяла Симоса за руку и потянула за собой. Им в спины понеслись смешки, но Симос и Ундина не обратили на это внимания. Они и сами не поняли, как их пальцы переплелись в один жаркий кулак. Так, не разнимая рук, они и пошли дальше в сторону деревни.
Вечером Симос обдумывал случившееся за день. Однако куда больше он вспоминал о том, как рука Ундины сжимает его руку. Как все произошло так быстро? Даже матери он не давался в объятия, ни с одной деревенской девчонкой не разговаривал – а теперь руки не отнял. Он все думал и думал о маленькой Ундине, девочке в потертых джинсах и со слезами на глазах, о том, как бесстрашно она полезла в старое дупло.
Вскоре Симос уснул, и приснился ему странный, смутный сон. Они с Ундиной снова были вдвоем, но уже внутри оливы. Они спускались все дальше и дальше, но корни дерева все глубже уходили в землю. Лунный свет пробивался сквозь трещины в коре, но Симос видел только тени; казалось, это – летучие мыши, но нет, то были бабочки – и они переливались тысячей цветов. «И как бабочки могли оказаться внутри дерева?» – задался вопросом Симос. Они продолжали спускаться, пока не услышали что-то, более всего напоминающее плеск волн. «Море», – прошептала Ундина, повернувшись к нему. И Симос засмеялся. Он подумал, что, может, встретит здесь внизу отца и капитана-крестного, которого никогда не видел и который так и не подарил ему ни одной пары обуви.
Люди, которых никто никогда не любил
За следующие дни Симос с Ундиной стали неразлучны. О том, как они шли, переплетя пальцы, никто из них больше не упоминал. Да и что бы они могли сказать? Вот только Симос думал об этом каждый вечер, прежде чем уснуть. Шли дни – а им все больше овладевало беспокойство.
Ундина совсем не напоминала других девочек. Она не была плаксой, не боялась ходить даже к самой дальней скале и на пустоши, куда ее водил Симос. Буквально за несколько дней она узнала об этих местах все. Они дошли до всех пещер, даже до Медвежьей. Ее так назвали не потому, что в окрестностях водились медведи, а из-за трудностей, которые подстерегали на пути. Чтобы добраться до пещеры, нужно было пройти несколько метров по самому краю скалы, нависающей над бездонной пропастью. И хотя деревенские мальчики, за исключением одного-двоих, справлялись с этим, но и здесь Ундина оказалась лучше прочих. Или Симос просто относился к ней иначе? Он радостно смеялся при одной мысли об Ундине, о ее готовности к любому приключению, о том, что она никогда не спрашивает, будет ли трудно.
Вначале Симос испытывал Ундину: сколько она сможет продержаться. А потом всей этой ерунде пришел конец, и Ундина стала частью его жизни. Потому его мучали мысли, что эти дни закончатся и она уедет. Что тогда будет? Как все сложится дальше? Все… изменится. Симос изо всех сил пытался вспомнить, как жил и что делал без Ундины. Они были знакомы лишь несколько дней, но словно целую жизнь. И теперь, когда они наконец нашли друг друга, он жаждал поделиться с ней всем, что знал сам.
Ундина ежедневно погружалась в свой словарь, заучивая все новые и новые слова и поражая Симоса такими, каких даже и сам он не использовал.
Он показал ей камень, потом гальку, а затем скалу.
– Это – камень, – сказал Симос, вложив его Ундине в руку и почувствовав, как раскаленный на солнце голыш остывает в ее влажной ладони.
Он поднял гальку и забросил так далеко, что она залетела в ветки оливы, росшей в соседнем саду.
– Галька, – проговорил он.
– Летает, – засмеялась Ундина.
Затем они забрались на скалу и растянулись прямо на голых камнях. С одной стороны можно было увидеть край горы, с другой – край моря. Показывая Ундине деревню и окрестности и сталкиваясь с ее вопросами, Симос и сам начал спрашивать себя о том, что, казалось, знал назубок. Множеству «почему», сыпавшимся из уст Ундины, не было конца и края, и нередко – иногда не зная, как объяснить, а иногда не зная самого ответа, – он просто пожимал плечами.
После обеда они ходили к Виолете – она-то могла объяснить все. Рассказывала про фрукты и растения. Открывала баночки и угощала то вареньем из инжира, то засахаренными грецкими орехами или бергамотом. Однажды их ждал пирог с зеленью и пряными травами. Смотри, Ундина, это – шпинат, это – лук, а это – кервель. Виолета смеялась, наблюдая, как Ундина управляется со всем на свете лучше, чем Симос.
Пришел наконец день, когда во дворе их встретил Манис. Он выбежал радостный, бешено вращая хвостом, и прыгнул прямо на руки к Ундине.
– Да, Мани, я знаю, знаю, спасибо тебе, я тоже тебя люблю! – воскликнула та, пытаясь правильно подобрать все слова, какие уже знала. – Люблю тебя, я, – повторила она. Симосу вдруг показалось, что в один крошечный миг она взглянула на него и что ему предназначалось это «Люблю тебя». Его щеки запылали.
– Вы уже ходили хоть раз к морю? – поинтересовалась Виолета.
– Люблю море я. Симос – нет.
– Мне очень даже нравится море, просто здесь спуск к нему опасный. Взрослые не разрешают нам туда ходить. Там коварные скалы. Несколько лет назад там погиб один иностранец: пошел набрать инжира, а когда внизу показалось море, решил, что до него всего-то два шага. Он начал спускаться по скалам и поскользнулся у края пропасти.
– Этот безумец просто не знал дороги. А вот я знаю. Есть одна тайная тропинка. Ребенком я спускалась по ней к морю почти каждый день. Не зимой, конечно: ветер тогда такой, что не дает даже замереть на месте, не то что идти. А вот весной или летом было лучше. В такие дни я с самого утра отправлялась в путь. Хочу вас порадовать кое-чем. Пойдемте туда вместе через два дня, в мой день рождения? И Маниса возьмем, он уже совсем поправился. Я вам и виолы покажу, что цветут на скалах возле моря. А если у вас хватит сил, то и искупаетесь. Да и я хочу посмотреть, как себя поведет Манис, когда увидит море.
Симос промолчал, но Ундина, хотя и не поняла все слова, тут же захлопала в ладоши. Симосу трудно было признаться, что он должен спросить разрешения у родителей. Виолета протянула им руку, и Ундина, осознав смысл жеста, поспешила положить свою ладонь поверх ее. Обе они взглянули на Симоса. Тот растерянно улыбнулся и все же присоединил свою руку к их рукам. Даже Манис подбежал, встал на задние лапы, а передними увенчал всю пирамиду.
– Итак, на море через два дня! – крикнула Виолета. Голос ее, полный воодушевления, звучал совсем как у маленькой девочки.
Пока они поднимались к деревне, Симос не проронил ни слова. Он все думал об обещании, которое дал матери, – что и близко не подойдет к скалам у моря. Такова была странная магия этого места: хотя море виднелось отовсюду и казалось, что до него всего-то несколько километров, неприступные горы отрезали деревню от него.
– Хоть и живем у моря, а все-таки мы – горцы, – не раз говаривала, посмеиваясь, маленькая бабушка. – Потому и деревню нашу не затоптали полчища туристов. Туристы хотят к морю. И пусть, так даже лучше. Зато нас оставили в покое.
Так или примерно так думали все в округе, и никто до сих пор не жаждал открыть путь к морю. Они предпочитали трястись на осликах добрых два часа и описывать целый круг по горам, добираясь до другого дальнего берега – на пляж Ай-Янниса, – чтобы собрать там соли. Там Симос и научился плавать, когда отец однажды летом много дней провел с семьей. Но пропасть, разделяющую деревню и море, все считали проклятой и старались в эти скалы не ходить.
– Даже не думай совать нос в Какоператос, – так говорили все взрослые.
Симос, когда был маленьким, никак не мог их понять.
– Почему? – спрашивал он.
– Потому что это место проклято, – отвечали ему, и Симос замолкал.
Только один раз он обратился тайком к маленькой бабушке.
– Слушай, разве ты не сказала, что не нужно никого бояться? Ни духов, ни колдуний, ни русалок?
– Сказала, но Какоператос – совсем другое дело. Эти скалы опасны. Не стоит связываться с Пустынным орденом.
– А кто это такие? Они рыцари? Что за орден такой?
– Даже не спрашивай. Не буду тебе ничего рассказывать.
– Но откуда приходит этот орден?
– С моря. Нет, ну, вы это видели? Что еще тебе рассказать?
– А как они приходят? На кораблях?
– Им не нужны корабли. Они их таскают на своем горбу.
– Они вообще люди, бабушка?
– Когда-то они были людьми, людьми, которых никто никогда не любил. И они отказываются покидать этот мир, пока не получат хоть немного любви, которая им причитается. Лунными ночами они поднимаются из моря и проходят сквозь ущелья Какоператос. И если кто встретится им на пути ночью безлунной, солнцем да месяцем ясным освещенной, у того отымут они разум, того сведут они с ума.
– И что, по-твоему, значит безлунной ночью? Это же ночь без луны. Тогда почему же ты говоришь, что ночью безлунной, солнцем да месяцем ясным освещенной, дорогая бабушка? Да и вообще все это странно. Ну что будет солнце делать ночью?
– Древние знали. Они знали что-то и потому так говорили.
И долго потом Симос видел во снах, как люди, которых никто никогда не любил, выходят из моря и несут на себе корабли. А потом слова маленькой бабушки стали слабым воспоминанием и уснули вместе со всеми прочими ее сказками. Теперь же Виолета со своей идеей отправиться в Какоператос, чтобы добраться до моря, вернула сказки к жизни. Если бы Симос решился быть честным с собой, ему пришлось бы признать: кое-чего он боится даже больше родительского запрета идти в поход или того, что они скажут о непроходимой, опасной дороге в этих скалах. Больше всего он боялся людей, которых никто никогда не любил. И теперь ему предстояло выбирать между этим страхом и радостью, которую ему приносила компания Ундины. Перед глазами ожила картина, как она обнимает Маниса и говорит ему на своем неуверенном греческом «Люблю тебя, я». Это воспоминание победило страх. Симос решил, что ни слова не скажет домашним и найдет плавки, чтобы быть готовым к купанию в море.