Накануне, прибираясь в его комнате, Фото нашла подушечку с буквой «В» и начала было думать о тех нескольких девочках, что жили в деревне: какая могла ее вышить? Мальчики в таком возрасте сторонятся девочек, но опять же никогда не знаешь наверняка. Кто же дал ему подушечку? Но вечером, когда к ним в дом набились чуть ли не все мужчины деревни, да еще и козла этого, попа притащили… «Прости меня, Господи, но…» – мысленно проговорила Фото. И вот тогда, услышав, что Симос ходит к Виолете, она сразу поняла, чья это подушечка. Это обеспокоило Фото, но она не стала выпытывать у сына подробности. Сам решит, когда лучше поделиться. К тому же она никогда не верила в россказни про Виолету. Никого и ничем не задела бедная женщина с момента, как вернулась в деревню. Ее и не видно было и не слышно все это время.
Фото не сомневалась: Симос поступает правильно. Он был очень чувствительным, пусть и скрывал это. С малых лет он жадно слушал истории маленькой бабушки. Мать умерла, когда Фото была совсем еще девочкой, и маленькая бабушка во всем ее заменила. Те же истории она рассказывала и Фото в детстве – страшные предания про существ из другого мира, что предпочитали уединенность их деревни. Припоминая бабушкины сказки, Фото посмеивалась, но была уверена: Симос в них верит. Маленькая бабушка ему рассказывала… Да чего только она ему ни рассказывала, в том числе и то, что он не должен ничего бояться, так как родился на полотне, сотканном за день. Так что Симос проходил сквозь тьму и тени с гордо поднятой головой.
Фото повернулась к закрывшейся двери:
– Будь здоров, мой сыночек, счастья тебе великого за всю радость, что ты мне подарил, за всю твою любовь, что заставила меня позабыть и о море, и о Стратосе. Что бы я только делала, не будь тебя?
Снова вернулась Фото к делам, но этот почти незаметный порыв сына наполнял ее радостью. Она начала распевать песни, сама того не заметив.
«Да я видно совсем ума лишилась, завтра Страстная пятница, а я тут песни пою», – спохватилась Фото. Но, даже принявшись красить яйца, она продолжила петь.
Симос направлялся к дому киры-Деспины, когда навстречу бросился Йоргос. Было очевидно, что он давно его тут поджидает. Он приблизился к Симосу нерешительно, и на губах его появилась натянутая улыбка.
– Привет.
– Привет.
– Идешь куда? Мать тебя отправила по делу какому?
– Да нет, гуляю просто.
– Хочешь, вместе пойдем?
– А что бы и не пойти.
– Хлопушки будем запускать на Пасху?
– Ну, не знаю…
– Но мы всегда так делали.
– Всегда.
– И тебе нравилось.
– Да, но ты их боялся, а еще больше ты боялся в этом признаться, чтобы, не дай Бог, тебя не начал Маркос высмеивать.
– Маркос на тебя очень зол. Нас стращает, чтобы мы с тобой не общались, потому что знает, как он говорит, всякое про тебя. Страшное.
– Ну, так не говори со мной.
– Да ты что, Симос, мы столько лет дружим, я не хочу потерять такого друга.
– Тогда не теряй.
– Слушай, ты бы отклеился от Виолеты, а? Ее выгонят, и ты останешься один. Ты что себе думаешь? Ведь приемная дочка Деспины тоже скоро уедет. Кира-Деспина говорила моей матери, что они здесь пробудут самое большее еще несколько дней.
– Про Ундину не знаю. Ну, а Виолете зачем уезжать?
– Это ты так говоришь. Спроси лучше Маркоса, он-то все знает от своего отца и от священника.
– Да наплевать, что Маркос там знает. Ничего-то он не знает, твой Маркос.
– Вот увидишь, что знает. Вчера мы увидели, как она шарится по деревне, и взяли ее под наблюдение.
– Виолета была в деревне? Я думал, она никогда сюда не заходит.
– Слушай, приятель, ты слишком веришь в то, что она вся из себя благородная, и очень ее уважаешь, да только одно мы думаем, а другое…
– Прекрати, Йоргос, ты меня совсем запутал. Где вы видели Виолету и что она делала?
Йоргос молчал.
– Если ты мне друг, скажи.
– Но ты-то не рассказываешь свои секреты.
– Да потому что нет у меня их. Просто мне нравится Виолета, она очень взрослая, но совсем не такая, как остальные. Ей нравится общаться с детьми, мы играем с Манисом, она учит нас разбираться в травах и грибах, рассказывает нам истории про оперу.
– А еще говоришь, нет секретов? Что такое эти оперы? Я никогда о таком не слышал в нашей деревне, и зачем вы собираете грибы? Что она с ними делает, с этими грибами?
– Йорго, дружище, и что ты вечно везде подвох ищешь? Оперы – это грустные истории, в которых много музыки и песен, а грибы очень нравятся Ундине.
– А тебе-то что за дело до девчонок? Мы же раньше не разговаривали с ними.
– И очень зря. В конце концов, скажешь уже, зачем ты меня подкарауливал, или мне уйти?
– Так, слушай, Маркос следит за Виолетой. Он хочет найти подношения, вернуть их в деревню и стать героем. Так вот он много раз видел ее здесь ночью. Она приходит с фонариком в руках. Чтобы воровать, так считает Маркос. Идет в церковь и сидит там часами, пока не рассветет, то есть я точно не знаю сколько, потому что накануне Маркоса одолел сон и он не увидел, как она ушла. Но она ни свечку не зажигала, ни крестное знамение не совершала, только сидела перед иконой Богородицы, а не перед какой другой, и разговаривала с ней, будто знает ее с давних пор. А в другие разы Маркос видел, как она ходит меж домов, ищет что-то, но он всегда терял ее след и не знал, куда она идет. Вчера попросил нас всех выйти с ним в дозор, чтобы она не сбежала.
– И куда она пошла?
– Умотала нас ходьбой по улицам, но потом взяла и остановилась перед домом Николаса. Мы подумали, просто устала, потому что она присела на скамейку. Но она точно строила какие-то планы! Едва заплакал младенец, она забеспокоилась и начала искать открытое окно. К счастью, Николас все их запер. Тогда она пошла, села под каким-то окном и сидела там очень долго. Еще и этот южный ветер вчера дул и…
– И?
– Ну, в какой-то момент, когда он несся по деревне, сметая все на пути – горшки, стулья и все-все-все, – нам пришлось укрыться понадежнее. А когда мы вылезли из убежища, Виолета исчезла. Словно земля разверзлась у нее под ногами и поглотила ее, словно южный ветер поднял и унес ее. Мы глянули туда, посмотрели сюда, бросились вверх, бросились вниз, но нигде не было видно ни ее, ни ее фонаря.
– Может, ветер его погасил. Как бы она без него вернулась домой, когда ночью темно так, что хоть глаз выколи?
– Ну, так я ему и толкую, что тут магия замешана, а он мне говорит, может, она ушиблась по дороге домой. Не говоря уже о том, что другое куда важнее.
– Что еще за другое?
– Чего она искала в деревне в такой час? У нее соль, что ли, кончилась или мука, и она пришла занять? Нет, конечно.
– И что такого ценного есть у Николаса, дурачок, что она во тьме пришла это у него украсть?
– Ребенок. Ребенок Николаса – единственный младенец в деревне сейчас. Ей младенец нужен, так Маркос считает.
– Да ты спятил, на что ей младенец?.. Нет, правда, на что?
– Она знает, на что.
– Так, Йоргос, вы там все окончательно рехнулись. Так и передай остальным.
– Куда ты сейчас?
– По делу.
– Не расскажешь мне про оперу?
– В другой раз, и скажу, и расскажу, и даже спою.
– Да ну тебя, иди ты, ты сам спятил! Симооооос!..
Йоргос кричал вслед, что будет ждать его, но Симос бежал, едва это слыша. Он не успел даже хорошенько задуматься, куда, собственно, направляется, – а потом оказался у Одинокого Дерева. Он рыл, рыл и рыл яму; к рукам его налипала земля, а под ногти забивалась грязь. Наконец Симос заплакал – не потому, что никак не мог добраться до простыни, в которую они вместе с отцом Григорисом завернули подношения, но потому, что не знал, как поступить. Он хотел помочь Виолете, но не хотел предавать старого священника. У того должна была быть причина просить не рассказывать об этом – никому, ничего и никогда. Мысли кипели в голове Симоса – беспорядочные, горькие: то, что случилось; то, что он услышал; то, что узнал за последние дни в деревне. Он попытался выстроить их по порядку, зернышко к зернышку, найти хоть какую-то закономерность – вдруг это поможет принять решение? Как бы ему сейчас хотелось, чтобы пришел кто-то и скомандовал: «Делай так, я – с тобой». Но кто знает, как поступить правильно?
Симос вспомнил Николаса, младенца, что плакал в ночи, и Виолету, стоявшую под окном. Потом вспомнил то, что накануне вечером Николас бросил остальным мужчинам деревни, собравшимся у них дома. Как он сказал? «Может, кто-то решил, что мы недостойны такого сокровища, и, испытывая нас, сделал так, чтобы они исчезли». Отец Григорис спрятал их, но почему «мы недостойны» и почему затем исчез и он сам? До того как приехала Виолета. До того как все началось… Теперь факты вроде бы начали выстраиваться более-менее складно, вот только Симос по-прежнему не мог найти ответ на вопрос, что же делать.
Легкий ветерок качнул головку красного мака, росшего рядом. Она задела его руку, так что стало щекотно. Симос наклонился почесать это место и увидел божью коровку.
– Красная божья коровка, так тебя и маленькая бабушка называет, откуда же ты взялась?
Симос обернулся. Оказалось, всюду вокруг пестреют красные маки. Он поднялся и начал собирать букетик. Он рвал маки одной рукой, а в другой держал божью коровку. Он может отнести маки Виолете, до ее дома десять минут ходу. И он спросит ее про вчера, просто посмотрит, что она ему скажет. Но на него внезапно накатила тоска по дому, по семье. Захотелось оказаться рядом с родными: с отцом, матерью и маленькой бабушкой. Симос разжал ладонь. Божья коровка в волнении заметалась кругами. Маленький огонек напоминал свечки на праздничном торте. Их задувают на день рождения – так говорила маленькая бабушка. Делаешь «фух» и не забываешь прошептать желание. Фуууух… Божья коровка улетела. Симос не успел загадать желание.
– Ничего страшного, ты же и так его знаешь, – прошептал он.