Виолета распахнула дверь, и вся компания вышла к дороге.
Все это время за ними тайком следил Маркос. Он засел в своем укрытии у дома куда раньше, чем пришли Симос и Ундина, и успел понаблюдать за тем, как Виолета собирается. Он пытался разглядеть, что она там кладет в мешок, лежащий на столе в саду. Она то и дело что-то туда засовывала, но Маркос не заметил ничего похожего на мотыгу или лопату. И все же он не сомневался: Виолета их взяла, и только расстояние мешает увидеть наверняка.
Когда компания двинулась в путь, первым делом Маркос бросился в дом. Естественно, было не заперто. Толкнув дверь, Маркос вошел в крошечную комнатку. Три в одной, вернее. В одном углу раковина и керосинка намекали на кухню. Вплотную к ним – крошечный столик, на нем – ваза с маками и маргаритками, вокруг – три стула. Еще чуть дальше – аккуратно застеленная кровать. Кресло. Все прибрано. На единственной полке, прибитой к стене, несколько книг и ящик. Он открыл его и понял, что это проигрыватель. Учитель показывал такие на фотографии. Рядом – диск. Кажется очень старым. «Травиата». Маркос сделал еще круг по комнате, но ничего больше не увидел. Где искать? Где Виолета держит свои самые ценные вещи?
Маркос вспомнил, как мать прятала деньги под матрасом; нагнулся, чтобы приподнять его, и увидел под кроватью маленькую коробочку. Сев на пол, он поставил ее себе на колени. Открыл. В измятую салфетку завернуто было два засушенных цветка; рядом лежала пожелтевшая газета. Текст было почти не разобрать. Маркос хорошенько разгладил страницу и принялся за чтение.
«Поэт Стратос Камилери обнаружен мертвым в клинике, где в последние годы проходил лечение из-за психологических проблем. Отпрыск состоятельного семейства, он родился в Неаполе, где до сих пор живут его родственники. Но он полюбил нашу страну и выбрал ее в качестве места постоянного проживания».
Две-три строчки стерлись от времени. Ниже было стихотворение. Маркос не любил поэзию и не стал его читать. В коробочке лежали еще несколько камней и фотография: девушка с длинными волосами и какой-то юноша, ненамного старше ее, но очень серьезный и худой, в круглых очках. Они сидели на скамейке в саду. Маркос взял фотографию и неожиданно для себя улыбнулся. Странно, что некоторых людей всегда представляешь с седыми волосами и постаревшим лицом. На фотографии юная Виолета широко улыбалась. Она была почти миловидной и совершенно обычной. Маркосу стало стыдно при мысли, что она смотрит на него со снимка и смеется, а он тайком обшаривает ее дом. «Сколько же лет прошло с тех пор? Миллионы?» – пронеслось у него в голове. Он перевернул фотографию и положил в коробку. Там была еще какая-то тетрадка. Пролистав ее, Маркос понял, что это дневник, и остановился на одной из страниц.
«Сегодня Поэт поставил мне послушать музыку. Оперу. Очень грустную. У героини – такое же имя, как у меня. Виолета. Виолета Валери пережила несчастную любовь. Принесла себя в жертву, чтобы спасти возлюбленного. Ее любовь стала крестом, на котором ее распяли. И у меня все было примерно так же. Я была счастлива в деревне. Бегать, смотреть, как растут цветы, как солнце прячется за Кофиной, спускаться к морю через Какоператос, считать, сколько распустилось виол. А они меня наказали. За что? Потому что я была не такой, как они.
Поэт спросил, какая она – моя деревня. В ней живут ангелы, ответила я, а потом и сама испугалась своих слов. Значит, мне ее не хватает? И все же я их не простила. Как там поживает новорожденная девочка, плач которой мы слышали с Василией? Я не могла выдержать этот плач. Я вовсе не хотела ее красть. Хотела только помочь ей выжить. Я тайно вошла в их дом. Услышала, как несчастная ее мать все воет о гибели мужа, – никогда этого не забуду. Я не могла оставить ребенка мучиться одного. Поэтому я много вечеров провела у них. Слушая причитания, сидя под веретеном с младенцем на руках. Я приносила ей молоко и кормила ее. Меняла пеленки. Мать ее совсем забросила. Я же любила ее, и она тоже, кажется, любила меня. Видя, как я крадусь к ней в темноте, она улыбалась мне. Ты, добрая моя Василия, говорила мне не ходить, но я не могла. Ты говорила мне, Василия, быть осторожной, но ты не знаешь, что это такое – потерять мать. А этот ребенок, так я видела, остался сиротой при живой матери. Сестричка моя. И что с того, что ее мать была жива? Она не была ей нужна. А я не нужна была своей семье: отцу, братьям и сестрам. Они были чужими. Не хочу вспоминать о них. Изгоняю их даже из снов. А они пытались меня преследовать и там. Я когда-нибудь излечусь от них?»
Маркос пришел в смятение. Ему захотелось закрыть тетрадь и сбежать отсюда. Вернуться в деревню. Но он перевернул несколько страниц и вновь принялся за чтение. Под рисунком бабочки было написано:
«Поэт уехал. Он оставил мне свою музыку и записку:
«Почему же то, что определяет счастье человека, становится и источником его несчастий? Живи. Ты любишь жизнь. А за те печали, что уже ушли, ты еще получишь воздаяние».
Но сегодня мне не нужна жизнь. Сегодня, когда уехал единственный мой друг в этом месте. Я спряталась под покрывалами. Крики. Я слышу крики. Я взяла простыню и заткнула ею щель под дверью. Снова тот же кошмар. Мои призраки. Они преследуют меня. «Виола, Виола, тупая Виола!». Не хочу, чтобы они меня схватили. Я встала и поставила диск – пусть музыка играет громче. Я заснула, слушая другую Виолету, Виолету Валери, то, как она поет о своей любви. По крайней мере, она любила и была любима, и пусть даже это длилось недолго. Хорошо, что я этого не знала. Быть любимой, любя!
Я буду жить, Поэт. Я буду жить, потому что я хочу жить. Буду жить, потому что ты меня об этом попросил, где бы ты ни был сейчас сам. Всегда свободной. Ты вернешься за мной? Однажды ты сказал, что отвезешь меня туда, где жила Виолета. Сначала в Париж, а потом за город. Я буду ждать тебя. А потом я тебя отвезу в мои родные места, в деревню, и покажу тебе не камелии, но виолы, что расцветают весной, рядом с морем».
Если слезы прольются на землю
Широкополая шляпа Виолеты виднелась впереди. Ундина бросала Манису камешки, а пес бегал и подбирал их. Симос изо всех сил пытался радоваться прогулке, солнцу, но его никак не оставляли мысли об ужасах, рассказанных маленькой бабушкой о Какоператос. «Люди, которых никто никогда не любил. Поднимаются из моря. Несут корабли на своих плечах. Выходят ночью безлунной, солнцем да месяцем ясным освещенной, и, если кто встретится им на пути, у того отымут они разум».
Симос посмотрел на небо. До появления луны еще много часов. Что может случиться, когда солнце сияет? Они уже сошли с дороги и двинулись по узкой тропинке. Все было отлично. Ничто не предвещало беды. Маки, маргаритки да дикие оливы на окрестных скалах. Ундина наклонилась сорвать цветок, но Виолета ее остановила:
– Твои руки тебе понадобятся свободными. Скоро дорога станет потруднее.
Несколько шагов – и тропинка оборвалась у самого края скалы. Симос, шедший позади всех, решил было, что они сбились с пути: вокруг было только небо и ничего больше.
– Море! – воскликнула Ундина.
Симос подбежал и увидел, что море прямо под ними, только очень далеко. Дороги к нему не было. Виолета ласково провела рукой по камням, словно пытаясь найти тайный проход. И в самом деле, чуть дальше она приподняла ветки, а за ними показалась крошечная пещера, скрытая тенями нависших над нею скал.
– Смотри, Симос, это мое открытие. Я опасалась, что за столько лет тропинка исчезла, но нет, она здесь.
– Это похоже на пещеру.
– Таинственный переход, так я называла это место. Давайте за мной.
Виолета пошла вперед, Симос и Ундина последовали за нею. Вскоре стало так темно, что они даже себя не видели. Симос вытащил из сумки фонарик и включил его. Послышался шелест; скала пришла в движение. Летучие мыши, напуганные светом, запорхали вокруг, непрерывно попискивая. Симос оцепенел от ужаса, Ундина расхохоталась, а потом вытащила из кармана цветастый платок и прикрыла волосы. Симос тоже слышал, что летучие мыши могут в них вцепиться. На всякий – на любой – случай он надвинул кепку пониже и прикрыл уши. Его пугал писк, но вдруг повисла тишина. Теперь только шорох крыльев разрезал темноту. Симос представил, как мыши бьются в камнях, перепуганные, пытаясь найти укрытие получше. Представил их ледяные влажные крылья, и его передернуло. Так, спокойно.
Виолета крикнула Симосу, чтобы тот осветил потолок пещеры. Оттуда спускались многометровые сталактиты: одни казались огромными странными чудовищами, другие так переплетались, что напоминали корабли, разбитые мачты, птиц, тела людей.
– Как будто они целуются, – проговорила Ундина.
– Как будто они любят друг друга, – поправила ее Виолета. – Моя мать утверждала, что сюда стремились и здесь прятались те, кого преследовали. Горе становилось жаль несчастных, и она превращала их в сталактиты, давая навечно слиться в объятии. С каждым годом сталактиты растут. Когда они доходят до земли, люди рождаются заново и, свободные от прошлого, могут жить своей любовью и радоваться ей. Она часто приводила меня сюда, когда я была маленькой. Мы и имена им дали. Йоргос и Мадо танцуют. Василис и Теофано – их любовь бесконечна. Она научила меня любить их, моя мама. Рассказывала мне истории об их страстях. Мало-помалу я стала воспринимать их как членов семьи, и они были лучше, чем куклы, в которые я никогда не играла. Статуи, лица – ты забываешь их, а потом они возвращаются, когда ты рассматриваешь старые фотографии. Мы воображали, как по вечерам статуи оживают, сбрасывают свою неподвижность и танцуют. И тогда приходят другие приглашенные на бал. Те, что бежали ради моря, и те, что вернулись бы, если бы могли, но пропали бесследно. Они, словно опьяненные, болтали, кричали. Призраки в ночи. Долгие годы они были моими спутниками, эти статуи. Даже уехав из деревни, каждый вечер незадолго до сна я пыталась собрать их в воображении, представить, какими они были при жизни, до того, как их предали. Так говорила моя мать каждый раз. Любовь, преследуемая теми, кто не знал ее и потому боялся.