В доме напихал дров в холодную печку. Руки тряслись от усталости. Одежда под ватником вся была насквозь, он целый день сегодня без остановок таскал, даже пообедать не забежал.
Этот шифер он присмотрел еще летом. Сева — художник-дачник из их деревни — попросил помочь разгрузить. И они с Иваном перетаскали двадцать пять новеньких листов под крышу, под замок аккуратно сложили к Севе на задний двор. Шифер был необычный, гладкий, прямо приятно было его руками брать. Василий с Иваном такого не видывали. Сева бутылку и закуску выставил, предлагал еще деньги за работу, но они с Иваном отказались, помогли по-соседски, какие уж деньги, выпили, правда, и вторую бутылку, больше у художника не было.
Сева-художник думал поменять крышу до дождей, да так и не приехал больше. В октябре Вася не выдержал и как-то ночью унес на себе два листа шифера. Те, что прикрывали доски на улице. Сообразил, что, скорее всего, Сева уже не приедет в этом году. Домой, однако, сразу не понес, в лесу спрятал.
Потом, снег уже выпал, еще четыре листа к тем двум перенес. Сева — все, что ли, художники такие простодыры — и не скрывал, куда ключ от двора прячет. Почему взял четыре, а не пять или десять листов, Вася не знал, думал об этом, даже иногда и переживал, что маловато взял, но ответа не было. Может, просто тяжело таскать было. И теперь вот дождался хорошего снегопада, чтобы следов не осталось, и все вывез на санках. Там, за шифером, еще новенькая электрическая плитка была спрятана, не наша, хорошая, у Васи своя уже на ладан дышала, но он не тронул. Посмотрел, даже в розетку включил, как быстро греется, и не взял. Все-таки чужое, да и больно заметная плитка, таких здесь не продают. Он и шифер-то поначалу не хотел весь забирать, потом посмотрел на остатки, подумал, сколько тут им лежать, и забрал. Последняя ходка тяжело далась, еле ноги волок, но теперь у Васи за домом хорошо припрятанное все лежало.
Вася посмотрел в окно, не видно было в темноте, но он знал, что снег идет все так же густо. Ему и от снега, и от обретенного шифера теплее на душе стало. Вроде и бояться некого — в деревне зимой всего три дома жилых, на его конце вообще никого, а все-таки неприятно, если б увидели.
Вася пьет чай, телевизор шутит без умолку на всех программах и сам же над своими шутками хохочет. Вася его не слушает, Вася думает, неплохо было бы выпить, но ничего нет. Когда наломаешься хорошо, всегда хочется выпить, а он сегодня с утра, темно еще было, вышел на работу. Он утром так и сказал сам себе: «Ну, за работу, Василий Николаич», надел варежки и шагнул за дверь. Пять ходок сделал и закончил, считай, уже в темноте. Хорошо было бы хоть четвертинку махнуть, грузди еще есть, груздями бы закусил. Васе скоро шестьдесят пять, он много не пьет — голова что-то не то, болит с похмелья.
Он опять представляет, как Сева-художник весной или летом приедет, откроет избу, пройдет во двор, может, сразу и не заметит, он уже и забыл, наверное, про этот шифер, но потом, конечно, увидит. Васе опять становится страшновато. Он пока возил, все время представлял себе что-то такое, и ему нет-нет, а прихватывало низ живота, он останавливался, осматривался, но потом материл себя и пер дальше.
— Не придет он никогда! — говорит Вася громко вслух и решительно, подчеркивая справедливость мысли, встает с табуретки, будто собираясь куда-то идти, но тут же садится. Идти ему некуда, а ноги гудят от усталости. — Даже спросить не придет, — бормочет, стягивая мокрые носки. — Новый шифер купит, привезет молча, и все. Интересно, помочь-то попросит?
Вася успокаивается, он хорошо знает художника. Денег займешь — можно не отдавать, не спросит никогда, а потом опять дает, как будто ты ему не должен. Сам Вася не злоупотребляет, а вот Ванька-свинья все время там кормится. То надо, это, Сева, выручай по-соседски! Деловой такой! Хорошо, если через раз отдает…
При мысли про соседа Ивана Васю как будто начинает мучить совесть, но тут же и приятно на душе делается. Даже скорее приятно, чем стыдно. Двадцать семь листов, новенький, гладкий. И никто, — Вася хмыкает, улыбается, мелко качает головой и даже плечами, не веря своему счастью, — никто не встретился. Если бы встретился, сказал бы, что в лесу нашел осенью, решил вот по снегу перевозить. Кто-то, мол, скоммуниздил, наверное, да в лесу спрятал, строители-молдаване, скорее всего, что веранду москвичу пристраивали… Он эту фразу сто раз про себя прокрутил, пока таскал. Иногда ему виделось, что вот он тянет сани по своему следу, а впереди на этом следу сам Сева стоит. Вася мысленно поднимал голову и строго и даже зло смотрел на художника: что, мол, на пути встал. И Сева уступал дорогу. Вася его не боялся. Он хорошо это понимал. Вот если бы Иван встал на пути.
Иван — Васин ровесник — жил с женой на другом конце деревни. Так-то они были вроде как приятели, иной раз по случаю и водки выпьют, но про шифер Васе очень не хотелось, чтобы Иван узнал. Наверное, потому, что вместе разгружали и Иван тоже видел, где ключи Сева держит, то есть этот шифер получался как бы общий у них с Иваном. Не хотелось… Он из-за этого даже круг немалый сделал, чтобы Ваньке на глаза не попасться.
Одно плохо — Вася не знает, куда ему этот шифер девать. Он ему не нужен. Все крыши целые, слава богу. Не знает, а все равно настроение хорошее. Как ни верти — приобретенье! Васе само слово нравится.
— Брел-брел и приобрел! — бормочет он вслух. — А не я, так Иван упер бы… — Вася снял и другой носок. «Надо завтра в район съездить, водки купить…» — подумал, понюхал носок и зевнул так, что челюсть хрустнула на всю избу. Вскоре он уже храпел сном праведника. У него так всегда бывало после хорошей работы.
Утром, не рассвело еще, пошел к Ивану — попросить, чтоб подбросил до автобуса семь километров. В их деревню автобус не ходит, а у Ивана трактор. Ноги в сенях обмахнул веником, зашел в избу, поздоровался. Настроение — еще лучше, чем вчера. Если бы не шифер, а что другое, обязательно похвастался бы Ивану. Выпили бы, может. Но тут и дело-то неплохое вроде, а не похвастаешься.
Иван — сухощавый высокий мужик — заканчивал завтракать. Вытер масляный рот тыльной стороной мозолистой, корявой ладони, посмотрел на Васю, не как всегда — безразлично, но как будто с прищуром. Даже и хитро посмотрел. Вася отвел глаза, высматривая, на что сесть.
— Здорово, сосед! — Иван и поздоровался врастяжечку, со значением.
Вася сел на табуретку, соображая, что ответить. Хотелось что-то совсем постороннее, далекое отсюда и от шифера, да в голову не шло. Кот ластился к ногам Ивана, урчал, терся головой о тапочек.
— Надо… эта… у тебя забрать кота, — пошутил вдруг Вася.
— Чегой-то? — худощавая морда Ивана продолжала глядеть ехидно.
— А ты его не кормишь! Сам-то нажрался, а кота?
— Так чего же ему… сметаны? — Иван опять посмотрел на Васю, как на кота, стащившего ту самую сметану.
Все знает про шифер, окончательно понял Вася и вспотел.
— Да хоть и сметаны, а так он околеет… — сказал просто так, сам раздумывал: может, признаться про шифер. По-свойски… сказать, что перевез, мол, к себе, крышу надо крыть.
— Не околеет. У Нинки чего-нибудь стащит. У нас только отвернись, да, Вась? — обратился Иван к коту и погладил его ногой.
— Что же ты его не прибьешь?
— За что?
— А… не воруй! — язык у Васи на что-то наткнулся во рту. Он закрыл рот и осторожно пощупал языком, что это, но там уже ничего не было…
— Плохо не клади, и не утащат! Чего пришел-то? — Иван встал, снял с вешалки ватник, достал из кармана сигареты и шагнул за порог.
Через полчаса он остановил свой урчащий и содрогающийся «Беларусь» у автобусной остановки. Вася, покряхтывая, выбрался из неудобной одноместной кабины, где он сидел, считай, на колесе. Пустые пакеты, взятые для магазина, комками посыпались из кармана на снег.
— Когда обратно? — спросил Иван, прикуривая.
— Часа через три, — прикинул Вася. — А ты не здесь будешь? Может, дождешься? Бутылочку возьму…
— Не знаю, заеду сейчас к сыну… — ответил Иван неопределенно, захлопнул дверцу и свернул на деревенскую улицу.
Быстро не получилось. Пока ждал автобуса до райцентра, потом ехали долго. На рынок, в магазин, на почту… И все это время не шла у Васи из головы наглая Иванова улыбочка. Вася отчего-то ее боялся, все спорил и ругался с Иваном. В конце концов он так разволновался, что, ожидая обратного автобуса, зашел в столовую и выпил там пива, салатом закусил. Потом за остановкой и водки добавил из горлышка. Так что в автобус садился веселый и успокоившийся.
Последние семь километров шел пешком до деревни и еще добавлял из бутылки. Вечерело быстро, дорога толсто была укрыта пушистым снегом, даже их утренних следов не угадать. Хорошо, думал Вася, этот снежок за меня — теперь уже никаких следов не найти! Снег то прекращался, то снова завешивал плотным тюлем сереющее небо. Вася останавливался, смотрел, выпивший и чувствительный, как вечерние засыпающие снежинки медленно опускаются на лесную дорогу. И думал о том, как он сейчас выпьет еще.
Отпирая хату, увидел, что метла стоит не на своем месте. Пьяный-пьяный, а спустился с крыльца посмотреть — кто это тут был, чего мёл? Так и дошел до шифера — один сломанный лист стоял у стены дома. Самой кучи как и не было! Он закрутил нетрезвой головой, зачем-то полез по сугробу дальше за дом… Не было! Только этот, косо, поперек сломанный лист.
Сердце у Васи оборвалось, потом застучало так, что в висках зашумело. Он сжал зубы и решительно двинулся на улицу, побежал даже немножко, но у калитки остановился. Пуговицу верхнюю расстегнул на фуфайке, шапку двинул на затылок. Нехорошо! Ой, Ваня, нехорошо! Про Ивана он сразу понял, кому еще-то? Он уткнулся себе под ноги: если Иван — следы трактора будут… Та-ак… Не видно было, сумерки зимние совсем загустели. Вася сбегал за фонариком, ходил, светил. Никаких, так чтобы понятно, следов не было — все скрылось под снегом, мать его!
Вася зашел в хату, взял оставшиеся полбутылки для начала разговора, но опять задумался: получается, если это Иван обокрал, он моей же водкой и обмоет это дело? Вася сел. Налил немного в стакан. Замер над ним. Потом вспомнил о пропаже, затряс в обиде головой, выпил и пошел к Ивану.