своих, а точнее, моих читателей ни малейшего сомнения в отношении исторической ценности этого произведения, попросил у них прощения за то, что предложил им читать столь скучную книгу, и, в качестве компенсации, пообещал то и дело прерывать ее публикацию, дабы развлекать их сочинениями господ Оскара Комметана и Филибера Одебрана.
Вначале я счел это сообщение излишним, однако г-н Легоде, администратор «Века», рассуждая с присущим ему апломбом, в конечном счете доказал мне, что оно произвело наилучшее впечатление на подписчиков газеты.
Читатели «Века» развлеклись, полагая при этом, что скучают. Это несколько изменило их привычки, ведь так часто с ними происходит прямо противоположное!
Короче, я уже в седьмой или восьмой раз был на пути в Рим.
Однако момент поговорить с вами о Риме еще не пришел. Но будьте покойны: когда он придет, я его не упущу.
Пока же я рассказываю вам историю моей шхуны, и мне не следует отклоняться от этого сюжета.
— Но какая связь может быть между вашей шхуной и Римом?
— Скоро поймете.
В ту пору нашим послом в Риме был герцог де Грамон. Герцог де Грамон, звавшийся Гишем, прежде чем стать Грамоном, — один из самых старых моих друзей.
Его дядя, граф д’Орсе, тот наполовину англичанин, наполовину француз, чья элегантность вошла в поговорку и чье остроумие, подобно остроумию Мортемаров, было в моде в европейском высшем свете, выступал в роли соединительного звена между нами.
Именно графу д’Орсе посвящены мои «Мемуары».
Итак, нашим послом в Риме был герцог де Грамон.
Я нанес визит герцогу де Грамону, но не потому, что он был послом, а потому, что он мой друг.
Естественно, он поинтересовался у меня, что я намерен делать в Риме.
Рассказывать ему о том, что я намерен делать в Риме, было бы для меня крайне затруднительно, зато я поведал ему о том, что привело меня в Ливорно.
Начав с этого, я изложил ему весь длинный перечень моих невзгод.
— Что ж, — сказал он мне, — теперь вы знаете, что такое заказывать постройку яхты на Спросе, вместо того чтобы купить уже готовую на Мальте, в Константинополе или в Марселе.
У меня было большое желание остановить его на середине этой фразы, и я непременно поступил бы так, будь он лишь моим другом, но, поскольку к этому званию он присоединял еще и звание посла, я позволил ему договорить ее до конца и, плохо скрывая свое раздражение, промолвил:
— О, я охотно купил бы уже готовую яхту, но не нашлось ни одной.
Утверждение было несколько сомнительным, ибо, увлеченный колоритной мыслью заказать постройку яхты на Сиросе, я даже не начинал наводить справки о возможном наличии уже готовой яхты.
— Стало быть, — в ответ произнес герцог, — ни одной не нашлось?
— Да, — не отступал я, — ни одной не нашлось.
— А вот у меня одна была.
— У вас?
— Да, у меня.
— И где же?
— В Марселе.
— Да, но ведь она не была выставлена на продажу.
— А вот и нет, она как раз была выставлена на продажу, коль скоро я ее продал.
— Ну вот видите, вы ее продали!
— Да, одному из моих друзей, барону де М***. Дорогой мой, это восхитительная шхуна, как раз то, что вам нужно, водоизмещением в семьдесят восемь тонн, построена в Ливерпуле, сплошь отделана красным деревом и кленом, обшита медью. Да что говорить, просто чудо! Стоила она сто десять тысяч франков.
— Да, но если она была построена в Ливерпуле, то как вы сумели стать ее собственником?
— Я поменял ее национальность.
— В министерстве мне сказали, что этому препятствует закон.
— Сегодня, но не тогда.
— Ах так! Но начнем с того, что я не посол, чтобы покупать яхты за сто десять тысяч франков.
— Начнем с того, что я продал ее не за сто десять тысяч франков, а всего лишь за тридцать шесть тысяч.
— Да, но тридцать шесть тысяч франков для меня тоже очень дорого.
— Да ладно! Сколько вы заплатили за вашу?
— Семнадцать тысяч.
— Без торга?
— Да.
— То есть вы оплатили корпус и рангоут.
— Именно так.
— Сколько вам стоило нагрузить ее балластом и перегнать во Францию?
— Три тысячи франков.
— Ну вот уже двадцать тысяч.
— Да, но двадцать тысяч еще не тридцать шесть тысяч.
— Позвольте, вы обшили ее медью?
— Да.
— Вы нагрузили ее чугунным балластом?
— Да.
— И вы оборудовали ее, обставили мебелью и украсили по своему вкусу?
— Да.
— Ну так вот, смотрите. Она обошлась вам в двадцать тысяч франков, не так ли? Дальше будем оценивать все по нижней планке: медная обшивка — четыре тысячи франков; чугунный балласт — две тысячи; внутренние столярные работы — шесть тысяч; буссоли, хронометры, секстант, карты — две тысячи; мелкие расходы — еще две тысячи. Это дает нам вначале, с учетом лишь обшивки, двадцать четыре тысячи тысячи франков; двадцать четыре и две — двадцать шесть, плюс шесть — тридцать две, еще шесть — тридцать восемь, плюс две — сорок, еще две — сорок две. Итого сорок две тысячи франков. Округлим до пятидесяти и на этом покончим.
— Черт побери! — воскликнул я. — У меня мурашки по коже пошли от ваших подсчетов, друг мой.
— О, перепроверяйте их сколько вам будет угодно, они точны. И все эти траты для того, чтобы путешествовать на греческой габаре и под Иерусалимским флагом, признанным всеми нациями, что правда, то правда, но не уважаемым ни одной. Послушайте доброго совета: продайте вашу шхуну «Монте-Кристо» за ту цену, какую вам за нее согласятся дать, и купите «Эмму».
— А что такое «Эмма»?
— Это моя шхуна, шхуна барона де М***.
— Но раз он купил ее, у него нет намерения ее перепродавать.
— Напротив.
— Ну тогда он хочет на этом заработать.
— Напротив, он на этом потеряет.
— Ну-ка, разъясните мне, как такое может быть. Честное слово, с вашими шхунами и яхтами я сойду с ума.
— Дорогой мой, все очень просто; когда барон де М*** купил мою шхуну, он был холостяком.
— Хорошо.
— Затем он женился.
— Очень хорошо.
— Его жена, которую он обожает, не выносит моря. Шхуна им в тягость, так что барон де М*** выставил ее на продажу и готов сбыть ее с рук за любую цену.
— Как это за любую цену?
— Ну да, вы получите ее, как говорится, за корку хлеба.
— Корка хлеба это не сумма.
— Ну, за двадцать тысяч франков, за пятнадцать тысяч, а возможно, и за двенадцать тысяч.
— Да что вы такое говорите, друг мой!
— Чистую правду.
— Когда ближайший пароход до Марселя?
— Завтра, прямой рейс, «Филипп Август».
— Черт побери! Филипп Август был, возможно, великим королем, но вот судно, названное его именем, крайне скверное. Ну да ладно, прощайте.
— Что вы намерены делать?
— Я уезжаю, чтобы купить «Эмму» и продать «Монте-Кристо». К тому же название «Эмма» мне нравится: оно имеет связь с одним из самых дорогих моих воспоминаний.
— Ну что ж, за свою жизнь вы провернули не так уж много удачных сделок, так проверните эту, наверстайте упущенное.
— Благодарю.
Я обнял посла и спустя три дня был в Марселе.
Первое, о чем я спросил:
— Где стоит «Эмма»?
— Под стенами форта Святого Николая, — ответили мне.
— Лодочник, к «Эмме»! — крикнул я, прыгая в плоскодонку.
— Неплохое суденышко! — с явным восхищением произнес лодочник.
— Тогда вперед, живо!
Десять минут спустя мы остановились напротив очаровательной шхуны со стремительной носовой частью, утонченным корпусом, изящной и аристократичной в каждой своей черточке, настоящей морской птицей.
Я осмотрел все ее укромные углы и закоулки, как мог бы сделать таможенник. Повсюду ощущалась рука английского корабела, который, заботясь о комфорте, едва ли не достигает подлинного искусства.
У шхуны имелось полное приданое, словно у девушки, готовящейся выйти замуж: столовое серебро, столовое белье, столовая посуда, светильники, кухонная утварь и ковры.
Требовались лишь кое-какие расходы, связанные с удовлетворением собственных прихотей, только и всего. Нужно было прикрыть красное дерево стенными коврами, а клен упрятать за живописными полотнами.
Единственный упрек, который можно было бы предъявить «Эмме», состоял в том, что она, в деликатном смысле слова, чуточку отдавала предместьем Сент-Антуан.
Правда, этот упрек делал невозможными всякие попытки упрекнуть ее в чем-нибудь еще.
Но к кому мне следовало обратиться, чтобы начать переговоры?
Этот вопрос я задал сторожу.
— К госпоже Альтарас, улица Бретёй, дом номер сорок один, — ответил он.
Я обрадовался этому счастливому предзнаменованию. Мне очень нравятся деловые переговоры, которые ведут между собой мужчина и женщина. В них всегда проскальзывает с одной стороны кокетство, с другой стороны — галантность, что в итоге ведет к успеху.
Исключая кокетство, я обнаружил в г-же Альтарас то, что и ожидал, а именно безукоризненную доброжелательность.
Через десять минут торг завершился, и шхуна переходила в мою собственность за тринадцать тысяч франков, из которых три тысячи подлежали оплате наличными, а десять тысяч — в течение следующего месяца.
Вне себя от радости я примчался к Подиматасу, чтобы поделиться с ним этой счастливой новостью.
К моему великому удивлению он воспринял ее довольно холодно.
— Но кто тогда будет командовать вашей шхуной? — спросил он.
— Вы, черт побери!
Он отрицательно покачал головой и произнес:
— Я не могу.
— Как это? Вы не могли командовать «Монте-Кристо» и не можете командовать «Эммой»?
— Поскольку я православный, у меня не было права командовать «Монте-Кристо», плавающим под Иерусалимским флагом. Поскольку я грек, у меня нет права командовать «Эммой», французским судном.
— Но в конце концов, какова бы ни была ваша вера и откуда бы вы ни были родом, вы можете остаться моим лоцманом.
— Это пожалуйста.
— В таком случае все может уладиться. Ну а в каком состоянии у нас «Монте-Кристо»?