XVIВЫСАДКА
Гарибальди удержал Страццеру на борту «Пьемонте» в качестве лоцмана.
Судно, управляемое генералом и капитаном Кастильей, вошло в труднопроходимый фарватер гавани.
«Ломбардо» следовал за «Пьемонте» на очень близком расстоянии.
Карини и Биксио находились на палубе; Биксио отдавал команды рулевому, кто-то занимался приготовлениями к высадке, а кто-то вообще ни о чем не тревожился, ибо, как они полагали, от них ничего требовалось, кроме как идти в кильватере «Пьемонте».
Но, вместо того чтобы идти в его кильватере, Биксио, видимо, предпочел избрать какой-то особый путь. Он вошел в гавань, словно не замечая подводных камней, окружавших его с обеих сторон.
— Осторожней, — сказал ему Карини, — а не то мы наткнемся на какую-нибудь скалу.
Биксио кинул на него умный и насмешливый взгляд и пальцем указал на два судна, на всех парах приближавшихся к порту.
— Видишь эти корабли? — спросил он.
— Да, конечно.
— Так вот, это «Стромболи» и «Капри».
— И что дальше?
— Что дальше? Как ты прекрасно понимаешь, пусть лучше они захватят «Ломбардо» с пробоиной в корпусе, чем целым и невредимым.
В то же мгновение они ощутили сильный толчок и услышали глухой треск: «Ломбардо» врезался в подводную скалу. В тот самый момент, когда «Ломбардо» получил повреждение, «Пьемонте» уже начал высадку.
Как ни велика была пробоина и как ни быстро поступала сквозь нее вода, у «Ломбардо» все же было достаточно времени для того, чтобы провести высадку.
И она началась.
По мере того как командирам рот удавалось при помощи судовых шлюпок спускаться на воду, они вместе с несколькими вооруженными людьми, сопровождавшими их, одну за другой захватывали все лодки, стоявшие в порту.
Несколько шлюпок с патриотами из Марсалы также содействовали высадке.
На берегу начали собираться любопытные, и среди них послышались голоса: «Да здравствует Италия! Да здравствует Гарибальди!»
Две трети добровольцев уже высадились на берег и начали выстраиваться в боевой порядок. Среди них были две роты, именовавшиеся сицилийскими, поскольку они целиком состояли из сицилийцев: то были роты Карини и Ла Мазы.
В этот момент у входа в гавань появились «Стромболи», шедший первым, и «Капри», шедший на некотором отдалении от него и тянувший на буксире парусный фрегат.
«Стромболи» прибыл минут за пятнадцать до «Капри» и тотчас же занял боевую позицию, чтобы вести орудийный обстрел. Однако пушка, которая должна была произвести первый выстрел, дала осечку.
Между тем капитан английского военного судна, стоявшего в гавани, поднялся на борт «Стромболи» и заявил его командиру, что, поскольку на берегу находятся английские офицеры и часть матросов, ответственность за любое происшествие, могущее с ними случиться, ляжет на него.
Караччоло сразу же ответил, что не намерен пускаться во все эти рассуждения и прежде всего обязан исполнить свой долг.
И, в доказательство своей готовности исполнить этот долг в полной мере, он приказал открыть огонь вновь.
Но, как и в первый раз, сработавший капсюль не воспламенил порохового заряда.
И тогда Караччоло, усмотрев в этих двух затяжных выстрелах нечто вроде знака свыше, решил дождаться прихода «Капри» и приказов со стороны «Партенопы».
Между тем Гарибальди уже высадил на берег почти три четверти своих бойцов, так что к тому времени, когда «Капри» и «Партенопа», встав в одну линию со «Стромболи», способны были открыть огонь, колонна добровольцев успела выстроиться в боевой порядок на молу, защищающем вход в гавань Марсалы.
Так что добровольцы могли укрыться от орудийного огня, равно как и немедленно двинуться в путь, но, поскольку Гарибальди, оставаясь в числе последних на «Пьемонте», наблюдал за выгрузкой материальной части, они ни за что не хотели уходить с мола.
Тем временем орудийный огонь продолжался, однако он велся настолько не прицельно, что никого не задел и его единственной жертвой стала несчастная собака, которая прибилась к экспедиции и, по неосторожности отбежав от бойцов, была разорвана надвое пушечным ядром.
Когда все артиллерийское снаряжение было выгружено, генерал в свой черед высадился на берег. Тюрр подошел к нему, и в эту минуту в десяти шагах от них упал и разорвался снаряд, осыпав их с головы до ног землей, но не ранив ни того, ни другого.
Генерал тотчас же приказал своим бойцам вступить в город, что они и сделали к великому удивлению и под громкие аплодисменты обитателей Марсалы, которые, стоя на улицах, на порогах и у окон своих домов, никак не могли поверить, что в порту у них высадился Гарибальди.
И тогда корабельные орудия нацелились на город, обрушив на него множество бомб. Находясь под этим огнем, генерал Гарибальди, который ожидал, а точнее сказать, должен был ожидать, что неаполитанцы в свой черед произведут высадку, приказал выставить со стороны моря сторожевое охранение и развесить на городских стенах два следующих воззвания.
Первое, обращенное к сицилийцам, было составлено в таких выражениях:
«Сицилийцы!
Я привел к вам горстку храбрецов, уцелевших в ломбардских битвах и поспешивших отозваться на геройский клич Сицилии, — и вот мы среди вас. Мы желаем только одного — освобождения отечества. Сплотимся же, и тогда эта задача будет решена легче и быстрее. К оружию! Любой, кто не возьмется за оружие, — либо трус, либо предатель отечества.
Отсутствие оружия не может стать предлогом; мы добудем ружья. Но в этот час любое оружие сгодится в руках храбреца. Городские власти возьмут на себя заботу о беспомощных стариках, женщинах и детях.
Итак, к оружию! Сицилия вновь преподаст урок миру, показав, как по воле сплотившегося народа страна освобождается от своих угнетателей.
Второе, обращенное к неаполитанской армии, содержало такие слова:
«Иноземная спесь господствует над землей Италии из-за разногласий между итальянцами. Но в тот день, когда потомки самнитов, соединившись со своими сицилийскими братьями, протянут руку итальянцам с Севера, наш народ, прекраснейшей частью коего вы являетесь, вновь займет, как это было в прошлом, свое место среди главнейших народов Европы.
Итальянские солдаты! Мое единственное стремление — увидеть, как, стоя рядом с солдатами Варезе и Сан Мартино, вы вместе с ними сражаетесь против врагов Италии.
Одновременно собрался городской совет Марсалы, который голосованием принял обращение к генералу Гарибальди, имевшее целью побудить его принять на себя полномочия диктатора.
По прибытии в город генерал приказал Тюрру захватить телеграф и оборвать ведущие к нему провода.
Тюрр передал этот приказ одному из лейтенантов.
Увидев лейтенанта и нескольких сопровождавших его бойцов, телеграфист тотчас же обращается в бегство.
Лейтенант входит в телеграфную контору и обнаруживает там депешу следующего содержания:
«Два парохода под сардинским флагом только что вошли в порт и производят высадку солдат».
Депеша адресована военному коменданту Трапани.
В ту самую минуту, когда лейтенант читал эту депешу, он замечает, что на нее приходит ответ.
Один из добровольцев, служивший прежде на телеграфе в Генуе, растолковывает этот ответ следующим образом:
«Сколько этих солдат и с какой целью они высаживаются?»
Офицер отвечает:
«Простите, я ошибся: эти два парохода — торговые суда, пришедшие из Джирдженти с грузом серы».
Телеграфный аппарат снова начинает работать и передает такой ответ:
«Вы дурак!»
Полагая, что диалог несколько затянулся, офицер обрывает провода и возвращается, чтобы дать Тюрру отчет об исполнении своего задания.
Поговаривали, будто Гарибальди встретил в Марсале весьма прохладный прием; отчасти это правда, и, выступая в роли историка, мы должны исполнить две обязанности: удостоверить факт, дать ему объяснение.
Так вот, мы признаем, что прием, оказанный Гарибальди в Марсале, оказался намного холоднее, чем ожидалось.
Однако причиной тому были два обстоятельства.
Во-первых, бомбардирование, продолжавшее грохотать над городом и вносившее определенную нерешительность в умонастроение горожан;
во-вторых, восстание, вспыхнувшее за две недели перед тем в Марсале и жестоко подавленное; вследствие этой расправы часть молодежи города попала в тюрьму, а остальные обратились в бегство.
Впрочем, думается, настал момент, перед тем как последовать за Гарибальди, рассказать о том, что происходило на Сицилии с начала апреля.
XVIIПЕРВЫЙ МУЧЕНИК
Уже в начале войны 1859 года нетрудно было заметить, что в глубины Сицилии проникает сильное брожение, которое, вызывая повсеместное волнение, сближает между собой три ясно обособленных класса общества: дворянство, буржуазию и простонародье.
Начальником полиции был тогда Сальваторе Манискалько, снискавший позднее столь печальную известность. Свою карьеру он начинал в жандармерии; это был любимчик министра Дель Карретто, являвшийся его личным осведомителем. На Сицилию он прибыл вместе с князем ди Сатриано, сыном знаменитого Филанджери, в качестве главы военной полиции и вскоре взял в свои руки надзор над городом. Затем, не останавливаясь в своем карьерном росте, какое-то время спустя он был назначен начальником полиции всего острова.
Так что именно на нем, начальнике полиции Сицилии, лежала обязанность подавить угрожавшие вот-вот вспыхнуть беспорядки.
Его первые шаги в Палермо безоговорочно шли ему на пользу. Образованный, обходительный, исполненный почтения к аристократии, он был принят в самых строгих по части этикета салонах; однако настал час, когда ему пришлось делать выбор между связями в обществе и приказами, которые, по его словам, он получал от правительства. И он выбрал последние.