Мы с капитаном первыми поднялись на борт шхуны: капитан — чтобы приготовить судно к отплытию, я — чтобы написать несколько этих строк.
Для того чтобы сегодня и впредь созывать на борт наших спутников, был выбран белый сигнальный флаг с синим крестом Святого Андрея. В четыре часа пополудни все уже на борту; ветер по-прежнему попутный, мы снимаемся с якоря и отплываем.
Рассчитывая на речную воду, капитан не запасся питьевой водой на острове Ла Маддалена; но Василий кричит нам:
— Не пить эта вода! Я уже пить, и вот!
Так что не стоит рисковать; у каждого из нас будет по литру питьевой воды в день, а умываться придется морской водой, то есть не умываться вовсе.
Последние три дня у нас уже нет хлеба и мы грызем сухари.
Решено было заставить Жана испечь хлеб, но он наотрез отказался.
— Худшее, что может со мной случиться, это быть расстрелянным, не правда ли?! — воскликнул он. — Так вот, по мне лучше быть расстрелянным, чем выпекать хлеб!
Ответить на подобное заявление было нечего. Так что мы ничего и не ответили и грызем сухари, благо у всех нас крепкие зубы.
Спустя полчаса после отплытия мы проходим по проливу Орсо. Название этому проливу, весьма опасному из-за рифов, таящихся под поверхностью воды, дала свое имя скала, причудливо изрезанная и похожая на медведя, бредущего тяжелым и осторожным шагом.
С левой стороны простирался остров Капрера, владение Гарибальди.
Будучи изгнанником и чуть ли не пленником на острове Ла Маддалена, Гарибальди видел простиравшийся перед ним пустынный и скалистый остров Капрера.
И этот человек, двадцать лет своего существования употребивший на то, чтобы сражаться за свободу Нового и Старого света, и вся жизнь которого была одним долгим самоотречением и вечным самопожертвованием, печально улыбался при мысли, что ему некуда приклонить голову.
И тогда он сказал самому себе: «Тот, кто станет владеть этим островом и жить на нем в одиночестве, вдали от людей, умеющих лишь преследовать других и подвергать их гонениям, будет счастлив!»
Спустя десять лет Гарибальди, вовсе не предполагавший, что этим счастливым смертным может быть он сам, унаследовал от своего брата сорок тысяч франков.
За тринадцать тысяч франков он купил этот остров, предмет его мечтаний; потратив еще пятнадцать тысяч франков, он купил небольшое судно, а на оставшиеся деньги, прибегнув к помощи своего друга Орригони и своего сына, начал строить тот белый дом, что виден с моря, единственное жилище на всем острове.
Так вот, если австрийские пули и неаполитанские ядра пощадят его, как пощадили его бразильские пули и ядра, именно сюда вернется умирать тот, кто подарил целые провинции и, быть может, подарит целое королевство королю и кто, владея лишь своей скалой, ничего не примет от этого короля, даже шести футов земли, чтобы уснуть там вечным сном.
Так стоит ли сравнивать его с Цинциннатом, отложившим в сторону меч, чтобы вернуться к плугу? У Цинцинната было поле, коль скоро у него был плуг! Цинциннат был богач и аристократ в сравнении с Гарибальди.
Остров Гарибальди имеет три гавани: две небольшие, безымянные, и одну более крупную, именуемую Порто Пальма.
Я полагал, что в отсутствие Гарибальди остров полностью необитаем.
У меня было огромное желание остановиться в одной из трех гаваней острова и совершить паломничество к этому дому, но одно из его окон внезапно открылось, и с помощью подзорной трубы я увидел появившуюся в оконном проеме женскую голову.
И потому, подумав, что мое паломничество обернется бестактностью, я даже не стал заговаривать об остановке на острове.
Идя все время при попутном ветре, все время со скоростью восемь узлов, наша шхуна обогнула остров Порко и вскоре оказалась у выхода в открытое море.
Мы прошествовали туда, словно вступая во владение собственным царством, но уже через час ветер стал стихать и движение наше замедлилось.
Неужели нам предстояло попасть в один из тех чудовищных средиземноморских штилей, которые длятся порой две-три недели, а то и месяц?
Ветер продержался весь вечер и всю ночь, но такой слабый, что за час мы проходили вначале всего лишь две мили, а затем не более одной.
Ночью нам нанесли визит две или три афалины. Мы слышали их шумное дыхание и видели взметавшиеся кверху двойные серебряные струи воды, которые они испускали из своих ноздрей; но ни одна из них не подплыла к нам достаточно близко, чтобы я повторил на ней опыт, предпринятый мною на пути из Кальви к Аяччо в отношении ее сородича.
Утром рядом со шхуной показались две акулы, лениво плывшие мимо.
Подозвав повара, мы велели ему отрезать кусок мяса, прицепили это мясо к специальному крючку для ловли акул и забросили крючок в воду; но их сиятельства явно были сыты, ибо они даже не повернулись мордой в нашу сторону и проплыли в ста шагах от нас.
Узнать, что по соседству с вами плывет акула, нетрудно: ее спиной плавник торчит снаружи, в то время как сама она скрыта под толщей воды. Этот плавник, совершенно особый у акул, не позволяет ошибиться в отношении породы того, кому он принадлежит.
Около девяти часов утра море окончательно успокоилось.
Мы, как у нас было принято, завтракали на палубе, как вдруг Локруа воскликнул:
— Гляньте-ка! Что это там такое?
Все повернули глаза в ту сторону, куда указывал его палец, после чего раздался дружный крик:
— Черепаха! Черепаха!
— Шлюпку на воду! — крикнул капитан.
В одну минуту шлюпка была спущена с палубы на воду, и туда сели Подиматас и Луи Пассерель.
Я уже говорил, что призванием Луи Пассереля как рыбака была ловля черепах.
Понятно, что все тотчас прервали завтрак и занялись черепахой.
Она неторопливо плыла, панцирь ее куполом вздымался над зеркальной поверхностью моря, а из воды высовывались голова и, время от времени, две лапы.
Гребцы заставили лодку описать большой круг, так что теперь они плыли ровно позади черепахи, которая продолжала свой путь, наслаждаясь спокойствием воды и явно не подозревая об угрожавшей ей опасности.
Тем не менее опасность эта становилась все ближе.
По мере того как расстояние между лодкой и черепахой сокращалось, Подиматас все осторожнее загребал воду веслами, в то время как Луи, распластавшись на носу лодки, почти до пояса свешивался с нее.
Черепаха продолжала плыть, выказывая беспечность, свидетельствовавшую о том, что она чувствовала себя в полной безопасности.
Ловцов и черепаху отделяло расстояние, превышавшее длину лодки не более чем вдвое.
Подиматас в последний раз взмахнул веслом и замер в неподвижности.
Лодка бесшумно и быстро скользила по водной глади; Луи вытянул вперед обе руки и схватил черепаху за задние лапы.
И тут началась схватка, в ходе которой нельзя было понять, то ли черепаха стаскивает человека в воду, то ли человек тащит черепаху в лодку.
Наконец, как это почти всегда и случается, победа досталась вероломству и коварству: мы увидели, как сверкнуло на солнце желтое брюхо черепахи, и минуту спустя она уже была в лодке.
Громкие торжествующие крики, раздавшиеся на шхуне, как награда докатились по поверхности моря до победителей, которые в ту же минуту стали грести к судну, отстоявшему от них более чем на милю.
Черепаха, которая с того места, откуда мы наблюдали за ее поимкой, показалась нам размером с блюдо среднего размера, имела в диаметре три с половиной фута и весила пятьдесят два фунта.
Положив черепаху на палубу, Луи перевернул ее на спину и посоветовал всем держаться подальше от ее пасти.
Укус черепахи ужасен; словно бульдог, она зубами хватает добычу и не выпускает ее до тех пор, пока не вырвет из нее клок мяса.
На борту царил праздник; моряки обожают черепашье мясо, но скорее в силу традиции, нежели потому, что оно им особенно по вкусу. Я ел черепашье мясо только в супе, в Гринвиче, и в ресторане «Филипп», где, надо сказать, готовят его превосходно.
Поскольку на борту я занимал должность старшего повара, младший повар, метр Жан, явился спросить меня, как, в соответствии с моими пожеланиями, надлежит приготовить ту часть черепашьего мяса, что была предназначена нам.
Подобно Жану, в вопросах приготовления черепашьего мяса я разбирался довольно плохо и потому решил прибегнуть к помощи «Южной кухни» Дюрана.
Опус Дюрана был извлечен из книжного шкафа.
Ни слова о черепахе!
Из того же шкафа извлекли «Руководство мадемуазель Катерины».
Никакого упоминания о черепахе!
Мне стало понятно, что придется прибегнуть к главному источнику кулинарных знаний.
— Принеси-ка мне «Кулинарный словарь» Куршана! — крикнул я Теодоросу.
И он принес мне словарь, авторство которого то ли и вправду принадлежит Куршану, то ли приписывается ему, это уж как пожелаете, и который станет второй по значимости поваренной книгой, когда я издам свою, но пока, поскольку моя еще не опубликована, все еще остается первой.
Ну а теперь, дорогие читатели, поскольку вы можете попасть в то же положение, что и я, то есть оказаться на борту судна, команда которого занимается ловлей черепах, и, что вряд ли стоит расценивать как непредусмотрительность, можете не иметь под рукой «Кулинарного словаря», позвольте мне привести здесь для вас итоги поисков, проведенных мною в этой книге ученого повара, которую я вам настоятельно рекомендую, и касающихся того, как черепаху следует забить и какие блюда из нее готовить.
«ЧЕРЕПАХА. Зачастую невозможно раздобыть американскую черепаху, но через посредство трактирщиков из Марселя всегда легко заказать черепаху с острова Корсика, и мы изложим сейчас, каким образом надлежит разделать ее, прежде чем подвергать кулинарной обработке».
Наша черепаха определенно была с Корсики. Никаких споров по этому вопросу быть не могло: Корсика находилась рядом, всего лишь в десяти или двенадцати милях от нас. Посмотрим теперь, как надо разделать черепаху.