— Позвольте, — сказал он мне, — передать вас в руки дворцового смотрителя; он проведет вас по всему дворцу, и вы выберете те комнаты, какие сочтете наиболее подходящими; что же касается меня, то я умираю с голоду, и мне надо позавтракать.
Бедный майор не догадывался, на какое разграбление был отдан его завтрак в ту самую минуту, когда он готовился насладиться им.
Управляющий показал мне все комнаты дворца. Я выбрал гостиную, спальню и обеденный зал губернатора.
Гостиная была огромная, и ее вполне можно было превратить в общую спальню.
Окна выходили на площадь.
Привлеченный шумом какого-то спора, я подошел к балкону.
Внизу Тюрр выдавал поваренку майора расписку за второй завтрак.
Первого оказалось недостаточно.
Ну а теперь, полагаю, для понимания дальнейших событий необходимо проследить путь Гарибальди с момента его высадки и сопроводить его до Палермо.
XXIIИЗ МАРСАЛЫ В САЛЕМИ
Холодный прием, оказанный гарибальдийцам в Марсале, и полученное ими от шкипера Страццеры известие о том, что восстание угасло, несколько обескуражило их, но, тем не менее, 12 мая, в четыре часа утра, они решительно направились в сторону Салеми, пользуясь такими труднопроходимыми тропами, что артиллерия могла продвигаться по ним только каким-то чудом.
Несколько жителей Марсалы присоединились к колонне в качестве добровольцев.
До Салеми оставалось еще довольно далеко, когда стемнело, и потому генерал приказал сделать привал и расположиться биваком. В эту минуту бойцы заметили по левую сторону от дороги чрезвычайно живописное место: то была fattoria di Rampingallo,[23] принадлежавшая барону ди Мистретта из Салеми. Умирая с голоду, они направились туда, достигли вершины холма и остановились во дворе фермы, рядом с ее постройками.
У изголодавшихся людей не было с собой никакой провизии, но Провидение пришло им на помощь.
Узнав о высадке Гарибальди в Марсале и подумав, что колонна пройдет возле фермы Рампингалло и даже, возможно, сделает там привал, барон ди Мистретта послал своего племянника к генералу, дабы предоставить в его распоряжение все, что было на ферме: баранов, кур, сыры, хлеб, молоко, муку, вино и т. д., и т. д.
В то самое время, когда бойцы отдавали должное непредвиденной трапезе, часовые сообщили о появлении небольшого вооруженного отряда, приближавшегося к лагерю.
То были два брата Сант’Анна, имя которых не раз мелькало в телеграфических депешах, сообщавших о первых стычках повстанцев с королевскими солдатами.
Их сопровождали барон ди Мокарта, зять маркиза ди Торре Арса из Трапани, и около пятидесяти вооруженных людей, к которым примкнули все те жители Марсалы, что бежали оттуда после подавления упоминавшегося нами восстания.
Барон ди Мокарта тоже находился в розыске и скрывался в горах. Переодевшись для маскировки, он сумел добраться до Марсалы, зафрахтовал там небольшое судно и уже было отправился на нем в сторону Мальты, как вдруг увидел входившие в порт «Пьемонте» и «Ломбардо». Он догадался, что это была экспедиция Гарибальди, о которой уже так долго шли разговоры, и вернулся в Марсалу.
Помимо братьев Сант’Анна и барона ди Мокарта, среди новых помощников оказались также синьоры Марчедо и Коппола.
Именно от них впервые были получены достоверные сведения о том, в каком состоянии пребывало повстанческое движение в городах.
Пока все свелось к следующему: несколько вооруженных отрядов, уцелевших после разгрома восстания в Палермо и боев в городах Монреале и Карини, еще действовали в сельской местности, хотя никто толком не знал, где они находились.
Известно было лишь, что к этим отрядам примкнули Коррао и Розолино Пило и что Сицилия предрасположена начать всеобщее восстание, как только придет весть о прибытии Гарибальди на остров.
Вожаками этих отрядов были Луиджи Ла Порта, Маринуцци и братья Бруно из Палермо.
К этим именам следует добавить имя Паоло Кукуццы, прославившегося своими разбойничьими набегами в горах Сицилии, где ему неизменно удавалось ускользать, причем с еще большим успехом, чем Фра Дьяволо, от жандармов и полицейских агентов неаполитанского правительства.
Поспешим сказать, что последовавшие затем одиннадцать лет эмиграции в Америке вкупе с образцовым поведением искупили эти дерзкие набеги в горах, производившие впечатление не только своей картинностью.
Еще один новобранец, не имевший ни малейшего сходства с тем, кого мы только что отметили здесь, пополнил в тот день ряды отряда Гарибальди.
В ту минуту, когда генерал поил у родника свою лошадь, к нему прорвался какой-то монах-капуцин с умным лицом, живым взглядом и короткими вьющимися волосами.
То был монах из монастыря Санта Мария дельи Анджели в Салеми, преподававший там философию; он высказывает генералу свою радость, оттого что видит его, и одновременно свое удивление, оттого что видит его столь простым человеком.
Затем, опустившись на колени, он восклицает:
— О Господи! Благодарю тебя за то, что ты сподобил меня жить в то время, когда должен был явиться мессия свободы! С этого дня я готов, клянусь, погибнуть за него и за Сицилию, если понадобится!
Тюрр мгновенно осознает всю ту пользу, какую можно извлечь из этого молодого, красноречивого и патриотичного священника, находясь среди столь суеверного населения, как сицилийское.
— Хотите присоединиться к нам? — спрашивает он монаха.
— Это мое заветное желание! — отвечает тот.
— Что ж, давайте, — произносит Гарибальди и со вздохом добавляет: — Вы будете нашим Уго Басси.
Уго Басси, напомним, был капелланом Гарибальди во время обороны Римской республики.
И он вручает монаху следующее воззвание, напечатанное по его приказу заранее:
Духовенство сегодня действует сообща с нашими врагами; оно платит жалованье иноземным солдатам, сражающимся против итальянцев. Как бы ни сложились дела, какой бы жребий ни выпал Италии, оно будет проклято всеми грядущими поколениями!
Но что утешает, однако, и позволяет верить, что истинная вера Христова еще не погибла, так это зрелище священников, которые идут во главе народа, выступившего против своих угнетателей.
Еще не перевелись такие люди, как Уго Басси, Верита, Гусмароли и Бьянки, и в тот день, когда другие последуют примеру этих мучеников, этих поборников национального единения, чужеземец перестанет попирать нашу землю, перестанет господствовать над нашими сыновьями, нашими женщинами, нашим достоянием и над нами самими.
ДЖ. ГАРИБАЛЬДИ».
— Это воззвание обращено не ко мне, — произнес монах, прочитав его, — ибо я еще ранее поверил в правоту нового дела, но я буду давать его тем, чья вера нуждается в поддержке.
Начиная с этого времени падре Джованни — так звали монаха — стал капелланом национальных вооруженных сил.
На другой день, за обедом, происходившим в доме маркиза ди Торральта, где разместился весь штаб, генерал посадил падре Джованни по правую руку от себя.
Офицеры Гарибальди, которые вовсе не были безупречными верующими, принялись слегка подшучивать над падре Джованни.
Один из них сказал ему:
— Поскольку вы теперь наш капеллан, падре Джованни, вам следует сложить с себя духовный сан и взяться за мушкет.
Но падре Джованни покачал головой в знак отрицания и промолвил в ответ:
— В этом нет нужды: я буду сражаться посредством слова и креста. Тот, кто носит на груди распятие, не должен носить на плече ружье.
Гарибальди стало понятно, что он имеет дело с человеком сообразительным; он подал знак, и шутки прекратились.
После обеда падре Джованни уехал в Кастельветрано, свой родной город, и на другой вернулся со ста пятьюдесятью пиччотти, вооруженными ружьями.
Мы уже объясняли значение этого слова, которым называют сицилийских партизан.
Вернемся, однако, к привалу гарибальдийцев на ферме, от которого нас отвлекло и заставило забежать вперед появление падре Джованни.
Тринадцатого мая, после восхитительной ночи, которую они провели под усеянным звездами небом, наслаждаясь тем сладостным и чистым воздухом, какой одна лишь сицилийская весна дает вдыхать своим избранникам, ночи, среди которой повсюду звучала «Песнь Гарибальди», бойцы направились в сторону Салеми.
В качестве единственной меры предосторожности колонна была разделена на две части; добровольцы двинулись прямым путем на Салеми, в то время как артиллерия была вынуждена следовать по дороге более длинной, но зато более годной для езды.
Эти меры, предпринятые генералом Гарибальди, были подсказаны ему известием о том, что четырехтысячная колонна королевских солдат, находящаяся под командованием генерала Ланди, прибыла в Калатафими и угрожает занять Салеми.
Так что важно было прибыть в Салеми прежде королевской колонны.
Салеми стал первым сицилийским городом, где Гарибальди и его боевых товарищей ожидал по-настоящему восторженный прием; все кругом предоставляли себя в его распоряжение и без промедления указывали места для постоя добровольцев; бойцы стали изготавливать патроны, пуская в ход порох, который удалось раздобыть по дороге или доставили из Трапани; наконец, механикам с «Пьемонте» и «Ломбардо», Акилле Кампо и Джузеппе Орландо, было поручено соорудить несколько лафетов и несколько телег.
День посвятили отдыху в Салеми, но одновременно предприняли все шаги, необходимые для организации экспедиционного корпуса. Все денежные суммы, наличествовавшие в общественных фондах, были реквизированы и использованы, главным образом, для покупки лошадей командирам. Было учреждено временное правительство, во главе которого был поставлен барон ди Мистретта.
К новому органу власти все отнеслись вполне доброжелательно, и в особенности отличились в этом отношении священники, обращавшие на себя внимание своим патриотизмом и своей самоотверженностью. Видя эту благожелательность со стороны сицилийского духовенства, Гарибальди обратился к нему с воззванием, которое он уже дал прочитать падре Джованни.