И тогда солдаты отступают, но сразу же перестраиваются в еще более выгодной для них позиции, ибо любая складка местности идет им на пользу и королевская артиллерия защищает их передвижения, в то время как наша, зажатая на дороге с крутыми скатами, не имеет никакой возможности стрелять по врагу.
Но ничто не поражает в этой рукопашной схватке больше, чем поведение генерала, который, неизменно находясь в самой гуще огня, с полнейшим спокойствием отдает приказы.
Его сын Менотти, проходящий боевое крещение — тот самый, что родился в Риу-Гранди и кого отец во время восьмидневного отступления нес на груди в своем шейном платке и согревал своим дыханием, — забирает у 6-й роты ее знамя и, с револьвером в одной руке и со знаменем в другой, тотчас же бросается навстречу королевским стрелкам, окруженный несколькими добровольцами, в число которых входит и Скьяффино.
Когда Менотти находится уже в двадцати шагах от врага, его ранит пуля, попавшая в ту самую руку, в которой он держит знамя.
Знамя выпадает у него из руки.
Скьяффино поднимает стяг, бросается вперед и падает мертвым в десяти шагах от первого ряда королевских солдат.
Два легионера в свой черед поднимают знамя и один за другим тоже падают мертвыми. Солдаты завладевают знаменем. Гид Дамьяни устремляется в толпу солдат и отнимает у них знамя и ленты, оставляя в руках врага лишь голое древко.
Тем временем артиллерия легионеров подбивает одну из вражеских пушек; три студента из Павии и один гид бросаются к оставшейся пушке, тут же убивают артиллеристов и завладевают ею.
Тотчас же артиллерия легионеров получает приказ выдвинуться вперед и открывать огонь по врагу каждый раз, когда легионеры не будут заслонять собой неаполитанцев.
Сражение длилось уже около двух часов, и стояла чудовищная жара; бойцы, измотанные в непрерывных атаках, более не могли продолжать их. В ходе атаки на один из высоких холмов они останавливаются и ложатся на землю.
— Ну и что мы тут поделываем? — спрашивает у них генерал.
— Переводим дыхание, — отвечают легионеры. — Но будьте покойны, сейчас все начнется снова и дело пойдет еще лучше.
Гарибальди один остается стоять среди этих лежащих людей; несомненно, неаполитанцы узнали его, ибо весь их огонь сосредоточивается на нем.
Несколько легионеров встают, намереваясь защитить генерала своими телами.
— Не стоит, — говорит Гарибальди, отстраняя их. — Для смерти мне не отыскать ни компании лучше, ни дня прекраснее.
Наконец, отдышавшись с минуту, все поднимаются и с новым остервенением идут в атаку. Под Сиртори убита лошадь, а сам он легко ранен в ногу; однако он продолжает идти вперед. В итоге солдаты выбиты с этого холма, как и с прочих.
Остается захватить еще два.
— Ко мне, павийские студенты! — кричит Тюрр. Полсотни молодых людей являются на его призыв.
— Но, полковник, вы же каждый раз уверяете, что это будет последний! — в полном изнеможении говорят они ему.
Однако при всем своем изнеможении они идут вслед за Тюрром.
Неаполитанцы, выбитые со всех своих позиций, одна за другой атакованных в штыки, в конце концов покидают поле боя и возвращаются в Калатафими.
Легионеры валятся на землю там, где стояли, и со стороны может показаться, будто войско Гарибальди полностью уничтожено.
Но оно лишь отдыхает после своей победы, купленной страшной ценой, как это удостоверяет приказ генерала, зачитанный в тот же вечер прямо на поле боя:
«Солдаты итальянской свободы!
С такими соратниками, как вы, мне по силам все, чему я дал вам доказательство, выставив вас против врага, который был вчетверо сильнее, чем вы, и занимал позицию, неприступную для всех, кроме вас.
Я рассчитывал на ваши смертоносные штыки и вижу, что не ошибся!
Печалясь о жестокой необходимости сражаться с итальянскими солдатами, признаем, что мы встретили в их лице стойкость, достойную лучшей цели, и порадуемся нашей победе, ибо она подтверждает, сколь многое мы сможем совершить, когда все как один сплотимся под славным знаменем освобождения.
Завтра весь итальянский континент будет праздновать вашу победу — победу, одержанную его свободными сынами и доблестными сицилийцами.
Ваши матери и ваши невесты, безмерно гордясь вами, с высоко поднятой головой и сияющим лицом выйдут на улицу.
Сражение стоило жизни многим нашим дорогим братьям! Имена погибших, этих мучеников за святое итальянское дело, будут первыми начертаны на медных скрижалях истории.
Я назову нашей признательной родине их имена, равно как имена тех храбрецов, что смело вели в бой наших молодых и неопытных солдат, а завтра вновь поведут к победам на еще более славных полях сражений бойцов, которым предстоит разорвать последние звенья оков нашей возлюбленной Италии.
И в самом деле, королевские солдаты сражались столь мужественно, что, обороняя тот холм, на склоне которого осаждающие были вынуждены остановиться, и израсходовав все свои патроны, они стали пускать в ход камни; один из таких камней угодил в Гарибальди, едва не вывихнув ему плечо.
Положение легионеров после выигранного ими сражения было таково, что, сделав последнее усилие, они вполне могли бы отрезать противнику путь к отступлению.
Но они не в состоянии были сделать ни единого шага, настолько велики были их потери. К примеру, в одном только отряде гидов, которым командовал Миссори, раненный картечью в глаз, из восемнадцати человек было убито и ранено пятеро. Всего было убито и ранено сто десять человек, в том числе шестнадцать офицеров.
Ночью королевские войска покинули Калатафими, и на рассвете туда вступили добровольцы.
Позднее было обнаружено следующее письмо генерала Ланди к князю ди Кастельчикала, в покоях которого в королевском дворце я в настоящий момент пребываю.
Его Превосходительству князю ди Кастельчикала.
Превосходительнейший князь!
Прошу о помощи, срочной помощи! Вооруженная банда, покинувшая Салеми сегодня утром, обступила все холмы к югу и юго-востоку от Калатафими.
Половина моей колонны двинулась вперед и, построившись в цепь, атаковала мятежников; велся непрерывный огонь; однако орды мятежников, к которым присоединились сицилийские шайки, были несметны.
Наши солдаты убили главного предводителя итальянцев и захватили их знамя, которое осталось у нас; к несчастью, одна из наших пушек, свалившаяся со спины мула, попала в руки мятежников, и это разрывает мне сердце.
Наша колонна была вынуждена отступить и разместиться в Калатафими, где я нахожусь в настоящий момент в оборонительном положении.
Поскольку мятежники, число которых огромно, явно намереваются атаковать нас, я прошу Ваше Превосходительство безотлагательно прислать мне сильное подкрепление пехотой или, по крайней мере, полубатарею, ибо орды мятежников неисчислимы и готовы упорно сражаться.
В том положении, какое мы занимаем, я опасаюсь оказаться в осаде; я буду обороняться здесь, пока это будет в моих силах, но должен заявить, что, если подкрепление не придет вовремя, неизвестно, чем обернется дело.
Артиллерийские боеприпасы почти израсходованы, стрелковые боеприпасы значительно уменьшились, так что наше положение чрезвычайно тяжелое, и потребность в средствах обороны и недостаток этих средств ввергают меня в крайне подавленное состояние.
У меня шестьдесят два раненых; не могу сообщить Вам точное число убитых, поскольку пишу это письмо сразу после нашего отступления. В следующем донесении я сообщу Вашему Превосходительству более определенные сведения.
Короче говоря, я предупреждаю Ваше Превосходительство, что, если обстоятельства меня к этому вынудят, мне придется, дабы не подвергать опасности мои войска, отступить в сторону Алькамо.
Спешу изложить Вам все это, Ваше Превосходительство, дабы Вы знали, что моя колонна окружена многочисленными врагами, которые завладели мельницами и захватили муку, приготовленную для вверенных мне войск.
И пусть у Вашего Превосходительства не остается никаких подозрений касательно того, как была утрачена наша пушка: повторяю Вашему Превосходительству, что она находилась на спине мула, которого убили в момент нашего отступления. Так что отвоевать ее возможности не было. В завершение заверяю Вас, что вся колонна сражалась под сильнейшим огнем противника с двух часов пополудни до пяти вечера, когда началось наше отступление.
Внизу этого письма Тюрр, в руки которого оно попало, сделал приписку:
«Замечания генерал-адъютанта Иштвана Тюрра.
Пушка была захвачена в тот момент, когда она стреляла и находилась на колесах; мул убит не был, доказательством чему служит тот факт, что, напротив, оба мула, приданные этой пушке, попали в наши руки.
Главный предводитель, к счастью для Италии, убит не был. Что же касается захваченного знамени, то это был не батальонный стяг, а всего лишь самодельный вымпел: храбрый Скьяффино бросился с ним к вражеской колонне и был сражен в ее рядах двумя пулями.
Спрашивается, может ли генерал Ланди отыскать в военных анналах подобного знаменосца?
Следует прочитать его донесение, чтобы узнать от него самого, каким образом поколотили его эти люди, облаченные в крестьянскую одежду, но с открытой душой сражающиеся за свободу родины».
XXIVБЛАГОСЛОВЕНИЕ ОТЛУЧЕННОГО ОТ ЦЕРКВИ
В Калатафими людям был предоставлен целый день для отдыха, и еще один день посвятили самым неотложным делам.