Но, поскольку тут от меня ничего не зависело, я перевел взгляд от берегов Калабрии к порту Мессины, ожидая, что в той стороне вот-вот появится капитан.
Однако он все никак не появлялся.
Что же касается наших молодых друзей, то они углубились в горы и вскоре скрылись из виду.
Ну а я вместе с Адмиралом, собаками и ружьями высадился на мыс Фаро и принялся охотиться на перепелов.
К несчастью, мы находились на северной стороне мыса. На противоположной стороне мы имели бы дело с перепелами, покинувшими Африку и летевшими прямо в Европу, тогда как здесь нам попадались лишь перепела, делавшие короткую остановку перед тем, как достичь берегов Калабрии и Неаполя.
За два часа нам удалось поднять их штук пять или шесть, не более.
Перелет перепелов из Африки в Европу, в апреле и в мае, и из Европы в Африку, в сентябре и октябре, перестал быть всего лишь предположением, но остается неразрешимым вопросом для охотников. Перепел летает с трудом, и каждый охотник знает, что на открытии охотничьего сезона, имея хорошую собаку, любого перепела можно поймать руками уже на третьем его взлете.
Но как тогда они могут перелететь с берегов Африки на берега Сицилии, располагая для привалов лишь островами Гозо, Мальтой, Пантеллерией и Лампедузой, и с берегов Сицилии на берега Неаполя, располагая для отдыха лишь островами Липарского архипелага?
Орнитологи пытались объяснить этот долгий перелет двумя гипотезами.
Согласно первой, перепела отдыхают на воде, отдаваясь ветру, словно баланселла под латинским парусом.
Согласно второй, они не пересекают море, а держатся у его берегов. Если так, то те перепела, что, к примеру, в итоге оказываются на Мизенском мысе, должны были бы преодолеть Гибралтарский пролив и далее двигаться через Малагу, Барселону, Прованс, Ниццу, Ла Специю, Ливорно, Порто Эрколе, берега Папской области и Кампании, или же добираться туда через Александрию, Палестину, Малую Азию, пролив Дарданеллы, Фессалию, Далмацию и Анкону.
Все это совершенно неправдоподобно.
Не говоря уж о том, что, проплывая мимо Мизенского мыса и Милисколы, я своими глазами видел, как со стороны открытого моря летели перепела, причем настолько утомленные, что, достигнув берега, они камнем падали на землю и, не имея сил взлететь снова, позволяли хватать их руками.
Что же касается предположения, будто перепела отдыхают в открытом море, то оно еще нелепее, ибо перепела не имеют на пальцах ног никаких перепонок и у них отсутствует та маслянистая смазка, которая не позволяет намокать оперению гусей, уток, чаек и других водоплавающих птиц.
Упав в садовый пруд, любой перепел, каким бы маленьким он ни был, тут же тонет.
Но как можно тогда предполагать, что они пересекают Средиземное море вплавь под действием ветра?
Так что отнесем миграцию перепелов к разряду тайн, разгадка которых нам еще не известна.
К моменту нашего возвращения на борт «Эммы», хотя мы охотились около двух часов, ни капитан, ни Поль и Теодорос так и не вернулись.
Наконец, причем почти одновременно, со стороны Мессины показался квадратный парус шлюпки, а от подножия утеса Шиллы отчалил ялик с его гребцами.
Я обратил внимание Подиматаса на этот маневр.
Подиматас в свой черед посмотрел в подзорную трубу и убедился в правоте моих слов.
Но, убедившись в ней, он покачал головой.
— Вот черт! — произнес он. — Неудачный момент они выбрали.
— Это почему?
— А как же. Через полчаса течение станет очень сильным, и, если им не удастся пересечь его, их может отнести к Стромболи, не говоря уж о том, что они хорошенько попляшут, когда окажутся над Харибдой.
— Вот черт! — промолвил я в свой черед и нацелил подзорную трубу на ялик и двух его гребцов.
Благодаря превосходному качеству инструмента я видел их так отчетливо, как если бы они были всего лишь в пятистах шагах от нас.
В течение десяти или пятнадцати минут все шло достаточно хорошо и они плыли к шхуне почти по прямой линии, но затем ялик начал отклоняться от нее и его стало относить к северу.
Поскольку тот и другой гребли, повернувшись к нам спиной, они не замечали, что отклоняются от прямой линии, и выглядели совершенно спокойными. Мы же были далеки от спокойствия, видя, как незаметно для них ялик относит в сторону.
Кроме того, они направлялись прямо к Харибде — водовороту, мощь которого древние явно преувеличивали и который одолеть большое судно был не в состоянии, но вот перевернуть лодку вполне мог.
По мере того как они приближались к этому месту, течение становилось все сильнее и завладевало ими все больше.
Предсказание Подиматаса осуществилось, и положение, в котором оказались наши мореплаватели, с каждой минутой становилось все более тревожным.
Оно было тем более тревожным, что оказать им помощь представлялось делом крайне трудным. Они забрали ялик, капитан забрал шлюпку, и у нас осталась только лодка, которая, будучи всего лишь на треть больше ялика, подверглась бы едва ли не такой же опасности, как и он, рискнув приблизиться к этому стремительному течению среди ужасающего шума волн, внушавших нам страх за наших друзей.
Единственное остававшееся у нас средство состояло в том, чтобы прийти им на помощь, используя самое яхту; но тут возникла другая помеха: капитан взял с собой двух матросов и матроса-стажера, так что для маневрирования судном у нас осталось только два матроса и юнга.
Тем не менее я дал Подиматасу приказ сняться с якоря и немедленно идти на помощь гребцам, у которых не было сил прорваться сквозь мощное течение, уносившее их в открытое море.
Они заметили, наконец, угрожавшую им опасность и стали грести сильнее, но никакого толку от этого не было.
С другой стороны, что мог подумать капитан, который, не видя ялика и не подозревая об опасности, угрожавшей гребцам, вдруг заметил, что в его отсутствие шхуна снимается с якоря и уходит в открытое море? В голову ему должна была прийти безумная мысль, что мы уплыли без него, оставив его на Сицилии.
Впрочем, домыслы капитана не так уж волновали нас. Зато для нас было крайне важно спасти двух наших товарищей.
В одно мгновение шхуна снялась с якоря и при попутном ветре быстро и грациозно двинулась в сторону ялика.
Оба гребца, совершенно обессиленные, побросали весла на дно лодки и ждали нас. Ялик прыгал на волнах, словно пробка, и, лишь отслеживая его движения и кидаясь то в одну сторону, то в другую, они не дали ему перевернуться.
К счастью, шхуна быстро приближалась к ним.
Однако у нас не было возможности остановиться. Все, что мы могли сделать, это пройти невдалеке от наших друзей и бросить им канат. Пустив в ход рупор, их призвали быть наготове, чтобы они успели схватить канат.
Шхуна, по счастью, была настолько чуткой к управлению, что слушалась руля, словно конь, подчиняющийся удилам.
Мы прошли в нескольких шагах от ялика и, проходя мимо него, кинули канат, который одновременно схватили оба бедняги, в то время как другой его конец был заранее прикреплен к бортовому ограждению «Эммы».
Выбирая канат, они стали приближаться к шхуне, пока не оказались борт о борт с нами, затем ухватились за ванты, с нашей помощью перелезли через надводный борт и, совершенно изнуренные, рухнули на палубу.
Ялик, привязанный к корме шхуны, следовал за ней, словно плащеносец.
По завершении спасательной операции мы стали ждать капитана.
Поскольку шхуна уже отошла от мыса Фаро и ветер благоприятствовал курсу на Палермо, в ожидании капитана мы не стали возвращаться в пролив, а вместо этого ограничились лавированием.
Час спустя капитан присоединился к нам.
Мы намеревались объяснить ему причину нашего маневра, который в его глазах должен был выглядеть несколько странным, но, как оказалось, с помощью превосходного бинокля Санти он видел все, что произошло.
Теодорос и Поль Парфе отделались вторым нагоняем. Первый им уже сделали мы.
Ялик подвесили на прежнее место, и шхуна взяла курс на Палермо.
XXXIXМИЛАЦЦО
День уже был в самом разгаре, когда мы огибали мыс Фаро; около пяти часов вечера ветер стих, и ожидать его усиления ранее полуночи не приходилось.
Июль в Средиземном море — это месяц штилей.
Я оставался на палубе до часа ночи, не в силах заставить себя спуститься в каюту. Во второй раз в жизни я оказался в этом великолепном море Сицилии, где воздух, небо, вода, словом все — сплошное волшебство. Вдали, в той незамутненной лазури, что не тьма, а лишь отсутствие света, виднелись, походя на плывущие по морю облака, Стромболи, Вулькано, Липари — все царство Эола, тогда как мыс Милаццо, выдаваясь из берега, словно силился перебросить мост между Сицилией и Липарским архипелагом.
В итоге я так и не спустился вниз и вместо этого лег спать на палубе, чтобы быть разбуженным первыми лучами солнца.
Около четырех часов утра я открыл глаза.
За ночь шхуна почти не продвинулась вперед.
Мы находились примерно в трех милях от мыса Милаццо.
Увидев, что я проснулся, капитан подошел ко мне и завел со мной разговор о необходимости сделать остановку либо на берегу Сицилии, либо на одном из Липарских островов, чтобы купить свежие съестные припасы.
В ответ он получил приказ взять курс на Липари, где я побывал за двадцать пять лет перед тем и где, как мне было известно, мы могли отыскать превосходную рыбу и отменную домашнюю птицу.
Но как только этот маневр был выполнен, до нас вдруг донесся звук пушечного выстрела и мы увидели, как на берегу, на некотором отдалении от деревни, расположенной на склоне горы, поднялось облако дыма.
За первым выстрелом последовал второй, и над лесом поплыло второе облако дыма, медленно поднимаясь вверх в спокойном и ясном воздухе.
Мы насчитали шесть пушечных выстрелов и увидели, что в нескольких местах поднимаются вверх клубы дыма.
Поскольку дым продолжал подниматься, а пушек уже слышно не было, оставалось предположить, что он связан с какой-то перестрелкой, настолько далекой, что звуки ее до нас не доносились.