После 15 мая 1848 года, дня торжества реакции в Париже и Неаполе, он открыто становится на ее сторону и остается преданным ей навсегда. Он командует армией, которой поручено отвоевать Мессину, бомбардирует ее с помощью той самой артиллерии, какая была им создана, и доставляет своему королю прозвище Бомба, в следующем году возвращает под власть короля всю Сицилию, становится вице-королем и занимает эту должность вплоть до 1855 года, когда его сменяет князь ди Кастельчикала, в чьих покоях я писал о захвате Палермо отрядами Гарибальди.
(Заметим попутно, что князь ди Кастельчикала, храбрый солдат, которому из-за раны, полученной при Ватерлоо, приходится носить на темени серебряную скуфью, — сын человека, исполнявшего в 1799 году обязанности инквизитора.)
Став министром при Франциске II, Филанджери вызывает недовольство всех партий и отличается на этом посту пресловутым указом о нечистотах, скопившихся перед театром Сан Карло.
Наконец, он подает в отставку в связи с тем, по его словам, что король отверг поданный им в начале года проект конституции; отвергнутую конституцию он носит теперь при себе как охранную грамоту и, показывая ее нам, заявил, что это тот самый экземпляр, который король швырнул ему в лицо, воскликнув: «Уж лучше смерть!»
Позднее король все же даровал конституцию, что пока еще не привело его к смерти; хотя, по правде сказать, чувствует он себя неважно.
Счастливого пути, господа! Мы приветствуем вашу предусмотрительность, хотя г-н фон Ротшильд оказался намного предусмотрительнее вас: он уехал 6 апреля, узнав о случившемся 4 апреля восстании в Палермо, и не вернулся.
В Неаполе, как вы понимаете, в разгар всех этих событий царит бурное оживление.
Здесь есть четыре партии:
главная партия, выступающая за присоединение к Пьемонту силами Гарибальди;
партия менее многочисленная, выступающая за присоединение к Пьемонту силами Кавура;
партия еще менее многочисленная — партия Мюрата;
и, наконец, партия совсем уж незаметная, которую можно увидеть лишь в солнечный микроскоп, — партия Франциска II.
Тем не менее эта последняя партия сильно суетится, желая показать, что она существует. Она заставляет солдат маршировать взад-вперед между Мизенским мысом и Салерно, поручает г-ну Миччо закупить револьверы в Марселе, доставляет графу д’Акуиле ящики с оружием под видом парфюмерии и безделушек; закупает фуражки, похожие на головные уборы национальных гвардейцев, чтобы в нужный момент сицилийские сбиры могли затесаться в ряды городского ополчения.
Люди смотрят, чем эта партия занимается, и смеются.
Все взоры обращены в сторону Гарибальди, этого новоявленного колосса Родосского, который уже поставил одну ногу на Везувий, а другую — на Этну и между ногами которого проходят все суда, следующие из Рима и Мессины.
О нем говорят удивительные вещи, ибо его считают способным на все. Жители Неаполя убеждены, что неделю назад он был в порту, на борту «Марии Аделаиды», что у него состоялась встреча с послом Вилламариной и они совещались в течение шести часов. Ходят разговоры, что он уже высадился в Калабрии, во что я не верю, если только он не получил, независимо от меня, ружья и боеприпасы.
На мой взгляд, эта новость ложная от начала и до конца. Если бы неделю назад Гарибальди побывал в Неаполе, то, увидев настроения, царящие в городе, он сошел бы на берег и в Неаполе уже неделю не было бы короля.
Все ждут Гарибальди, чтобы изгнать этот последний призрак бурбонского господства.
Вот и все новости, какими я располагаю к половине девятого утра.
Однако я жду друга, который живет в Неаполе, так что вскоре у нас будут вести из первых рук.
XLVRECENTISSIME[43]
Этого друга зовут Коттро; он музыкальный издатель в Неаполе и племянник художника Коттро, с которым я познакомился в доме герцогини де Сен-Лё, в Арененберге, и который умер довольно молодым, успев снискать определенную известность. Он оставил после себя большое количество картин, но ни в одной из них не отыскать ни малейшего проблеска огня.
Итак, вопреки тому, что заявляли сочинители новостей, Гарибальди не высадился в Калабрии; однако вместо себя он отправил туда Миссори — как вы помните, Миссори, этот молодой и красивый офицер, полковник гидов, спас ему жизнь в Милаццо — и Каттабени, своего адъютанта.
Имея под своим начальством сто пятьдесят трех бойцов, молодые люди погрузились на судно у мыса Фаро, пересекли пролив, высадились на берег между селениями Шилла и Вилла Сан Джованни и тотчас же устремились в горы.
Весть об этом принес королю военный министр Пьянелль, которому ее по телеграфу передали из Реджо, однако Франциск II уже был осведомлен о случившемся благодаря секретной телеграфической депеше.
Было заметно, что юный король, хотя и не утратив спокойствия, чрезвычайно удивился этой новости. Утверждали, будто он получил от Франции и Пьемонта заверения, что Гарибальди не пересечет пролив, и, доверяя этим обещаниям, уже почти смирился с отказом от Сицилии.
Франциск II немедленно вызвал к себе г-на Бренье, но тот отказался нести ответственность за обещания, которые были даны королю и о которых, по его словам, он ничего не знал.
Король задумался на минуту, а затем, обращаясь к г-ну Бренье, произнес:
— Дайте мне совет.
— Государь, — ответил г-н Бренье, — поскольку король удостоил меня чести просить моего совета, я скажу ему, что на его месте встал бы во главе армии и двинулся бы против Гарибальди, поручив защиту провинции Салерно генералу Пьянеллю, а Неаполя — национальной гвардии. Присутствие вашего величества в Калабрии предотвратит развал армии и побудит ее сражаться. В случае ее поражения город Неаполь избежит разрушений, а король отправится в Триест или Вену, предоставив неаполитанскому народу возможность воздать ему благодарность за эту последнюю страницу истории его правления.
С минуту король пребывал в задумчивости, а потом сказал:
— После первой победы я сделаю то, что вы советуете; но вначале мне нужна победа.
Что же касается министров, то, за исключением Пьянелля, новость о высадке гарибальдийцев все они узнали из газет.
Министры собрались на совет. Либорио Романо первым взял слово и заявил:
— Поскольку обстоятельства ныне тяжелые и могут лишь ухудшиться, мы обязаны, будучи ответственными министрами, просить короля проконсультироваться с нами и выслушать наше мнение по поводу всего, что касается военных действий.
Спинелли, председателю совета министров, было поручено безотлагательно довести до сведения короля это мнение.
Он отправился во дворец и изложил Франциску II цель своей миссии.
— Передайте господам министрам, — ответил король, — что конституция тысяча восемьсот сорок восьмого года дает мне право заключать мир и объявлять войну и я сохраню за собой это право.
Услышав этот ответ, Либорио Романо предложил подать в отставку; Де Мартино и Гарофало присоединились к нему; Спинелли, Ландзилли и Пьянелль высказались против. Тогда Либорио Романо предложил обратиться к королю с письменной просьбой ни в коем случае не превращать Неаполь и его окрестности в театр военных действий.
Либорио Романо был уполномочен составить проект указанного письменного обращения; однако коллеги Либорио Романо заявили ему, что смогут высказаться по поводу этого письма лишь после того, как оно будет зачитано, ибо в вопросах такого рода чрезвычайно важна форма.
— Если вы не желаете подписывать это письменное обращение, — ответил Либорио Романо, — я подпишу его один, лично отнесу во дворец и вручу королю.
Таково было более или менее точное изложение событий, происходивших 12 августа, то есть накануне.
Увидев, сколь ясно дон Либорио Романо обрисовал свои намерения, я не колеблясь решил передать ему, действуя через Коттро, письмо, которое в Марселе вручил мне для министра его товарищ по изгнанию. Коттро спрыгнул в лодку, а через полчаса вернулся, сказав мне, что, по всей вероятности, дон Либорио Романо придет повидаться со мной на борту «Позиллипо», прежде чем судно вновь выйдет в море.
В любом случае, его друг может вернуться в Неаполь; дон Либорио Романо заверил Коттро, что, пока он будет министром полиции и внутренних дел, за город можно не опасаться.
Повидавшись с Либорио Романо, Коттро принес мне recentissime, как говорят в Италии.
Этим утром военный министр дал приказ завершить отправку тридцати тысяч солдат в Калабрию. Все негоцианты погрузили на корабли свое имущество и свои деньги, заплатив страховую премию в размере четверти процента.
В кабинет министров пришли две новые депеши. Одна — вчера, помеченная Пальми и подписанная генералом Мелендесом. В ней сообщалось, что фрегат под командованием Салазара, крейсировавший между Шиллой и Реджо, воспрепятствовал ста пятидесяти лодкам с вооруженными отрядами на борту отчалить от Фаро. Генерал добавлял, что, если подобным образом ему обеспечили бы две ночи без высадок противника, он смог бы своими собственными силами разгромить уже высадившихся гарибальдийцев и банды калабрийцев, число которых увеличивается следующим образом: вчера их было две сотни, а сегодня их две тысячи. «Прошлой ночью, — присовокуплял он, — они сожрали сорок трех баранов».
Другая депеша, от капитана торгового судна «Везувий», находящегося на службе у неаполитанского правительства и буксировавшего две большие баржи с углем для цитадели Мессины, сообщала, что он был вынужден произвести три пушечных выстрела по флотилии лодок, направлявшихся к побережью Калабрии, и таким образом проложить себе дорогу.
Батарея, принадлежащая полку баварцев, который, невзирая на статью X конституции, не был распущен, со вчерашнего дня стоит у ворот города, в квартале Гранили, что лишь усиливает тревогу.
В воскресенье, 19 августа, tempo permettendo,[44]