— Т-так, — нахмурился Махно. — Ступай в дом, разбуди Лепетченко и Баскина.
В дом Махно явился уже одетым и с маузером на боку.
— Александр, — обратился к Лепетченко, — поднимай чёрную гвардию. Сколько у тебя сейчас?
— Семьдесят человек.
— Скачи по коммунам, командуй им «в ружьё» и намётом в Гуляйполе. Ты, Рувим, будешь руководить тут оставшимися. Воробьёва ни под каким видом не отпускай, пусть ремонтирует инвентарь.
— А вы скоро вернётесь?
— Откуда я знаю. Может, к вечеру, а может, через неделю. Ты батраков припрягай, сколь они будут волынить. А нет, пусть метутся к чёртовой матери, если не хотят работать в коммуне. У нас дело добровольное.
Махно на коне скакал в Гуляйполе в сопровождении Лютого и Ивана Лепетченко. Лютый посвящал Нестора в обстоятельства, ждущие его в Гуляйполе.
— Он ведь за что, комиссар-то, грозится. За тот угольный эшелон, который мы перехватили тогда на железной дороге. Уголь-то шёл в Екатеринослав.
— Ты что-нибудь говорил ему на это?
— Сказал, мол, без угля у нас бы остановились заводы.
— А он?
— А он кричит: за разоружение полка, за это, мол, расстрел. Да ещё и конфискация помещичьих земель противозаконна.
Подъехали к Комитету, Махно соскочил с коня, приказал Лютому:
— Ступай в гостиницу, приглашай комиссара.
Войдя в кабинет, Махно вынул из кобуры маузер, положил его у чернильного прибора.
Наконец дверь открылась и в комнату явился разгневанный комиссар в полувоенном френче (а-ля Керенский).
— A-а, наконец-то, — воскликнул он с недобрым торжеством. — Явился главный смутьян!
— Молчать! — рявкнул, привставая, Нестор. — Слушай приказ. Немедленно выметайтесь из Гуляйполя, даю вам на это двадцать минут и два часа на то, чтоб исчезнуть с нашей революционной территории.
— Да как вы смеете?! — задохнулся в гневе комиссар, но увидев, как Махно потянулся за маузером, подавился словом.
— В противном случае к вам будут применены меры согласно военному времени, — холодно отчеканил Нестор, пряча маузер в кобуру. — Исидор! Проводи гражданина до околицы. В случае сопротивления примени силу вплоть до оружия.
8. Отзвуки Октября
Гуляйпольские черногвардейцы, явившись на станцию Пологи в полном вооружении, потребовали от начальника станции немедленно предоставить им вагоны и отправить в Александровск.
Бледный издерганный начальник нашёл-таки два вагона, стоявшие на запасном пути, и предложил в них загружаться.
— А когда отправка? — спросил Махно.
— Как только прибудет поезд, идущий на Александровск, я вас цепляю за него.
— А когда он прибудет?
— Должен быть скоро, — вздохнул начальник, и из этого было ясно, что до «скоро» ещё далеко.
Нестор, проведший по тюрьмам более десяти лет, люто ненавидел эти заведения проклятого царского режима и дал себе слово в будущем уничтожать их при первой возможности, выпуская всех сидельцев на волю.
И когда до Гуляйполя дошла весть, что в Александровске тюрьма забита до отказа товарищами революционерами, в секции анархистов было принято решение: ехать в Александровск, внезапно атаковать тюрьму и освободить всех товарищей.
Черногвардейцы были настроены решительно:
— Свободу товарищам! Смерть угнетателям!
Махно даже предложил взорвать тюрьму, но для этого не было динамита. Решили: найдём в Александровске и взорвём.
Сразу после загрузки в вагонах было весело: едем, братцы! Надрывалась гармонь, топали особенно нетерпеливые плясуны, норовя проломить дощатый пол. Но постепенно гвардейцы затихали, начали томиться ожиданием.
— Нестор Иванович, иди пугни начальника, сколько можно ждать ещё?
— Причём начальник, поезда нет, — возражали другие. — Он тебе чё, родит тебе чё ли.
— А вон, кажется, родил, гля, бежит сюда.
По перрону действительно бежал начальник станции, держа в руках бумажку ц размахивая ею как флагом.
— Всё! Едем, хлопцы.
— Товарищи-и... товарищи... — кричал подбегая начальник. — Вот только что получена телеграмма из Петрограда, Временное правительство свергнуто, власть взяли коммунисты-большевики. Войне конец, земля крестьянам, фабрики рабочим.
— Ур-р-а-а-а, — завопили едва не в один голос черногвардейцы и посыпались из вагонов. — Наша взяла. Ура!
Махно схватил телеграмму, перечитал её быстро. Сердце его колотилось, отстукивая радостное: «Наконец-то! Свершилось! Свершилось во всей стране то, что они установили, лелеяли в гуляйпольской волости. У нас уже три месяца как земля отдана крестьянам. Мы! Мы были первыми, завоёвывая власть Советам!»
И тут явился из вагона Александр Лепетченко, командир чёрной гвардии.
— Ну а поезд-то когда?
— Какой поезд, Саша? Ты же видишь, что творится, — отвечал ему сияющий Нестор. — Там уже наверняка тюрьму открыли и всех выпустили.
— Жаль, — вздохнул Лепетченко.
— Опять пострелять захотелось? Мало тебе было Кассена.
— Нестор Иванович, я же вам говорил, что он бежал с-под стражи, пришлось стрелять.
— Ладно, ладно, верю, Саша. Давай посоветуемся с народом. Что он скажет.
Митинговали недолго, большинство высказалось за возвращение в Гуляйполе, каждому хотелось ворваться в родное село с радостной вестью.
Хорошо что не уехали в обрат кучера и коноводы, откармливали лошадей после скачки от Гуляйполя до станции. И помчались назад тачанки, брички, обгоняя друг друга, под песни, мат и охрипшую гармошку.
В одной из деревень раздобыли самогону.
— Всем по чарке, — распорядился Лепетченко.
И первую налили Махно.
— Нестор Иванович, двинь речуху.
Махно поднял стакан, окинул взором знакомые лица и почувствовал, как перехватило ему горло: «Только б не заплакать».
— Товарищи... — молвил прерывающимся голосом такое дорогое слово. — Товарищи, за свободу.
И выпил под одобрительный гул черногвардейцев, «речуха» понравилась.
Загудело, возликовало Гуляйполе, стихийные митинги возникали то на площади, то в парке, то в клубе. Сразу объявилось сонмище ораторов, на трибуну лезли кому не лень, всякий хотел высказаться. Свобода ведь.
— Товарищи, вы знаете меня, — кричал невзрачный мужичонка. — Я всю жисть как есть... это самое... А ныне вон как... Я слов не нахожу... Да кабы это ране случилось...
Косноязычие оратора раздражало толпу. Кричали весело и дерзко:
— Иди случай быка с тёлкой. Долой!
Дружный хохот сбивал, оратор оглядывался с мольбой на председателя Серёгина, ища поддержки:
— Григорий Иванович, не дають говорить.
Серёгин разводил руками: ничего, мол, не попишешь, свобода. А толпа свистела, улюлюкала:
— Долой, долой!
Не успел сойти мужичонка, как явился на трибуне здоровенный детина. У этого глотка лужёная, его не перекричишь:
— Да здравствует Центральная Рада! Уси кацапы и жиды геть с неньки Украины!
Того дюжее взвыла толпа:
— Долой! В шею его! В загривок!
— Серёгин, кому слово даёшь? Гони его.
Председатель разводит руками: свобода.
— Давай Нестора-а... Махну слово.
Нестор Иванович поднимается на трибуну, притихает толпа.
— Во-первых, хочу ответить предыдущему оратору. В Гуляйполе и вообще в нашем крае издавна бок о бок живут и трудятся украинцы, русские, евреи, греки, немцы и бросать шовинистический лозунг здесь — это ссорить нас, звать к кровопролитию. Мы, анархисты, никогда не позволим этого. У нас есть другой общий враг — это капитал, это буржуи. Вот против кого мы должны подымать мозолистый кулак трудящегося человека. Дорогие товарищи гуляйпольцы, вы явились провозвестниками этой революции. Мы ещё летом прогнали помещиков, отобрали у них землю, на заводах и фабриках рабочие профсоюзы шаг за шагом завоёвывают власть, диктуя хозяевам условия, выгодные рабочему классу.
— Нестор Иванович, скажи за Раду, — крикнул кто-то.
— Центральная Рада, товарищи, ратует за отделение Украины от России. Вы только что слышали голос одного из её холуёв. Это власть буржуазно-шовинистическая, и мы выступаем против неё, мы остаёмся частью великой революционной России.
— Долой Центральную Раду! Долой, долой!
Для Махно только и передышка от выступлений отъезд в коммуну к жене, но и там более двух дней не дают ему быть. Скачут посыльные от Совета:
— Нестор Иванович, вас выбрали председателем ревкома. Ждут.
Для Махно это уже кажется само собой разумеющимся, это уже льстит его самолюбию, хотя не очень-то стыкуется с его анархистскими взглядами: любая власть — враг трудящихся.
— Но что делать, Настенька, — оправдывается он перед женой. — Народ зовёт, и я обязан подчиниться. Революционная дисциплина.
И он является в Гуляйполе, его новая должность — председатель ревкома — едва ли не самая высшая власть в посёлке. Не успел вступить в неё, как из Александровского ревкома призыв-бумага:
«Товарищ Махно, вам надлежит немедленно с вашей революционной гвардией прибыть в Александровск и помочь нам разоружить казаков, возвращающихся с фронта на Дон. Мы не должны допустить усиления атамана Каледина, ярого монархиста и контрреволюционера. С революционным приветом Лепик, Никифорова».
Махно понимает, что с его черногвардейцами разоружить казаков, едущих с фронта на родину, дело безнадёжное. Это с помещиками, у которых два-три ружья да сабля, да пять-шесть охранников легко было. А казаки перещёлкают гвардейцев как куропаток. Надо создавать большой вооружённый отряд.
2 января 1918 года началось заседание Гуляйпольского Совета крестьянских и рабочих депутатов, совместно с профсоюзами и всей группой анархо-коммунистов.
Махно ознакомил присутствующих с письмом из уездного ревкома.
— Давайте вместе решать как быть, товарищи. Дело очень серьёзное, не забывайте, что революцию 1905 года подавляли именно казаки.
— Надо вооружать всех, кто только сможет носить оружие.
— А где его взять?
— Как где? А то, что полк разоружали.
— Его растащили по хатам.