Вернулся домой из Александровской тюрьмы и Сава Махно вместе с другими гуляйпольцами. Заросший, худой, грязный, обовшивевший, явился он на родное подворье. Нестор отправился со старшим братом в баню «отпаривать тюремные косточки».
— А мы ещё при гетмане требовали у Александровского коменданта вернуть вас домой, угрожая уезду оружием. И знаешь, что он ответил? Очень даже вежливо сказал, мол, пока я комендантом, ни один волос не упадёт с головы наших заключённых. Но отпуск им может дать только суд, и я, мол, сразу, с удовольствием исполню постановление суда. Так что с нами, брат, считаются.
— Считаются, говоришь? А чего ж Каховскую не отпустили?
— Это ту, которая стреляла в генерала?
— Нуда.
— Вот сволочи. Впрочем, не верю я в социал-демократство Петлюры. Хамелеон. Он ещё в Центральной Раде ходил в министрах и при гетмане был не последним. А в Директории на самом верху оказался. Шовинист. Такие не исправляются. Мы ещё хлебнём с ним.
— А може, всё устроится?
— О чём ты говоришь, Сава? Директория хочет оторвать Украину от России. А кому это в Москве понравится? Опять «кацапы та жиды, геть с неньки Украины». Мы это уже слышали. С Дона начинает давить Деникин. С ним тем более никакого мира не будет. Так что драка грядёт великая, и первейшая наша забота теперь — оружие.
В штабе гуляйпольских повстанцев появился посланец Екатеринославских большевиков, поручик Просинский. Проверив его полномочия, Нестор спросил:
— Мы послали вам своего представителя, вы ввели его в Ревком?
— Да, товарищ Марченко — член Екатеринославского Ревкома.
— Так, что у вас стряслось, товарищ Просинский?
— Ещё в первой половине декабря по решению городской конференции коммунистической партии большевиков у нас прошли выборы в Екатеринославский совет рабочих депутатов. Заседание совета началось 21 декабря, но явились петлюровцы и разогнали его.
— Этого стоило ожидать, — заметил Махно.
— Большевики призвали трудящихся в знак протеста объявить забастовку. Петлюровцы разгромили ревком и его членов изгнали из города.
— И где вы сейчас? — спросил Махно.
— Мы в Нижнеднепровске. На заседании ревкома было принято решение звать вас на помощь.
— А у вас что, своих сил нет?
— В нашем распоряжении всего две роты.
— М-да. Чем же Петлюра отличается от Скоропадского, — задумчиво молвил Нестор. — Тем, что объявил амнистию? Так и то, я слышал, На ней настаивал Винниченко, а Петлюра упирался.
— Ну так как, товарищ Махно? Поможете?
— Помочь мы готовы, но вот с оружием у нас трудно.
— Господи, в Екатеринославе оружия навалом. Петлюровцы недавно белогвардейский корпус разоружили. Винтовок горы, пулемётов десятки, пушки.
— Ну что, Петя, — взглянул Махно на Лютого. — Попробуем?
— Надо помочь. Тем более что Каретник со своим отрядом уже в Синельникове. Это же в двух шагах от Екатеринослава. Да и оружие нам не помешает.
26 декабря Махно с батальоном гуляйпольцев и отрядом Каретникова прибыл в Нижнеднепровск. На вокзале их встретил Марченко.
— Ну, Алёша, какова здесь обстановка?
— У большевиков, если с полтысячи бойцов наберётся, так это хорошо. Прибыл ещё эсеровский отряд — человек двести. И вот вы с Каретником. Одна надёжа, что в городе помогут подпольщики.
— А они там есть?
— Есть, говорят.
— Сколько?
— А кто их считал? Но откладывать нельзя, батько, ни на день.
— Что так?
— Из Кременчуга полковник Самокиш ведёт отряд сичевиков для укрепления петлюровского гарнизона. Нам до его прихода надо выхватить из города оружие.
— Так ты считаешь, что большевики не удержат город?
— Они надеются, что им Харьков поможет. Идём, батько, ревкомовцы вас ждут.
Когда они вошли в комнату, где заседал Ревком, состоявший более чем из десяти человек, с председательского места поднялся бородатый мужчина в полувоенном френче, представился:
— Военком Мартыненко.
— Батько Махно, — подал ему руку Нестор.
Военком стал представлять ему других членов, и когда дошёл до комиссара тюрем Степанова, Нестор прищурясь отчеканил:
— Товарищ Степанов, как только возьмём город, извольте выпустить из тюрем всех.
— Но, товарищ Махно, там же есть элементы...
— Я повторяю: всех, — отрубил Махно.
Степанов обескураженно взглянул на военкома: что, мол, городит этот батько? Мартыненко примирительно махнул ему рукой:
— Ладно, ладно, Леонид, без работы не останешься. Товарищ Махно, на заседании ревкома единогласно решено назначить вас главнокомандующим Советской Революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района.
— Спасибо за доверие, товарищи. — Нестор сел к столу на председательское кресло. — Мне сдаётся, вы уже обсуждали, как вернуть Екатеринослав.
— Да, тут высказывались соображения, — сказал Мартыненко.
— В моём штабе принято серьёзные задачи обсуждать коллегиально, — заговорил Махно. — Помните: одна голова хорошо, а две лучше. Каковы ваши соображения?
— Я предлагал ночью перейти реку по льду и атаковать позиции петлюровцев, — сказал Мартыненко.
— Я тоже согласен с военкомом, — вставил Панченко.
— Может, есть другие предложения? — спросил Махно, оглядывая членов ревкома и командиров. — В таком случае, поскольку я главнокомандующий, прошу слушать меня. Во-первых, переход по льду не годится. Петлюровцы на белом снегу будут щёлкать нас, как куропаток. А если ещё ударят снарядами, наделают полыней, то половину бойцов утопят. Поэтому сделаем так: пускаем по железной дороге через мост поезд с ремонтными рабочими. За их спинами укроется отряд гуляйпольцев под моей командой. Поезд должен проскочить до вокзала. Неожиданное появление на перроне повстанцев, я уверен, вызовет среди петлюровцев панику. Мы мгновенно захватываем вокзал, развиваем успех. Где у них главный штаб?
— Провиантская, десять.
— Этот штаб на первом этапе становится главной целью повстанцев. За нами по мосту переходят отряды Каретникова и советские роты Соколова и Панченко.
— Когда начнём? — спросил Соколов.
— Завтра в 5 утра. Как раз первый день Рождества и петлюровцы меньше всего будут готовы к бою. Наверняка многие перепьются, — Махно усмехнулся. — Вот мы их и поздравим с праздничком. Товарищи Соколов и Панченко ведут свои роты на мост по моему сигналу. Я пущу ракету.
— Но, товарищ Махно, охрана на мосту может поднять тревогу, увидев поезд.
— Охрану надо приучить к нему. Для этого пусть сегодня же ремонтники два-три раза продефилируют туда-сюда на платформе, прищепив к ней три товарных вагона, в которые я утром и погружу свой отряд.
Когда стали расходиться с совещания, Махно уже на улице сказал Марченко:
— Алёша, найди Чубенко и организуй с ним бригаду из наших здоровых хлопцев. Как только мы высадимся на перроне, пусть они сразу загружают в вагоны оружие, патроны и обмундирование. В драку чтоб не лезли. Обойдёмся без них.
Грузились гуляйпольцы в вагоны без четверти пять, рассветом ещё и не пахло. На паровоз, к машинисту, Махно послал Чубенко:
— Ты был машинистом, знаешь эту премудрость. Проследи, чтоб поезд остановился точно у перрона, и потом заставишь проманеврировать куда надо к складам с оружием.
Через мост проехали, не увидев ни одного из сторожей, видимо, собравшихся в караульные будки и отмечавших Рождество.
На перроне городского вокзала, куда выскочили из вагонов гуляйпольцы, никого не оказалось, но перрон был завален винтовками и обмундированием.
— Чубенко, за дело! Остальные за мной! — крикнул Махно и, вынув маузер, ворвался в вокзал. Из вокзала кинулись к выходу на площадь находившиеся там петлюровцы, толкаясь и давя друг друга. Большинство их были без оружия.
Едва оказавшись на площади, Махно крикнул:
— Лютый, ракету!
Хлопнула ракетница, взвилась искрящаяся звезда, и только теперь засвистели пули.
Как и полагал Махно, петлюровцы отстреливались вяло, лишь на Провиантской из штабных окон застрочили пулемёты, сразу уложив на землю атакующих.
Нестор, увидев две пушки, бросился к ним.
— Кто командир?
— Я, — явился перед ним фейерверкер.
— Шаровский?! — ахнул Нестор. — Ты, сукин сын?!
— Я, Нестор Иванович. Командуйте, чё надо.
— Видишь пулемёты? Дай пару осколочных по штабу.
— Это мы запросто, — кинулся Шаровский к прицелу. — Для своих не жалко.
И влепил точно два снаряда по окнам штаба. Пулемёты смолкли. Гуляйпольцы поднялись в атаку.
— Спасибо, Вася! — крикнул Махно Шаровскому. — Ты реабилитирован.
Медленно занимавшийся рассвет застал Екатеринослав в трескотне перестрелки. Стрельба слышалась со всех сторон, то учащаясь, а то почти затихая. К вечеру смолкла.
Махно не поленился, отыскал Шаровского.
— Вася, все пушки кати к вокзалу, там наши грузят оружие в вагоны. Снаряды тоже не забудь.
Комиссар тюрем товарищ Степанов явно не спешил исполнять приказ главнокомандующего, поэтому на следующий день с утра все тюрьмы и подвалы с заключёнными открывали гуляйпольцы.
— Выходь, товарищи. Батько Махно не велить по тюрьмах сидеть. Та швидчей, швидчей.
Город мигом наполнился лихой публикой, знавшей одно ремесло — разбои и воровство. За старое они и принялись ещё «швыдчей». Двое из них тащили узлы от базара и наскочили на Махно. Оба ражие, здоровые, Нестор им едва по плечо был.
— Эт-то, что такое?! — спросил он строгим голосом, но, увы, едва ли не женским.
— А тебе что за дело, сопляк? — прорычал один.
— Дай ему, Митька, по мусалу за любопытство.
Лютый, стоявший за спиной батьки, потянулся было к кобуре, но не успел. Махно сам среагировал мгновенно и уложил обоих из револьвера.
Тут же нашлась и хозяйка узлам: она бежала за грабителями, и боясь их, и на что-то надеясь.
— Ой, хлопчики, — причитала она. — Великое вам дякуй. Ци злодии мого чоловика трохи не забили. Ой, шо ж творится! О, господи!
Она схватила спасённые узлы и побежала назад, продолжая причитать.