— Правда, Виктор.
— За что вы его?
— Агитировал против войны. Раненым грозился: гореть вам в геенне огненной за грехи. Это раненым-то? Ну, мне доложили, я и велел: в печь патлатого. Лепетченко с хлопцами втащили его на паровоз и в топку.
Белаш вздохнул, Махно спросил:
— Жалеешь, что ли?
— При чём тут жалеешь, Нестор. Жестокость излишняя.
— А моего повстанца дроздовцы на железном листе живьём поджарили. Это как?
— А причём тут поп?
— А при том, что, когда буржуи с нас кровь пускают, он, патлатый, велит не воевать, да ещё грозится геенной огненной. Гори в ней сам. И только.
На следующее утро, ещё в темноте, отправились на вокзал. Белаш говорил Нестору:
— Вам надо будет зачитать распределение отрядов по полкам.
— Почему именно мне?
— Вас всегда хорошо слушают и слушаются безоговорочно. Зачитаю я, начнутся споры.
— Ерунда, Виктор. Читай ты, а вначале оговорись, так, мол, и так, мы с батькой трудились ночью и распределили отряды в пять полков, назначив им и командиров. У тебя же пять полков получилось?
— Да. Пять.
— Вот и читай. Я могу в твоём почерке ещё и не разобраться. Ступай в зал. И начинайте, если собрались. А я пройду на телеграф, может, удастся связаться с Петренко или Каретниковым.
Однако в холодном зале, где уже топились печи, было всего несколько человек, в основном члены президиума во главе с Новиковым. Были и новоспасовцы: Куриленко и Вдовиченко. Все жались к печам, курили.
— Что, Иван Михайлович, не торопятся делегаты? — спросил Белаш Новикова.
— Дрыхнут, сукины дети, темно ведь ещё.
— Надо было часов на девять или даже на десять назначить. Им ведь, проснувшись, ещё и перекусить надо.
— Дисциплина ни к чёрту, — сказал Куриленко. — Вот и повоюй с такими.
Постепенно по одному — по двое являлись делегаты. Когда все уже расселись и президиум занял своё место, два повстанца внесли Правду, посадили на лавку с краю. Лицо у Правды было опухшее, и Белаш догадался: «Пьянствовал с вечера. Чего это я? А сами-то».
Новиков счёл обязательным начать заседание с выговора:
— Товарищи делегаты, большинство из вас командиры. Какой же вы пример рядовым бойцам показываете? Договаривались начать с восьми, а уже десятый.
— Мы не договаривались, Иван, — прохрипел Правда. — То ты самовольно решил, не посоветовавшись с нами.
Как и опасался Белаш, едва он зачитал составы полков, как возмутился командир пятого, Зубков:
— Что ж это получается? У Вдовиченко почти две тыщи, а у нас пятьсот штыков, да и то сказать — штыки у половины вилами называются.
Белаш не успел и рта раскрыть, как подал хриплый голос Правда:
— А мэне шо? В расход?
— Что вы, товарищ Правда, у вас будет высокая фронтовая должность.
— У мэне була и так вышайшая за Зубкова, у мэне триста штыков, в его двести. И он вже шишка — комполка. А я?
Тут появился Махно и мгновенно уловил суть спора. Встав у стола, он поднял руку, прося внимания, и когда делегаты стихли, сообщил, не скрывая радости:
— Товарищи, вчера Красная Армия взяла Харьков.
Кто-то не удержался, захлопал в ладоши, к нему постепенно присоединились другие. Махно не хлопал, а дождавшись тишины, сказал:
— Что касается обиды товарища Правды, да и других командиров отрядов, вроде оставшихся не у дел, сообщаю следующее. Все они зачисляются членами оперативного штаба фронта. А конкретно, товарищ Правда становится заместителем начальника тыла по формированию частей и лазаретов. Начальник, товарищ Новиков, займётся частями, Правда — лазаретами. Вы поняли, товарищ Правда? В ваше подчинение поступают все лазареты фронта.
— Которых нема, — не унимался Правда.
— А ты как хотел? На готовенькое? Вот и станешь создавать. Я знаю, ты мужик деловой, хваткий. У тебя получится. Товарищи, фронт вам придётся держать немаленький, более 150 километров. У меня есть сведения, что Май-Маевский срочно сколачивает полки из местного населения, надо засылать в эти полки наших агитаторов с главным тезисом: «Товарищи крестьяне, вы воюете против своих братьев, переходите на нашу сторону»; и всячески приветствовать такой переход. Я уверен, большинство из них перейдёт к нам с оружием. Вот вам и будет пополнение, товарищ Зубков.
— Это всё на воде вилами, Нестор Иванович.
— Правильно, будет на воде вилами, если будешь сидеть сложа руки. Вон, учись у Правды, он уже костыли готовит бежать искать врачей и фельдшеров для лазаретов.
Многие с улыбками оглянулись в сторону Правды. Он, польщённый вниманием, прогудел:
— Да уж як узьмусь, усе будэ.
— Я верю, товарищ Правда, что вы всё сможете. Поэтому в штабе единогласно решили поручить это дело вам. Начальником оперативного штаба я назначаю товарища Белаша Виктора, заместителем — Василия Куриленко и членами штаба — Коляду и Пономаренко. А сейчас начальник штаба назовёт зоны ответственности каждого полка. Рекомендую командирам записать. Давай, Виктор Фёдорович, тебе слово.
5. Жаркий январь
Махно, отлично понимавший психологию крестьян, оказался прав. Полки, сформированные Май-Маевским из местного населения и кое-как спешно обученные стрельбе и строю, едва соприкоснувшись с махновцами, переходили на их сторону: «Мы не дурни, шоб у своих палить», «Хай Май-Маевский мае дулю».
За две недели, прошедшие после съезда, количество повстанцев на Южном фронте увеличилось более чем в два раза и достигло 15 тысяч. Образовалась и отдельная кавалерийская часть в 1000 сабель, которую возглавил лихой рубака Василий Куриленко. У повстанцев появилось 40 пулемётов, но по-прежнему был отчаянный голод на патроны. Полк, переходивший к повстанцам с винтовками, после первого же боя, расстреляв патроны, мало чем отличался от полка, вооружённого дубинами и вилами. И пулемёты на тачанках очень скоро из оружия огневого поражения и устрашения превращались в предмет украшения. Отовсюду слышалось отчаянное: «Патроны давай! Где патроны?» Увы, патроны были у белых.
Наиболее отчаянные повстанцы на свой страх и риск пробирались в тыл к белым, чтобы выкрасть хотя бы пару ящиков и зачастую расплачивались за это своими жизнями.
Неудивительно, что Южный фронт откатывался на север и очень скоро в Пологах уже хозяйничали белые. Отсюда до Гуляйполя было рукой подать. Май-Маевский, отлично понимавший, откуда исходит зло, отдал жестокий приказ:
— Это осиное гнездо — Гуляйполе — сравнять с землёй.
Зато севернее «Свободной территории», куда был отправлен отряд Петра Петренко, дела шли относительно успешно. Отчаянной храбрости воин, полный георгиевский кавалер Петренко пользовался у повстанцев непререкаемым авторитетом и любовью. На пути к Чаплину его отряд вырос едва ли не вдвое, присоединяя к себе мелкие отрядики, действовавшие по волостям. Петренко сходу взял Чаплино и соседнюю станцию Просяная, выгнав оттуда остатки оккупационного корпуса.
Брошенное оккупантами оружие и снаряжение весьма пригодились повстанцам. Продолжая движение, они заняли подряд несколько станций до Гришина.
Под Краматорском Петренко столкнулся с деникинцами, и здесь во время боя он применил свой любимый приём, которым пользовался ещё на Первой мировой. Одев на себя тужурку с погонами прапорщика, он проник к белым и, подбежав к пулемётчику, лежавшему за «Масимом» и стрелявшему по цепи повстанцев, сказал ему:
— Эх ты, разве так стреляют. Дай-ка. И дуй к капитану! Живо!
Пулемётчик вскочил и кинулся исполнять приказ прапорщика. А Петренко, мгновенно развернув пулемёт, начал в упор косить из него белых.
Однако идти на Краматорск, до которого оставалось 12 вёрст, Петренко не рискнул, опасаясь окружения. К тому же из Гришина прискакал посыльный и сказал, что его требуют в штаб.
— В какой штаб? — удивился Петренко. — В Гуляйполе, что ли?
Петренко ехал в Гришино, дивясь, что на станции, которую он взял всего три дня назад, уже образовался штаб. Чей? Какой?
Всё оказалось просто. Из Юзовки, спасаясь от Деникина, в Гришино примчался юзовский революционный штаб с охранной ротой, и сразу же занял бывший дом державной варты, вывесив на нём красный флаг, а на крыльце поставив часового.
Петренко в сопровождении двух адъютантов подъехал к штабу, слез с коня, кинул повод одному из них. Другому сказал:
— Добеги до телеграфа. Пусть попробуют связаться с Гуляйполем. Я после штаба подъеду, поговорю с батькой, — и направился к крыльцу. Поднимаясь по ступеням, он увидел, как забеспокоился часовой у двери, и как только Петренко оказался на верхней площадке, тот крикнул:
— Стой! Вы кто?
— Я Петренко.
— Начальник караула на выход, — закричал часовой.
В дверях появился человек в кожанке, перепоясанный портупеей, с наганом на боку.
— Вот, — сказал часовой. — Какой-то Петренко.
— Проходите, — сказал начальник караула. — Вас ждут, — и проворчал в сторону часового: — Тебе же было сказано десять раз Пе-трен-ко.
— Но вы ж видите... у него же... — промямлил часовой.
— Это не твоё телячье дело.
Начальник штаба Шота стройный, с тонкими чёрными усиками, одетый в черкеску с газырями, привстав за столом, пригласил:
— Садитесь, товарищ Петренко. Часовой, извините, заколебался, увидев ваши погоны, приняв вас за белогвардейца.
— Это я для дела, — сказал Петренко.
— Я так и подумал. Где сейчас находится ваш отряд?
— Он на пути сюда, в Гришино.
— Когда он прибудет?
— Полагаю, завтра будет здесь.
Петру Петренко не по душе пришёлся такой разговор:
— А вы, извините, на каком основании меня допрашиваете, товарищ Шота? Кто вы такой?
— Я начальник штаба Юзовского района.
— А при чём тут я и мой отряд? Командуйте в Юзовке. А я подчиняюсь штабу батьки Махно.
— Стоп, стоп, стоп, товарищ Петренко. Насколько мне известно, ваш Махно контролирует район Гуляйполя. А здесь территория, подконтрольная нашему штабу, Юзовскому, стало быть, и все военные силы должны быть в нашем распоряжении.