— А за что расстреливал?
— Они ж стали доказывать, что у них не наберётся столько, мол, поедем к соседям, займём. Для устрашения ликвидировал самых упорных.
— Сколько?
— Чего сколько?
— Сколько ликвидировал, гад?
— Восьмерых.
Нестор вскочил взбешённый, заорал, брызгая слюной:
— Я тебя самого, сволочь, ликвидирую.
— Но, батя...
— Молчать! Оружие на стол. Живо! Ну!
Щусь снял саблю, положил на стол, вынул из кобуры пистолет и положил возле сабли.
— Чубенко, — крикнул Махно и, когда тот явился на пороге, приказал: — Быстро вызови из караулки бойца. Щусь арестован, пойдёт под суд.
Чубенко исчез.
— За что, батя? — спросил Щусь.
— За самоуправство. Большевики под нас яму роют, а ты им помогаешь, мерзавец.
— Да ты что, батя? Я с первых дней с тобой рука об руку. Да у меня этого и в мыслях не было.
— Замолчи. Перед судом будешь оправдываться. Ты расстрелял восьмерых ни в чём неповинных людей. Да за одно это... Ну ладно, война, чего не бывает. Так ты ж, мерзавец, не разрешил женщинам взять трупы для похорон. Ты анархист, а поступил как деникинец, негодяй. Молчи! — рявкнул грозно Нестор. — Пока я сам тебя не шлёпнул.
Глаза у батьки горели такой лютостью, что Щусь не на шутку испугался: «А ведь запросто убьёт. Лучше помолчу».
Вошёл повстанец с винтовкой.
— Щусь арестован, — сказал Махно. — Веди его под замок. Вздумает бежать, стреляй.
Ошарашенный такой новостью повстанец помолчал, не умея быстро вникнуть в содержание невероятного приказа, но Махно подхлестнул:
— Ты оглох?
— Никак нет.
— Исполняй.
Когда Чубенко заглянул к Махно, тот быстро ходил из угла в угол. Алексей прислушался — сплошной мат из уст обожаемого батьки. Заметив в дверях Чубенку, Нестор крикнул:
— Верни его. Живо.
— Есть! — не скрывая радости, сказал Чубенко и кинулся догонять арестованного. Нагнал их уже у караулки.
— Давай назад к батьке.
— Ещё чего, — упёрся вдруг Щусь, решивший, что Нестор зовёт для немедленной расправы. — Раз арестован, садите под замок.
— А ты чего рот раззявил, — напустился Чубенко на караульного. — Тебе приказ батьки до фени? Веди его в штаб.
Когда они вошли в кабинет, Махно сидел за столом. Кивнул караульному: выйди. Махно прищурясь смотрел на Щуся и заговорил пониженным едва не до шёпота голосом:
— Возьми свои цацки, мерзавец. И вон, на фронт, чтоб мои глаза тебя не видели. И запомни, если подобное повторится, пристрелю как собаку. Сам.
Махно вернулся на совещание, когда там докладывал Черняк. Рядом со своим креслом Нестор увидел комиссара Петрова.
— ...Я не знаю, что делать, товарищи, — жаловался Черняк. — Рядом с моей контрразведкой большевики посадили свою Чеку. Она только мешает нам. Арестовывает наших хлопцев. Что ж это такое?
— Как у тебя идут дела с формированием бригады? — спросил Махно.
— Из гуляйпольцев уже сформировали кавалерийский полк в 650 сабель и стрелковый батальон в 800 штыков.
— А как у Ищенко и Паталахи?
— Они формируют в своих сёлах. Но сейчас добровольцев мало, начинается посевная.
— Да, да, хлеб всем нужен. Кое-кто забывает об этом, думает он сам на берёзах растёт.
Это был камушек в большевистский огород, но комиссар Петров смолчал. Махно завёлся:
— Это чёрт знает, что творится, товарищ Петров. Вы же обещали у нас распустить ваши Чеки, продотряды. Не трогайте вы крестьян. Предоставьте нам свободу анархо-коммунистического строительства. Делайте ваши эксперименты за пределами наших районов, не вмешивайтесь в наши семейные дела!
-— Товарищ Махно, загляните в наш договор, — заговорил Петров. — Мы с вами в военном союзе. Занятые территории принадлежат и вам и нам. Мы не виноваты, что рабочие не хотят жить без власти и по своему почину создают свою Чеку, чтоб защитить себя от ваших партизан.
— Я не так, как вы, понимаю союз. Вместе мы бьём Деникина, но цели наши разные. Ваши комиссары допущены в полки для координации совместных действий, а не для шпионажа и пропаганды. От имени Союза анархистов Гуляйполя и Военно-Революционного Совета я вас предупреждаю: не мешайте нам, уберите своих насильников-чекистов, прекратите агитацию и всё будет хорошо. Не уберёте, не прекратите —• разгоним силой, — твёрдо заключил Махно. — И только.
— Это ваше мнение? — холодно спросил Петров.
— Не только моё, а вот всех их, — кивнул Махно на командиров. — И всего Екатеринославского крестьянства.
Командиры зашумели одобрительно:
— Верно... Правильно... Сколько можно?
Махно вернулся в свой кабинет в сопровождении Белаша и Озерова. Батька был хмур и зол. Туда же было вошли Каретников с Черняком. Нестор, словно впервые увидев их, закричал:
— А вы что здесь делаете? На кого город бросили?
— Ты ж сам вызывал, — рассердился Каретников.
— Марш сейчас же в Бердянск.
— Сейчас едем, — огрызнулся Каретников. — Какого дьявола орёшь, как унтер?
На крыльце столкнулись с Чубенко.
— Алексей, чего это на батьке чёрт верхом поехал?
— Ой, братцы, не говорите. Щусь его рассердил. Ездил в немецкую колонию за контрибуцией и человек восемь расстрелял.
— От Федоски это можно было ожидать, — сказал Черняк. — Вообразил себя правой рукой батьки.
— Нестор его едва не шлёпнул. Оружие отобрал, отдал под арест, а потом вернул и выгнал.
— Куда?
— На фронт, куда ещё.
— Оно и верно. Федоскино дело на передовой быть, а не по штабам ошиваться. Из-за него, гада, и нам влетело.
9. Взятие Мариуполя
Мариуполь оказался крепким орешком. Сюда сбежались деникинцы из Волновахи и других станций и полустанков. Отступать им было некуда, за спиной плескалось море. Правда, на рейде стояла французская эскадра, и деникинцам удалось уговорить адмирала поддержать осаждённых огнём. Французы согласились, но не из солидарности с белыми, а из своих интересов: в порту высилась гора прекрасного донецкого угля в 3,5 миллиона пудов.
Из-за огня эскадры первая атака повстанцев, 19 марта, была отбита. Махновцы отошли, но всё равно не чувствовали себя побеждёнными, в лагере играла гармошка, горланились весёлые песни.
22 марта к лагерю прибыл Дыбенко на своём поезде. Пришёл в штаб Махно, тоже расположившийся в вагоне.
— О-о, Павел Ефимович, — не скрывая радости воскликнул Махно. — Теперь Мариуполь возьмём, раз начдив здесь.
Дыбенко со всеми поздоровался за руку, подмигнул как старому знакомому Чубенко:
— Что, союзник, забуксовал малость?
— Почему? — не согласился Алексей. — Мы просто провели разведку боем.
У окна Дыбенко увидел незнакомца, такого же богатыря, как и он сам, Нестор перехватил его взгляд.
— Знакомьтесь, Лев Зиньковский, только что из Мариуполя. Он из здешних, тоже страдник анархизма. Под Царицыном у Черняка в начальниках штаба обретался.
— Я слышал о вас, — подал Зиньковскому руку начдив. — И рад за тебя, Нестор Иванович, что к тебе слетаются хорошие люди.
— Я думаю ему, как местному, поручить контрразведку в Мариуполе. Лева говорит, он в городе всех собак знает.
— Что ж, это идея, — усмехнулся Дыбенко, присаживаясь к столу. — Дело за малым, надо взять Мариуполь.
— Возьмём. Лева вон по карте нам показал, откуда лучше атаковать, где у них пушки, где пулемёты. И потом, они там уже в портки наложили. Лева, скажи.
— Да, — подал басовитый голос Зиньковский. — Среди деникинцев ужасная паника, многие ищут лодки, хотят на них бежать. Сносятся с французской эскадрой, не иначе напрашиваются в пассажиры.
— И как вы думаете, французы согласятся?
— Вряд ли. Они ещё не вывезли уголь из порта и, я думаю, не захотят ссориться с повстанцами.
— Уже поссорились, — засмеялся Махно. — Дырка им от бублика, а не уголь.
Именно в это время на французском флагманском крейсере шло совещание, на котором было принято решение: «Огневую поддержку Мариуполю более не проводить, так как сдача города повстанцам неизбежна. Поэтому лучшая позиция — нейтралитет. И потом, надо помнить, что именно Франция была родиной первых революций, что именно у нас прекрасный гимн «Марсельеза», ныне часто исполняемый в революционной России». О чём только не вспомнишь ради драгоценного угля. Был бы он в трюмах, эскадра давно бы шла по Дарданеллам.
— Пойдём в мой вагон, — пригласил Дыбенко Нестора. — У меня есть кое-что получше гуляйпольского коньяка.
— Спасибо, Павел Ефимович, я уже привык к своему самогону, самое крестьянское питьё.
Нестор не забывал совет Голика: «Не доверяй большевикам. Будут куда звать, хоть на честь, не езди. Может оказаться ловушкой».
— Ах, Лева, неужли ты думаешь, что меня, старого воробья, можно на мякине провести, — отвечал батько своему контрразведчику. — Но за совет спасибо. Не забуду.
— Мне с тобой хотелось с глазу на глаз поговорить, — молвил негромко Дыбенко. — Посоветоваться.
— Идём в моё купе, — предложил Махно и сказал остальным: — Отдыхайте, хлопцы. Утро вечера мудренее.
В своём купе Нестор сразу поставил на столик бутылку самогонки, высыпал ворох вяленой рыбы. Стал наполнять стаканы.
— Ну, как мой Озеров? — спросил Дыбенко. — Пригодился?
— Хороший штабник, Белаш им доволен. Ну, Павел Ефимович, давай первую за Мариуполь.
— За наш Мариуполь, — добавил Дыбенко.
— За наш, естественно, — согласился Махно и выпил стакан не морщась.
— Я что мыслю, Нестор. После Мариуполя ты сразу нацеливаешься на Таганрог, там сидит твой друг Антон Иванович. Конечно, ты его не пленишь, факт, но пощекочешь, чтоб он знал, с кем имеет дело. А я ударю на Крым.
— Ну ты мне это уже говорил.
— Я помню. Тогда мечталось, а ныне само просится к осуществлению. Я, дурак, поделился этой мыслью с командующим. Он на дыбы: «Дальше Перекопа не сметь!», да ещё и Ленину наябедничал. Тот назвал этот план авантюрой. Ну что они видят, сидя там, в Кремле? Да и этот командующий из Харькова? Нам-то на месте ясней ясного. Я наступаю на Мелитополь, беру Крым и через Керченский пролив выхожу Деникинской армии в тыл. Каково?