— Случайно, сволочь, промахнулся. Если б не этот комиссар, он меня бы ещё в кабинете взял. И это командарм?
— Два сапога пара — Троцкий с Ворошиловым.
— Нет, Нестор, какой идиотизм, они вздумали сменить и командиров полков, и как думаешь, с кого начали?
— С Паталахи, наверно?
— Точно. Как угадал?
— Самый большой полк, 8 тысяч.
— Из них 3 тысячи без винтовок. Паталаха отказался выполнять приказ Ворошилова и самовольно с отрядом пробился в родную Вербовую, занял её. Был окружён белыми, бился сколько мог, сам погиб, а уцелевшие разбежались. Петренко 20-го июня освободил Гуляйполе, но удержать не смог, и когда дрался у Заливного, к нему приехали 10 молодцев, чтоб арестовать его. Он их всех расстрелял и объявил войну красным.
— Молодец Петренко, — сказал Нестор. — Мы уже их лупим. Намедни разбили полк. Красноармейцы против наших не тянут, деморализованы всеобщим бегством. Почти не сопротивлялись, командиров и комиссаров мы порубали, а рядовым велели сдать оружие и на все четыре стороны. Почти половина к нам попросилась. Принял. А куда им деться? Вернутся к своим, наверняка ими Чека заинтересуется, как же: у Махно были.
— Да, Нестор, на тебя они злятся сильней, чем на Деникина: предатель, разбойник, мародёр.
— Знаю, Виктор. Вон даже мой давний друг Дыбенко издал приказ: где бы кто ни встретил Махно, чтоб его расстрелял. Ещё бы им не злиться: красноармейцы ко мне целыми ротами переходят. Надысь рассказывали, как перед одной выступал Дыбенко, поливал меня грязью, так ему кричали: «Не ври как сивый мерин, мы все уйдём к Махно!» Так что, Витя, правда на нашей стороне и народ это нутром чувствует. Мне иной раз, веришь, кажется, что Троцкий с Ворошиловым агенты Деникина. Ей-ей.
— Судя по их действиям, пожалуй.
На следующий день Махно и Белаш ехали впереди отряда верхом на конях, Нестор неожиданно сказал:
— Виктор, ты помнишь, я вчера тебе рассказывал о митинге, на котором выступал Дыбенко, и как ему кричали красноармейцы. Помнишь?
— Помню.
— Мне эта фраза приглянулась, и я стишок придумал:
Большевику не веря,
Кричали все в одно:
«Не ври как сивый мерин,
Мы все идём к Махно!»
Ну как?
— По-моему, очень складно, — искренне похвалил, улыбаясь, Белаш. — Всё сочиняешь, Нестор Иванович?
— Да когда тут, — вздохнул батька. — Так. Засядет иногда в голове строчка красивая, мусолишь её, мусолишь, ан, глядишь, стишок вытанцовывается.
«Сказать или не сказать? — подумал Белаш. — Нет, не надо, ещё обидится». За глаза штабные шутливо меж собой иногда называли батьку «Пушкиным» за его пристрастие к сочинению стихов, а главное, за чтение перед ними, с извечным вопросом: «Ну как?» Мало разбираясь в этом, обычно хвалили: «Складно». Кто-то из грамотеев однажды ляпнул: «Как у Пушкина», но от этой похвалы Нестор поморщился, на грамотея глянул неодобрительно. С той поры кроме «Складно» никаких оценок не было, а «Пушкин» ушёл как бы в подполье.
— А вон и Кампанеевка, — сказал Махно, указывая на село. — Тут и передохнем.
В этот миг справа, со стороны кладбища, захлопали выстрелы, первая же пуля пропела буквально под носом у Махно, видимо, стрелок целил ему в голову. Нестор рванул повод, крикнул:
— Живо в балку!
Конники, следовавшие сзади, скатились за батькой. Оттуда высмотрели какого-то мужика, ехавшего на телеге.
— Петя, — обернулся Махно к Лютому. — Возьми хлопцев, догоните его и ко мне.
Подъехавшего мужика Нестор спросил:
— Кто стоит в селе? Красные?
— Ни, григорьевцы.
— Хо-хо, на ловца и зверь бежит. Я сейчас черкну записку, передашь её командиру. Виктор, бумагу и карандаш.
Получив бумажку, положил её на жёсткую кобуру маузера, написал: «Григорьев! Разве так союзников встречают? Не хватало ещё нам меж собой сцепиться. Батько Махно».
Когда мужик уехал, Белаш спросил:
— Ты что, всерьёз хочешь Григорьева в союзники?
— Найди мне лучшего, — нахмурился Махно. — Ты читал его универсал? Он против чекистов и большевистской политики на селе. Что ещё надо? Тут я с ним заодно.
— А антисемитизм?
— Ничего, перевоспитаем. У меня в дивизии их немало было. Перевоспитали.
Ждать пришлось довольно долго, около двух часов. Наконец появился на коне григорьевец, подъехал, представился:
— Командир роты Бондарь.
— А где же сам атаман? — спросил Махно.
— Он отдыхает на хуторе.
— Что ж вы по своим бьёте?
— У вас же на лбу не написано, что вы свои. Вот хлопцы на заставе и начали стрелять. Звиняйте, батько Махно, бывает.
— Это верно, — усмехнулся Нестор. — Бывает, что и башку пробивают. Надеюсь, вы не будете против, если мы тут в селе разобьём лагерь.
— Помилуйте, будем только рады.
— А когда атамана увидим?
— Я пошлю за ним на хутор. Думаю, к утру явится.
На следующий день появился Григорьев, невысокий, широкоплечий, лобастый мужчина в полувоенном френче и в гражданских брюках поверх сапог.
— Ага, наконец-то вам прояснило, — вскричал он. — Я рад, очень рад встрече. Давно мечтал побачить батьку Махно, наконец сподобился.
Он пожал Нестору руку, не переставая говорить:
— У вас жиды есть?
— Есть, — отвечал Махно.
— Значит, будем бить.
— С чего ради?
— Понимаешь, занял я Одессу, глазом не успел моргнуть, а уж тут тебе Ревком образовался и в нём одни жиды. Где ж справедливость? Пока я шёл в атаку, их рядом не было. Я город взял, а они тут как тут. Ну хлопцы тоже возмутились. Ну я их всех к ногтю, только комиссар ревкома Богун удрал, сволочь, и комиссар порта Молыцкий слинял, а то бы и им было. Я всех нехристей к стенке...
Штабисты Махно переглядывались недоумённо: «Вот так союзничка бог послал». Наконец Нестор перебил хвастливого атамана:
— Это вы писали универсал?
— Да, я. А что?
— Я немного с ним не согласен.
— Готов выслушать ваше мнение, батька.
— Давайте тогда соберём ваших и наших командиров, примем решение, обсудим ситуацию.
— Согласен.
— Каков у вас отряд?
— 500 штыков и 20 сабель.
— Не густо. У нас, пожалуй, получше будет.
— У меня в Одессе целая дивизия была. А они мне приказ: иди в Венгрию, помогай революции. А чего я там не видел? Мне и здесь неплохо... — Григорьева опять понесло, видимо с похмелья. И Нестору пришлось снова его останавливать:
— Ладно, атаман. Плюнем на прошлое. Давай обсудим настоящее. Собирай своих командиров.
В волостную избу набилось битком. Из махновцев помимо самого батьки пришли Каретников, Кожин, Чубенко, Марченко, Василевский, Гроян, брат батьки Григорий и другие. Не меньше пришло и григорьевцев. Махно с Григорьевым заняли председательский стол. Нестор встал и объявил:
— Повестка дня: соглашение махновцев с григорьевцами. Надо сразу решить, против кого мы будем воевать. Я предлагаю для начала бить Петлюру.
— Коммунистов будем бить, — сказал Григорьев.
— И Деникина, — добавил Махно.
— Тут я с тобой не совсем согласен, батька.
— Почему?
— Коммунистов и Петлюру мы уже видели и знаем, кто они такие, а деникинцев не видели. А они, говорят, против коммунистов и ещё за Учредительное собрание, а это совсем хорошо.
— Чем же?
— Как чем? Учредительное собрание — за волю для Украины.
— Ну этого мы ещё не знаем, оно не успело этого сказать. А почему ж ты не хочешь бить Деникина, атаман?
— Видишь ли, деникинцы с Петлюрой малосильны, если мы их перебьём, то большевики захватят власть. Это ж ясно как божий день.
— Что-то я не почувствовал, что деникинцы малосильны, скорее наоборот.
Спор между главарями несколько затянулся и конца ему не видно было. Наконец вмешался Чубенко:
— Давайте ближе к долу, батьки и атаманы. Вы рушите повестку дня. А она как звучала: соглашение между махновцами и григорьевцами. Вот и обсудим это соглашение. Объединяемся мы или нет?
— Я согласен, — сказал Махно. — И вообще, атаман, мы с тобой спорим, а народу слово сказать не даём, точь-в-точь как большевики.
— Пущай говорят, я согласный.
Собрание сразу оживилось, посыпались предложения создать свой Реввоенсовет Повстанческой армии, высший орган союза махновцев с григорьевцами. Председателем его было решено выдвинуть батьку Махно. Нестор, уловив на лице Григорьева ревнивую тень неудовольствия, что не ему досталось председательство в Реввоенсовете, предложил:
— Главнокомандующим нашим войском должен стать атаман Григорьев, как человек, имеющий богатый военный опыт.
Махно сразу понял, что, теша честолюбие атамана, с ним можно что-то путное сделать. Хотя его нежелание бить деникинцев несколько настораживало.
Совещание затянулось, голосовали и обсуждали каждого члена Реввоенсовета, в который вошли почти поровну махновцы и григорьевцы. Нестор добился общего согласия, что Реввоенсовету беспрекословно подчиняются все, в том числе и главнокомандующий. Начальником штаба объединения избрали Григория Махно.
После заключения соглашения на площади состоялся митинг, на котором выступили Махно, Григорьев и Чубенко. Таким образом григорьевцы вступили под чёрное знамя анархизма.
Чтобы облегчить крестьянам постой новой армии, решили рассредоточиться по ближайшим сёлам и хуторам, поддерживая постоянную связь между ними.
Махновцы расположились в Сентове, и Нестор сразу же сказал своим:
— Я должен съездить в Песчаный Брод, там моя жена.
— А что скажет на это главнокомандующий, — с подковыркой заметил Чубенко.
— Ему доложите, что еду я на разведку.
Так и было решено. 30 июня на площади построилось 150 кавалеристов под командой Щуся, долженствующие сопровождать батьку.
Махно уже сидел в тачанке и отдавал последние приказания, когда со стороны заставы появились повстанцы, ведя двух захваченных в гражданской одежде.
— Вот, батька, до начальника просились.
— Ну что у вас? — спросил Нестор.