— Товарищ Махно, сегодня ночью григорьевцы ограбили наш кооператив.
Нестор тут же написал записку: «Николай! Твой хлопцы ограбили местных крестьян. Приезжай и разговаривай с ними сам. Народ возмущён. Нестор Махно».
Отправив посыльного с запиской Григорьеву, Нестор велел своим активистам подтянуться к сельсовету. А Чубенке сказал:
— Алёша, явилась прекрасная возможность разоблачить его прямо на митинге. Ты начнёшь. На всякий случай возьми к себе телохранителем Сашу Лепетченко. Пусть будет рядом с тобой и начеку.
— А где будет Григорьев?
— Я посажу его рядом с собой. Для безопасности.
А между тем к сельсовету сходилось всё более и более крестьян, возмущённых случившимся:
— Это что же? Кричит, что он защитник трудового крестьянства, а сам поступает хуже большевиков!
— Пусть ответит перед миром.
— Где он? Поди прячется.
Последняя фраза долетела до ушей Григорьева, подъехавшего к сельсовету в окружении телохранителей.
— Это кто прячется?! — крикнул он высокомерно. — Я, что ли?
— Давай, Николай, сюда на крыльцо, — пригласил Махно индифферентно. — Согрешил, оправдывайся.
Спрыгнув с коня и кинув повод ординарцу, Григорьев вперевалочку направился к крыльцу в сопровождении хмурого горбоносого телохранителя. Народ расступался, пропуская их.
Взошёл на высокое крыльцо, подперев правой рукой бок, спросил вызывающе:
— Ну что тут у вас?
Председатель кооператива, стоявший внизу, спросил с возмущением:
— А разве ты не знаешь, что у нас? Твои парни ограбили наш кооператив.
— То не мой, — отрезал Григорьев сходу.
— А чьи же?
— То махновцы, — не моргнул глазом атаман.
— Нет, твои.
— Докажите.
— Сторожа вязал григорьевец, такой рябой. Ты его знаешь.
— Хах. У Нестора рябых половина отряда.
— Григорьев, не будь бабой, — вмешался Махно. — Отвечай по существу, а не устраивай базар.
— Так я и так говорю по существу, твои хлопцы подломили этот кооператив.
— Всё сказал?
— Всё.
— Садись. Дай выступить другим. — Махно обернулся к крестьянам: — Слово имеет член Реввоенсовета товарищ Чубенко.
Тронул за рукав Григорьева:
— Сядем, послушаем.
Внизу в нескольких шагах от крыльца стояла длинная скамейка, вынесенная из сельсовета, на ней уже сидели Чубенко, Каретников, Лютый, Троян, Лепетченко.
Махно и Григорьев спустились к скамейке, сели рядом. Чубенко поднялся на крыльцо, с ним как привязанный Лепетченко.
— Товарищи, атаман Григорьев слишком много стал себе позволять. Вот и сегодня, вместо того чтобы признать свою вину, найти грабителей крестьянского добра, достойно наказать их, а перед народом извиниться, он валит всё на махновцев. Да у нас за такие вещи — ограбление бедняков, батька сам расстреливает. И потом, именно Григорьев оставил одному помещику пулемёт с патронами и 60 пар брюк, тогда как повстанцы раздеты и плохо вооружены.
— Что он несёт, сволочь, — заскрипел зубами Григорьев. — Ты зачем ему такое позволяешь?
— А ты что, не оставлял помещику пулемёт и эти брюки?
— Я в карты проиграл. А это разные вещи.
— Ладно, ты же знаешь, у нас свобода слова, пусть говорит, после спросим его.
А меж тем Чубенко продолжал с пафосом:
— ...Григорьевцы устраивают еврейские погромы, в то время как махновцы проводят политику интернационализма. Когда Григорьев брал сено и фураж у кулаков, то платил, а бедняков просто грабил, суя им в нос маузер. И потом, мы воюем с белыми, не щадя сил, а Григорьев неделю тому назад, когда к Плетёному Ташлыку прорвался Шкуро, не захотел вступать в бой.
— Да ты что несёшь? — вскричал Григорьев, вскакивая и решительным шагом направляясь к крыльцу.
И тут Алексея загородил Лепетченко, недобрым взглядом встретив Григорьева. Тот протопал мимо их в сельсовет в сопровождении телохранителя, процедив сквозь зубы:
— Следуй за мной, брехун.
Чубенко, подмигнув Махно, направился вместе с Лепетченко в сельсовет. Поднялись все сидевшие на лавке перед крыльцом и тоже проследовали в дом.
Григорьев, встав за столом, стучал по нему крепкой короткопалой ладонью и орал на Чубенко, стоявшего перед ним напротив за другой стороной стола:
— Ты, гад, не заговаривайся. Ты факты давай.
— Факты? Пожалуйста, ты получил от Деникина полтора миллиона, и если б не батька, перехвативший посыльных Деникина...
Григорьев, бледнея, стал наклоняться за маузером, сунутым им за голенище сапога. Но Чубенко опередил его, он уже был готов, мгновенно выхватил пистолет и выстрелил в Григорьева.
Тот закричал и бросился к выходу.
— Бей атамана! — крикнул Махно.
Первым бросился за Григорьевым Каретников, за ним остальные. В эти мгновения забыли о телохранителе. Он, выхватив маузер, хотел выстрелить в Махно, но снизу по руке его пнул Колесник; выстрел грохнул, но пуля ушла в потолок.
Меж тем Григорьев выскочил из сельсовета, сопровождаемый сзади беспорядочной стрельбой махновцев. Толпа крестьян стала разбегаться. Атаман, едва спустившись с крыльца, споткнулся. В него палили сразу пять стволов. Григорьев, упав, наконец-то достал маузер, но выстрелить не успел. Подбежавший махновец выстрелил ему в голову, и Григорьев уже не шевельнулся.
А в сельсовете, сцепившись, катались по полу телохранитель атамана и Колесник. Махно бегал вокруг них с маузером и беспорядочно стрелял, норовя попасть в григорьевца, но тот оказался таким вёртким, что пули чаще задевали Колесникова.
И только влетевший с улицы Каретников с первого же выстрела убил охранника.
Вошёл сияющий Чубенко:
— Всё! Нет атамана!
— Объяви народу, — сказал Нестор.
— Какому народу, батька? Все разбежались. Живуч чёрт оказался.
— Алёша, перевяжи Колесника, если б не он, меня б уж не было в живых. Семён, подымай наших, бери Щуся, Марченко, разоружайте григорьевцев. Я пока составлю телеграмму.
— Какую телеграмму? — удивился Каретников.
— Хочу Деникина с Троцким порадовать, что убит Григорьев. Гавря, ищи чернила, бумагу.
От непрошедшего ещё волнения у Нестора тряслись руки, и он никак не мог начать писать. Троян притащил из сеней ковш воды.
— Выпей, батько, сразу успокоишься.
Махно выпил весь ковш, взялся за ручку. «Всем, всем, всем. Сегодня, 27 июля 1919 года, в селе Сентово, нами убит контрреволюционер атаман Григорьев. Исторические последствия за этот расстрел считаю своим революционным долгом взять на себя. Да здравствует народное повстанчество Украины! Да здравствует Украинская независимая Социалистическая Советская Республика! Да здравствует социализм!
Батько Махно».
19. Подруга жены
Войдя в свою горницу, Нестор увидел жену и её подругу Феню Гоенко, сидящими на кровати и горько плачущими.
— Что случилось, девчата?
— Отца убили, — через всхлип прошептала Галя.
— Кто?
— Красные. Феня вон приехала рассказала.
— Как это случилось?
— Ну как? — отирая слёзы, начала рассказывать Гоенко. — Налетели конные, давай за вас пытать: был Махно? Что делал? Куда убыл? И в тех хатах, откуда с вами хлопцы ушли, избивали стариков, некоторых расстреливали. Андрея Ивановича, Галиного отца, избили в кровь и расстреляли. Искали мать, её соседи спрятали, хату и двор сожгли.
— Где они сейчас? — спросил Махно.
— Пьянствуют.
— Сколько их?
— Не менее сотни.
— Так. Живо в тачанку, едем в Песчаный Брод.
Нестор выскочил из хаты, нашёл Щуся:
— Феодосий, подымай своих. Едем.
— Куда?
— На Песчаный Брод, там красные каратели. Пусть обязательно все хлопцы-песчанобродцы будут, чтобы посмотрели, что натворили красные.
— Но-о...
— Никаких «но». Быстро надо.
Трояну Нестор приказал:
— Запрягай мою тачанку, Лепетченко к пулемёту, возьмёте Галю с её подругой — и за нами на Песчаный Брод.
— А ты, батько?
— Я в седле.
Махно скорым маршем сам повёл отряд в 300 сабель на Песчаный Брод, не понимая, откуда могли взяться красные. Ведь Красная Армия, разбитая и деморализованная, бежит на север, многие части и подразделения пристают к Повстанческой армии батьки Махно, которая не по дням, а по часам увеличивается только за счёт красноармейцев, разуверившихся в своих командирах.
«Это чекисты, — решил для себя Нестор. — Изрублю всех, ни одного не оставлю».
Это действительно был чекистский заградительный отряд, в задачу которого входила драка не с врагом, а с теми подразделениями, которые вдруг надумают отступать, «дезертировать». Вооружены эти «заградники» были гораздо лучше фронтовых частей, и права у них были абсолютные.
Теперь, когда отступал не полк, не дивизия, а практически бежал весь фронт, смявший и все заградительные отряды, чекисты оказались вроде бы и ненужными.
Так не пойдёт. Они должны быть нужны при любых обстоятельствах. Так решил комиссар отряда товарищ Иванов, личный друг железного Феликса и такой же «железный». Несмотря на неразбериху, на всеобщую панику, ему удалось сохранить свой отряд в целости.
На станции Помошной чуткий чекистский слух уловил имя Махно. Как? Он где-то здесь? Это же тот самый Махно, открывший фронт Деникину и объявленный вне закона. Тот самый, из-за которого всё это и происходит, весь этот бедлам. Да какая чекистская душа может это простить?
Такого удобного случая наказать предателя товарищ Иванов не мог упустить.
Заградотряд отправился в Песчаный Брод. Но Махно, конечно, там не захватили: «Улизнул сволочь», но зато сколько следов оставил: ещё цел помост, с которого он наверняка агитировал крестьян; ещё тут и свадьба его была. То-то кругом цветы валяются, ещё не завядшие. А кто у него невеста? Где её хата? Кто её родители? Тащите сюда старого хрыча, мы его поспрошаем за зятька. И пошла писать губерния.
Приказ: всех, кто был на свадьбе, ко мне! Ах, вся деревня. Стрелять каждого десятого, чтоб впредь неповадно было. А уж о тех дворах, откуда ушли к Махно, и говорить нечего: жечь!