Вручая один экземпляр Волину, Петлюра сказал:
— Я согласен встретиться с Махно.
— Где, ваше превосходительство? Здесь, в Жмеринке?
— Нет. Я прибуду со своим поездом в Умань. Пусть к 12 часам дня 25 сентября ваш главнокомандующий встречает меня.
— Так. Сегодня 20-е. Думаю, пять дней вполне достаточно для подготовки, Итак, Умань, 25 сентября в полдень.
— Да. Прошу передать Махно мои наилучшие пожелания, — при этом Петлюра даже щёлкнул каблуками. Тютюник лишь кивнул утвердительно головой.
В лагере Махно чувствовалось оживление. На станцию Умань прибывали порожние эшелоны, в которые загружали раненых. Со многими из них отправлялись жёны, невесты, которым обязательно вручались деньги и продукты на дорогу.
Всё это происходило под непрекращающуюся канонаду не утихающих боев. На Реввоенсовете, собравшемся обсудить предстоящую встречу Махно с Петлюрой, Чубенко заявил безапелляционно:
— Это, товарищи, прекрасный момент для ликвидации Петлюры.
— Как? — удивился Белаш. — Но это же, в конце концов, непорядочно.
— А с его стороны порядочно вести двойную игру?
— Что ты имеешь в виду?
— Я видел в Жмеринке на станции двух деникинских офицеров. Почему они там оказались? Ведь считается, что Петлюра в состоянии войны с белыми. Вы представляете, в каком положении мы окажемся, если они сговорятся.
— От Петлюры этого можно ожидать, судя по тому, насколько он был «верен» Раде и гетману Скоропадскому, — сказал Махно. — Так что в предложении Чубенко есть рациональное зерно. Надо подумать.
— Но его армия? Как она отнесётся к этому? — усомнился Белаш.
— А как григорьевцы отнеслись к смерти своего атамана? Половина перешла на нашу сторону, половина разбежалась. Лишь верблюжанцы, его земляки, серчают на нас.
— Товарищи, — заговорил Волин, — что нам говорит история на этот счёт? История говорит, что после смерти самых великих завоевателей, взять Аттилу или Македонского, их империи рассыпались как карточные домики.
Доводы теоретика-анархиста оказались убедительными: Петлюра даже не Македонский, его можно безболезненно ликвидировать. Когда ещё подвернётся такой удобный момент? А он анархизму такой же враг, как и большевики, не говоря уже о деникинцах. Раз сам лезет в ловушку, почему бы её не захлопнуть?
Стали обсуждать детали. 25 сентября в Умань отправляется группа террористов-бомбистов и снайперов. Если им по каким-то причинам не удастся приблизиться к вагону Петлюры, то в дело вступает сам батько Махно. Он в сопровождении своего конвойного полка прибывает на станцию, входит в вагон Петлюры и расстреливает его вместе с Тютюником и адъютантами. Эта стрельба и явится сигналом для нападения махновцам на охрану Петлюры. Тут всё решат мгновения и меткость батьки. Можно сразу и телеграмму заготовить с ударным началом: «Всем! Всем! Всем!»
— Не надо, — сказал Махно, — ещё сглазим.
Пятеро бомбистов и снайперов ещё с вечера 24-го пробрались в Умань и стали ждать прибытия поезда Петлюры. Но ещё до его прихода подошёл поезд охраны и буквально в четверть часа из вокзала были изгнаны все пассажиры, закрыты кассы и даже начальник станции заперт в собственном кабинете.
Махно выехал на тачанке в сопровождении 500-сабельной охраны, мысленно в который раз проигрывая свои действия в вагоне Петлюры.
Без четверти 12 он уже въезжал в Умань и впереди, на обочине, увидел Воробьёва, бывшего «черногвардейца». Тот поднял руку, прося остановиться.
Подъехали к нему, Махно спросил:
— В чём дело, Николай? Не приехал?
— Приехал. Разогнали всех от вокзала на двести сажен. Постоял минут двадцать и ту-ту, побежал назад на Христиновку.
— Ушёл?
— Ушёл, батько.
— Вот же гад, — выругался Нестор. — Почуял.
(Через 7 лет, уже в Париже, пуля возмездия найдёт-таки Симона Васильевича, и перед выстрелом убийца — часовщик Шварцбард ещё уточнит: Петлюра ли пред ним? А уточнив, всадит в него всю обойму).
В этот же день, 25 сентября 1919 года, взрыв мести всё-таки прогремел в Москве, в особняке графини Уваровой по Леонтьевскому переулку, 48, где размещался Московский комитет РКП(б) и куда собралось более 100 ответственных работников партии. В 9 вечера анархист Соболев через окно бросил адскую машину в зал. Взрыв был настолько мощный, что снёс потолок и обрушил заднюю стену в сад.
Это был тот самый Соболев, который в составе группы в 25 человек в июне выехал со станции Фёдоровка на Харьков для взрыва Чека и освобождения товарищей, сидевших в подвалах. Прибыв в Харьков, они узнали, что все их товарищи уже расстреляны, и решили отомстить за их смерть по «высшему разряду». По их сведениям, в Московском комитете РКП(б) должен был выступить Ленин, но вождь там не появился, может, как и Петлюра что-то почуял.
Было убито 12 человек, ранено 50. Соболев по этому поводу каял себя: «Откуда мне было знать, что у них перерыв и они большинством ушли из зала. Ах, как бы надо было обождать, когда они вновь рассядутся».
— Ладно, не переживай, — утешали его. — И дюжина неплохой почин.
Вскоре по Москве разлетелась листовка, в которой сообщалось, что:
«...Взрыв в Леонтьевском переулке произведён Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан в отместку большевикам за расстрел в Харькове ни в чём неповинных махновцев». Этой листовкой, хотели того или не хотели анархисты, а выдали чекистам ниточку, по которой те в конце концов вышли на них. А главное, подставили батьку, ни сном ни духом не знавшего о готовящемся взрыве и, возможно, не разрешившего бы его. Ведь он отправлял их по другому адресу: Харьков, Чека, на выручку товарищей.
22. Прорыв
Днём 26 сентября Махно вызвал в штаб командиров корпусов и бригад и поставил им задачу:
— Сегодня ночью мы должны начать прорыв на Екатеринославщину. Противник имеет около 20 тысяч штыков и 10 тысяч сабель и пытается обойти нас с севера. Сегодня днём почти без боя занял Умань; петлюровские сичевики тут же стали деникинцами. Очень ненадёжный у нас союзник. Теперь мы практически в окружении. Поэтому 3-му корпусу достаётся западная сторона, наш тыл. А 1-му корпусу противостоят три офицерских полка, они занимают фронт по реке Ятрань от Коржевого Кута до Перегоновки и будут драться, я полагаю, отчаянно. Восточная часть — одна из важнейших — проходит тоже по Ятрани, здесь действует 2-й корпус Вдовиченко. 4-му корпусу достаётся южная сторона, где белогвардейцы подкинули полки, состоящие в основном из гимназистов и реалистов. Не думаю, что эти мальчишки окажут сильное сопротивление.
— По-моему, надо взять Умань, — заметил Вдовиченко.
— Верно, — согласился Махно. — Выделишь для этого кавбригаду Щуся. Но главное наше направление — на восток и юго-восток по тылам Деникина. Дабы не получилась у нас куча мала, делимся на три колонны. Главная центральная колонна будет состоять из 3-го и 4-го корпусов, таким образом, Гавриленко с Павловским двигаются по направлению Добровеличков—Новоукраинка—Верблюжка и через Хортицу на Александровск. У вас самое большее расстояние, где-то около 350 вёрст. Вы записывайте, чтобы потом не путаться и не перебегать друг другу дорогу.
Правую колонну составит 1-й корпус Калашникова. Тебе, Александр, надлежит идти через Песчаный Брод, Софиевку, Долинскую и Кривой Рог на Никополь, это примерно 315 вёрст. Левую колонну возглавит наш георгиевский кавалер Вдовиченко со своими азовцами. Её направление — Ново-Архангельское, Большая Виска, Елизаветград, Новая Прага и, через Каменку, на Екатеринослав; это примерно 320 вёрст.
— Всё это ясно, батька, но прежде чем выйти на эти направления, надо прорвать кольцо окружения, — заметил Вдовиченко.
— Совершенно верно, Трофим Яковлевич, я для того и собрал вас. Сегодня, точнее завтра, уже 27-го, в 2 часа ночи начинаем. В Перегоновке стоят лучшие офицерские полки Слащёва, здесь самый крепкий заслон, с него и начнём. Чубенко давно плачется: куда девать эти чёртовы морские мины? Вот тут они нам и сгодятся. Слышишь, Алексей?
— Да, батько.
— Устанавливаешь их перед Перегоновкой и в 2 часа ночи рвёшь единым махом.
— Всё?
— Именно всё. Таким образом мы сразу освобождаем несколько сот подвод для нашей пехоты, взрывом нагоняем шороху офицерне, и тут же идём на прорыв. Этот взрыв станет для всех сигналом к атаке. Теперь, товарищи командиры, запомните — у кого произойдёт заминка, немедленно шлите ко мне связного, я сам поведу свою кавбригаду на выручку. Офицерские полки вырубать под корень, никаких пленных, рядовых разоружать и — вольную. Вопросы есть?
— А какова будет скорость движения колонн? — спросил Калашников. — Хотя бы приблизительно?
— После прорыва лучшая скорость 100 вёрст в сутки.
— Ого-о, — почти хором ответили командиры.
— А что? Пехота наша вся на колёсах. Что касается лошадей, их, конечно, надо менять. У крестьян никаких реквизиций, только на обмен. Если будут жалобы, командиров будем судить. Ну если 100 вёрст ого-го, по 50—70 можно одолеть. Чем выше будет наша скорость, тем неожиданнее мы будем появляться перед очередными гарнизонами врага. Не забывайте суворовское — «быстрота и натиск». Таким образом, мы выходим к Днепру в трёх точках: Екатеринослав, Александровск, Никополь. Форсировав Днепр, мы оказываемся в глубоком тылу Деникина и должны захватить его арсеналы в Бердичеве и Волновахе. И всё, братцы, Деникин сдохнет. Ему будет не до Москвы.
В 2 часа ночи дрогнула под Перегоновкой земля от грохота мин, и конница пошла в атаку. В сущности, атаки начались на всех направлениях. На северном кавбригда Щуся ворвалась в Умань и рубила, помимо деникинцев, своих вчерашних союзников — петлюровских сичевиков, сдавших накануне город белым без единого выстрела. Уже к полудню белые потеряли здесь около 6 тысяч человек.
Удача сопутствовала повстанцам и на южном направлении, как это накануне предсказывал батько. Только пленных здесь было захвачено более трёх тысяч, в основном гимназистов, и старые повстанцы всерьёз обсуждали наказание этому воинству: «Всыпать каждому доброго ремня, шоб садиться было не на что, дать ему под зад коленкой и хай катится до дом