Белаш вышел во двор, прошёл к калитке и действительно увидел покачивающегося батьку, бредущего к дому с гармошкой и поющего на всю улицу.
Нестор, увидев Белаша, радостно замахал ему рукой:
— Витя, где ж тебя носит? Что у тебя?
— Ты проспись, протрезвей тогда и о деле говорить будем.
— Для дела я мигом протрезвею.
Махно вошёл в ограду, крикнул:
— Галя, принеси, серденько, ведро с водой.
Жена вышла с ведром.
— Отдай его Виктору, а сама добудь рассольчику.
Скинув френч и рубашку, Нестор приказал Белашу:
— Лей, Виктор, на голову и спину прихватывай.
Белаш лил холодную воду, Нестор кряхтя встряхивал головой, вздрагивал всем телом:
— Ах, хорошо, ах славненько. Веришь, замучили свадьбами. И всем батьку подавай. А у меня ж не три горла. Не приди — обидятся. Не выпей — осерчают. Тебе хорошо, сидишь в штабе, квасок попиваешь.
Ну что, как там дела у Калашникова? Взял он Екатеринослав?
— Нет ещё. Топчется у Кривого Рога.
— Что так?
— Звонил я ему, спрашивал: в чём дело. Разобиделся наш комкор, отобрали, видишь ли, у него конницу.
— Я ему пообижаюсь, я ему пообижаюсь. Ишь ты, красная девка.
— Ты знаешь, 2-й полк пошёл на Синельниково, и думаешь, кого встретил? Угадай?
— Ладно. Говори, я, чай, не цыганка, чтоб гадать.
— Петренко-Платонова с группой.
— Петро? О-о, жив курилка. Где он пропадал?
— А тогда, когда ты оставил фронт, к нему приехали чекисты арестовывать. Он их всех расстрелял.
— Ай молодец, Петро!
— Отказался отступать с Красной Армией. Остался у Деникина в тылу, оперировал в районе Дибривок, был разбит, а сейчас присоединился к нам — 300 штыков, 5 пулемётов.
— Ему нужно давать полк, а то и бригаду.
— Я тоже так думаю.
— Кого оставил в Александровске на гарнизонной службе?
— 3-й Крымский полк Полонского.
— А что с Мелитополем?
— Вечером 9-го его занял Володин с 11-м пехотным и 10-м кавалерийским. Здесь он захватил хорошие трофеи: много зерна, около 100 автомобилей, 2 танка, 2 броневика и 2 бронепоезда, не говоря уж о винтовках и пулемётах.
— 100 автомобилей это хорошо, но где мы для них бензин будем брать?
— Там же где и автомобили, у Антона Ивановича...
— Разве что. Надо Волноваху брать, Виктор, там же горы снарядов и всё на московский фронт.
— Тарановский брался их взорвать, попросил два эскадрона. Поехал, доехал до немецкой колонии и загулял.
— Вот сукин сын.
— Чего ругаешься, Нестор, с тебя пример берут.
— Я при деле не пью, ты же знаешь. На отдыхе, пожалуйста, хоть залейся. А тут вызвался на такое дело и бутылку не смог объехать. Чем хоть кончилось?
— Чем? Пропьянствовал и воротился с новыми тачанками.
— Взял у немцев?
— Говорит, купил.
— А что со складом?
— Говорит, там за версту секреты и караулы, даже зайцев пулемётами режут. Не подойти.
— И всё равно надо её брать. Лучше целинькой. Волноваха сейчас для нас важнее Таганрога. В Таганроге Ставка, там много людей потеряем, сам Деникин того не стоит, да даже если и возьмём — в пушку Антона не зарядишь. А в Волновахе снарядов миллион, нам бы их до следующей революции хватило.
— Боюсь, так не получится. Вон в Бердянске арсенал какой был, весь на воздух взлетел.
— Может, его сами белые взорвали.
— Возможно.
— Тогда едем в Бердянск, а оттуда в Мариуполь добежим. Галочка, серденько, мне надо на фронт отъехать.
— Езжай, — согласилась жена, — тебе мирная жизнь во вред.
В Пологах Махно пошёл на станцию и приказал телефонисту:
— Быстро соедини меня с Мелитополем, закажи к трубке Володина.
Минут через 10 телефонист протянул Нестору трубку:
— Володин на проводе.
— Здорово, комбриг, — крикнул в трубку Махно. — Поздравляю с победой... На Геническ хочешь идти? Вполне одобряю... Слушай, Володин, нам край нужен бронепоезд... Значит, так, полный комплект к пушкам и пулемётам, лучше двойной... Ему жаркое дело грядёт, и отправляй на Розовку... Я буду либо в Бердянске, либо в Мариуполе... Пусть там меня ищут.
Когда вышли из вокзала, Белаш спросил:
— Значит, прицел на Волноваху?
— А куда ж ещё? Бронепоезд не заяц, его пулемётами не порежешь. Если подойдём с двух сторон от Розовки и Мариуполя, никуда Волноваха не денется. Возьмём Волноваху, сам займусь Екатеринославом.
По прибытии в Бердянск сразу собрали митинг, на котором Махно призывал население самим избрать Совет рабочих, крестьянских и повстанческих депутатов, который занимался бы налаживанием экономики города, жизни людей, но «чтоб не совал нос в политику».
— А какие газеты можно выпускать? — крикнули из толпы.
— Любые, — не задумываясь, ответил Махно. — Анархистские, эсеровские, меньшевистские, большевистские.
— Вот большевистские зря, батька, разрешаешь, — молвил Чубенко. — Они наших везде разгоняют.
— Именно поэтому мы — анархисты не должны походить на большевиков. Пусть все партии открыто высказывают свои мнения и позиции, а народ не дурак, сам разберётся, на чьей стороне правда. Кстати, тюрьму освободили?
— Сразу же, как только взяли город, Вдовиченко приказал выпустить всех.
— Правильно. А теперь ты должен взорвать её, Алёша. Но только так, чтоб как можно меньше повредить кирпичи. И сразу объявить, чтоб эти кирпичи рабочие разбирали для своих нужд без всякого ограничения. Сможешь?
— Ничего мудрёного, завтра же и рванём.
— А где Уралов?
— Вон, у тебя за спиной.
Махно обернулся:
— Это тебя, Вдовиченко, назначил начальником гарнизона?
— Да.
— Я за... И вот что должен тебе сказать, Михаил, в войну всё может случиться, сегодня город наш, завтра — их. Поэтому немедленно распорядись раздавать хлеб рабочим. Немедленно. Кстати, загрузи и со мной несколько машин, чтоб мы в пути могли раздавать его крестьянам. Три легковых автомобиля я заберу для себя и охраны, а с десяток грузовых загрузи пшеницей. Да прикажи залить полные баки бензина. Мы отсюда двинем на Мариуполь. Сколько отсюда до него вдоль берега?
— Под девяносто.
— Ну за три часа добежим.
В гостиницу к батьке пожаловала делегация железнодорожников. Возглавлявший её рабочий в промасленной тужурке заговорил:
— Нестор Иванович, вот мы знаем, что ты справедливый человек, сам рассуди, что нам делать, как нам жить? Токо не серчай. Вот были красные, катались по железным дорогам, ничего не платили, пришли белые и тоже ничего, теперь твои ездят и тоже бесплатно. А ведь у нас семьи, детей кормить нечем.
— Уралов, — обернулся Махно к начальнику гарнизона. — Изволь всем железнодорожникам, от начальника станции до стрелочника и путевого обходчика, отпустить хлеб по едокам. Слышишь? Не по должности, по едокам.
— По скольку?
— Ну это-то, может, без командарма решишь. Пусть изберут комиссию, она всё просчитает. А в остальном, товарищи железнодорожники, Вы, конечно, правы. Надо открывать кассы на станциях, продавать билеты.
— Кто их будет брать?
— Заставим всех.
Рабочие переглядывались, вздыхали, мялись.
— Ну что ещё?
— Нестор Иванович, вы б написали какую бумагу, дескать, берите билеты. А то кто ж нас слухать станет? Чуть что — наган под нос суют: вот тебе мой билет.
— Хорошо. Я напишу распоряжение, опубликуем его в газете, пусть попробует кто не выполнить. Но военные грузы, извините, товарищи, придётся всё же возить бесплатно и, главное, вне очереди.
— Это мы понимаем, — вздыхали делегаты.
— Ну а вообще-то у моей армии основной вид транспорта — тачанки и кони, — усмехнулся Махно.
Среди ночи Нестора разбудил телефон, трубку поднял Троян:
— Кто там, Гавря? — спросил Нестор.
— Да Зиньковский из Мелитополя.
— Хорошо, — спустил Нестор ноги на пол. — Я подойду. Лева зря звонить не будет.
Прошлёпал к аппарату, взял трубку.
— Прости, Нестор Иванович, что разбудил. Куда ни позвоню, отвечают: то на митинге, то в порту. Думаю, в гостиницу же должен явиться.
— Ты давай о деле, Лева.
— Значит, так, тебе надо срочно к нам быть. Тут, понимаешь, нехорошее дело образуется.
— А ты ж контрразведка, не можешь сам разобраться?
— Э-э нет, это не мой статус. Слишком большие головы замешаны, тут тебе, как главкому, надо разбираться.
— Ладно. Завтра с утра выеду.
— Когда ждать-то?
— Ну тут 130 вёрст, думаю на автомобилях часа в 4 управимся. Хотя нет, Лева. В сёлах будем останавливаться, митинги проводить, раздачу хлеба. Так что раньше вечера не жди.
— Ну чего он? — спросил Троян.
— Зовёт срочно. Так что вместо Мариуполя с утра зафитилим в Мелитополь.
В Мелитополь действительно прибыли уже в темноте, и Махно велел ехать в контрразведку.
— Ну что у тебя стряслось, Лева?
— Дезертировал начальник штаба 26-й бригады Богданов.
— Где он?
— Сейчас у меня под арестом.
— Долго был в отлучке?
— Две недели.
— А где ж был?
— Говорит, по личным делам и никого, мол, это не касается.
— Ну а ты как думаешь?
— Что я могу думать, Нестор? Прямых улик нет, но он мог быть и у Деникина, ведь он из бывших белогвардейцев. Правда, потом служил в Красной Армии. Но это дела не меняет.
— Очень даже меняет, Лева. Очень. Сперва изменил белым, потом красным, настал черёд нам изменить. Так, что ли?
— Возможно, — пожал плечами Зиньковский.
— И из-за этого ты звал меня?
— Нет. У Володина с комкором-4 конфликт. Вот его заявление или донос, считай как хочешь. Читай.
Махно взял лист бумаги, склонился под лампой.
— Так... Так... Ого! Павловский уже и диктатор, сочувствует эсерам... Ну и что? Не нравится мне тон этого письма, Лева.
— А мне, думаешь, нравится?
— Почему это он решил тебе написать? А?
— Он переоценил мои полномочия, думал, я комкора сразу возьму под арест, а на освободившийся пост выдвинут его, Володина.
— Думаешь, из корыстных побуждений?