деньги — царские, керенки, украинские, донские, советские. Согласно приказу, они разрешены к приёму и вроде бы все равны. Ан нет. Крестьяне совершенно не хотят принимать совзнаки, например. Они их игнорируют.
— А какие же у них самые ценные? — спросил Махно.
— Увы, царские.
— Царские? — удивлённо хмыкнул Нестор.
— Да, один царский рубль приравнивается на рынке к двум Керенским, трём украинским, 15 рублям донским и одесским и аж к 35 советским рублям. Мы у крестьян закупаем продукты, фураж, а они диктуют нам условия: давайте романовские или керенские, ну берут ещё не очень охотно карбованцы. А о совзнаках слышать не хотят.
На совещании появился Зиньковский, присел у входа и вскоре передал записку.
Там была всего одна краткая фраза: «Н.И. у меня важная новость. Жду.
Л.З.».
Выйдя в коридор, Махно прошёл к лестнице, спустился в полуподвал, где располагалось хозяйство Зиньковского, вошёл в кабинет. Возле стола хозяина кабинета, под половинным окном полуподвала сидел человек, сразу вскочивший при входе командарма.
Зиньковский, не поднимаясь с кресла, пригласил батьку в другое, придвинутое к краю стола.
— Садись, Нестор Иванович, послушай новость из Никополя.
Опустившись в кресло, Нестор, присмотревшись, узнал человека.
— Садись, Огарков, рассказывай.
Тот опустился на стул, Зиньковский сказал ему:
— Всё сначала.
— В общем, так, Нестор Иванович, вы, конечно, знаете командира нашего полка Полонского.
— Разумеется.
— Знаете, что он коммунист?
— И это для меня не секрет.
— Так вот, с некоторых пор, а если точно, то сразу же, как начала наступать Красная Армия, Полонский и другие коммунисты стали вести агитацию за переход на её сторону.
— На сторону Красной Армии?
— Да. Более того, в их план входит передать красному командованию не только наш полк, но весь корпус.
— Где сейчас Полонский?
— Он здесь вместе с адъютантом.
— Как? — удивился Нестор. — Кто ему позволил уехать с фронта?
— Ну, у него здесь вроде жена. Но я-то знаю, что он приехал для корректировки действий с местным большевистским ревкомом.
— Да мы за это недавно расстреляли начальника штаба бригады. Как он посмел бросить полк? Кого он оставил за себя?
— Меня. Я его заместитель.
— Ну, а ты, конечно — начальника штаба?
— Так точно.
— А начальник штаба как?
— Он полностью поддерживает позицию Полонского.
— Ну что, Лев? — обратился Нестор к Зиньковскому. — Как говорится, не вскормивши не вспоивши не наживёшь врага.
— Ты сам отчасти виноват, батька.
— Я? — удивился Нестор.
— Ты, — твёрдо сказал Зиньковский.
Махно буквально прожигал Зиньковского возмущённым взглядом, тот, поняв, что назревает серьёзный разговор, сказал Огаркову:
— Ты, брат, выдь-ка, посиди в коридоре, мы тут решим, что надо делать.
Огарков ушёл, Махно, стукнув кулаком по столу, спросил злым, но пониженным тоном, чтоб не услышали за дверью:
— Ты что несёшь, Левка? Соображаешь?
— Конечно, соображаю. Ты, со своей демократией: все партии равны в своём волеизъявлении, — передразнил Зиньковский. — Вот теперь сам видишь, как они равны. Большевики-то равнее нас хотят быть.
— Погоди, не вы ли с Белашом вступились за «Звезду», когда я хотел её запретить?
— Вступились. И правильно сделали. Теперь я читаю её от заголовка до редакторской подписи и извлекаю кое-что, весьма важное. И круг авторов у меня уже в этой папочке.
— Причём тут круг авторов и эта твоя папочка?
— Ты что, не понимаешь? Большевики плетут заговор, и Полонский — это всего лишь одно звено из его цепочки.
— Так тогда надо арестовать Полонского.
— Нив коем случае, ты мне всю игру сломаешь.
— Ну так просвети меня. Мне-то, наверно, можешь довериться.
— Поэтому я тебе и сообщил. Садись и не кипятись. Слушай внимательно.
Заседание Екатеринославского губкома партии большевиков открыл товарищ Павлов с представления только что прибывшего члена ЦК КП(б) Украины товарища Захарова. Поскольку его здесь видели впервые, член губкома Конивец предложил:
— Пусть член ЦК не обижается, но нам бы хотелось проверить его документы. Что делать, товарищ Захаров, конспирация.
— Товарищи, что мне обижаться, — Захаров, извинившись, расстегнул брюки и, подпоров подкладку пояса, достал аккуратно свёрнутый кусочек холста. — Вот мой мандат. Как вы сами понимаете, идти через фронт с обычными документами...
— Да, все мы понимаем, — успокаивал его Конивец, вместе с Павловым разглядывая необычный документ.
— Ну да. Вот и подпись товарища Пятакова, и печать ЦК, — сказал Мирошевский. — Я её хорошо знаю. Документ, по-моему, безупречен. Вы, кстати, товарищ Захаров, с чем прибыли к нам?
— Мне поручена координация действий повстанцев-коммунистов и коммунистических организаций Красной Армии, с целью перевода анархистских формирований под юрисдикцию Красной Армии и создания из них регулярных частей.
— Ну вот, а мы о чём хлопочем, — воскликнул Павлов, — мы, товарищ Захаров, давно заняты этим вопросом. У нас, благодаря партячейкам, созданным во многих полках, распропагандированы целые подразделения. Вот днями с южного фронта прибыл командир 3-го Крымского полка товарищ Полонский и начальник никопольского гарнизона товарищ Бродский. Все твёрдые большевики. У нас и здесь в 13-м полку есть партячейки, правда, командир полка Лашкевич, кстати, бывший коммунист, пытался их ликвидировать, но товарищу Вайнеру удалось их отстоять, он, как-никак, был председателем трибунала при Екатеринославском полку и до сих пор пользуется авторитетом у личного состава.
— Я вижу, вы молодцы, — заметил Захаров. — Рядовых бойцов, как я понимаю, легко распропагандировать. А как с командирами высшего звена?
— Разрешите мне сказать, — встал Полонский. — Мы с товарищем Бродским и моим адъютантом Семёнченко представляем 2-й корпус, которым командует георгиевский кавалер Трофим Вдовиченко. Не думаю, что его можно склонить на сторону Красной Армии, он махровый анархист и любимец батьки, но полагаю, что когда Красная Армия приблизится к нашей губернии, это явится лучшей агитацией за переход на её сторону. Во всяком случае, за свой полк я ручаюсь.
Павлов вытянул шею, осматривая присутствующих.
— Товарищ Вайнер, вы что-то хотели сказать?
— Да, я полагаю, надо начинать с голов. Всё повстанческое движение держится на авторитете Махно и его ближайших друзей: Щуся, Вдовиченко. Стоит убрать их, и массы очень легко примкнут к 14-й армии, которую ведёт сюда товарищ Уборевич.
— А что? Это дельное предложение, — сказал Бродский. — Сейчас, как никогда, Повстанческая армия ослаблена эпидемией тифа. Я узнавал в штабе — 35 тысяч лежит в тифе, наверняка половина из них обречены. В строю всего 40 тысяч бойцов.
— Хэх, не берёт же этот тифок ни Махно, ни его камарилью, — заметил Конивец.
— А может, им как-то помочь, — подал голос от двери Семёнченко.
Все с любопытством взглянули на адъютанта Полонского, словно впервые увидели его. Оно и понятно, эта мысль витала в воздухе, только никто не хотел рисковать, высказывая её вслух. Чёрт его знает, как отнесётся к этому представитель ЦК. Но товарищ Захаров сказал:
— А что? Это очень интересная и, я думаю, вполне перспективная идея. Взорвали же махновские посланцы в Москве горком партии.
Членов губкома сразу словно прорвало, идеи посыпались одна за одной:
— Махно можно на митинге шлёпнуть.
— Лучше бомбу кинуть в автомобиль. Он у него открытый — промахнуться невозможно. Взлетит батька вместе со своими телохранителями.
— А может, в гостинице подложить бомбу к дверям его номера?
Полонский слушал-слушал самые фантастические предложения, наконец не выдержал:
— Товарищи, вы как гимназисты, ей-богу: взорвать, расстрелять, а того не думаете, что исполнитель будет схвачен на месте. Хорошо если убьют, а если возьмут живого, а в контрразведке у Голика или Зиньковского у него вытянут всё, и мы, таким образом, завалим всю организацию.
— Это верно, — согласился Павлов. — Всей организацией мы не можем рисковать, даже ради головы батьки.
Поддержал эту мысль председателя губкома и представитель ЦК:
— Товарищ Павлов прав, это большой риск, а у вас не должно быть осечки. Должен быть верняк.
— Я знаю, — снова вмешался Полонский. — Верняк — это яд.
— Как вы это себе представляете? — спросил Павлов.
— Я знаю, Махно не дурак выпить. Я приглашаю его на именины моей жены, он от таких предложений никогда не отказывается, в бутылку коньяка жена всыплет яд. И батька с первой же рюмки ту-ту, прямиком ко Всевышнему. А там придумаем, скажем, случился сердечный приступ или ещё какая холера.
— Ну вот это другое дело, — одобрил товарищ Захаров. — Дамские руки сработают лучше всякой бомбы. Тихо. Без взрывов, без выстрелов. От имени ЦК и лично я одобряю этот план. Рухнет Махно, и его приспешники посыпятся за ним, как переспевшие каштаны с дерева.
Все были в восторге.
Зиньковский появился у Нестора уже поздно вечером, и по его кивку Махно понял, что требуется тет-а-тет.
В кабинете было тихо, на улице тоже. Махно спросил:
— Ну, с членом ЦК получилось?
— Ещё как. Разыграли как по нотам. Документы проверили, видно, сначала опасались, всё ж незнакомый. А потом ничего, когда поддержал план покушения на тебя, сразу решили: свой.
— Итак, когда и где меня должны убрать?
— Это зависит от тебя.
— То есть?
— Когда ты пойдёшь на именины к жене Полонского, тебя там и будет ждать коньяк с ядом.
— А когда у неё именины?
— Именины будут тогда, когда ты увидишься с Полонским. Поэтому попроси Белаша пригласить его на ближайшее заседание штабарма.
— Хреновый ход.
— Чем хреновый-то?
— Я, командарм, должен его наказывать за самовольную отлучку, а тут вдруг приглашение на Реввоенсовет. Это не насторожит его?