> белогвардейца Назарова, а нас в это время сзади будет лупцевать Чаплинская группировка красных.
— Ну а что ты предлагаешь, Василий Васильевич? Ты — бывший красный начдив? Что?
— Я рубака, а ты начальник штаба, оперативник. Думай, — говоря это, Куриленко выразительно взглянул на Махно: а ты, мол, чего молчишь? Нестор вполне понял этот взгляд, сказал:
— Я полагаю, сперва раздолбаем чаплинцев, чтоб не мешались под ногами, потом займёмся Назаровым. Начальник оперативного отдела прав, Врангелю нельзя давать усиливаться, тем более тогда, когда Москва потерпела поражение на западе, не хватало нам ещё одного диктатора в лице барона.
— Но и Троцкий с Лениным тоже не конфетки, — не унимался Попов.
— С ними рано или поздно придётся договариваться, — отвечал Белаш. — А чтоб они были посговорчивее, надо показать им нашу силу и неиссякаемость. Сейчас от Киева до Бахмута, уже не говоря о Екатеринославщине, восстаёт народ. Рано или поздно большевики поймут, что Украине надо дать автономию. Вот тогда они станут искать ту авторитетную в народе силу, с которой можно будет вести переговоры. И зря ухмыляешься, Попов, этой силой будет махновщина. Думаешь, случайно они охотятся за нашим батькой? Ты посмотри, как нас поддерживает народ. А их?
— Хорошая поддержка, ничего не скажешь, — усмехнулся Попов. — У нас 85 боевых тачанок, а за нами скачут ещё 200 крестьянских, чтобы при захвате города пограбить склады с продовольствием и барахлом.
— Ничего. Пусть скачут, — сказал Махно. — Город столетиями грабил деревню, пусть теперь и крестьяне его пограбят.
— Ладно бы продукты и барахло, а то вижу одно: везёт на возу пианино. Спрашиваю: для чего оно тебе? Отвечает: в хозяйстве пригодится. Вот и возьми его за рупь двадцать.
Штабисты посмеялись запасливости крестьянина. Белаш, заканчивая совещание, предупредил:
— Товарищи, по нашим сведениям, в сёлах Грушеваха и Камышеваха находится отряд красных до 200 человек пехоты, до 50 сабель и 20 пулемётов. Наша задача разбить этот отряд, для чего предлагаю выделить из группы пехотный полк, усиленный кавалерией, а в командиры назначить товарища Марченко.
— Я готов, — поднялся Марченко и отчего-то покраснел.
— А потянет он? — усомнился Каретников. — Молод ещё.
— Сколько тебе, Алёша? — спросил Махно.
— Скоро будет восемнадцать.
— Чего вам ещё надо? — заступился Нестор за юношу. — Самый боевой возраст, вон и усы пробиваются. Не робей, Алексей, лупи красных карасей.
Махно знал, что Марченке едва исполнилось 17 лет, и вполне сочувствовал его наивной хитрости: «скоро будет 18», никак не предполагая, что не доживёт отважный кавалерист до своего 18-летия.
— Значит, к завтрашнему вечеру, Марченко, ты должен управиться с красным отрядом.
— Постараюсь.
Однако красные опередили махновцев, они среди ночи приблизились к селу и начали обстреливать его из пушек. Конечно, всех побудили, но Махно приказал Шаровскому:
— Корнеич, не отвечай, не трать снаряды. Пусть пуляют в белый свет как в копейку.
— Да я и сам думал, рассветёт, туман рассеется, увижу цель, тогда и шарахну... Что ж вслепую-то палить.
Но стреляли недолго. Зиньковский выслал разведку, чтоб выяснила, где находится позиция красных и, если возможно, их силы.
— Что они там ночью да при таком тумане увидят? — сказал Нестор.
— Ну не вечно же туман будет, рано или поздно рассеется.
Начало светать, туман, казалось, становился ещё гуще, а разведчиков всё ещё не было.
— Молоко, — заметил Махно, принимая от Трояна повод своего коня. — Гавря, поторопи бригаду, да вели не шуметь.
К Махно подъехал Куриленко, за ним Марченко.
— Зря вы, Нестор Иванович.
— Что «зря», Алёша?
— Зачем сами-то? Неужто я не управлюсь.
Махно догадался, что Марченко воспринял появление батьки, как недоверие молодому командиру.
— Не было б такого тумана, Алёша, я бы не беспокоился. А сейчас всё на ощупь придётся делать. Выступаем двумя группами. Красные где-то близко. Если мы услышим, что ты наскочил на них, сразу пойдём в охват им, в спину. Если мы нарвёмся, и ты услышишь стрельбу, тут же спеши им в тыл и атакуй. Они скорей всего воспримут твоё появление как подмогу себе, этим и воспользуйся — сразу в шашки. Пока сообразят, половину вырубишь. И только.
Махно и Куриленко выехали из села во главе бригады и сразу свернули с дороги, понимая, что именно на ней может оказаться впереди вражеский пулемёт на тачанке.
Туман начал редеть, и тут впереди за белой мутью проявились тачанки. Повстанцы въехали в расположение противника. «Вляпались», — успел подумать Махно, хватаясь за рукоять сабли, и в это мгновение по ним ударили пулемёты.
Первая же очередь свалила обоих командиров — Махно и Куриленко.
— Батьку убили-и-и! — раздался отчаянный крик адъютанта.
И кавбригада от такой страшной новости не рассыпалась, не разбежалась, а наоборот, звеня выхваченными шашками, ринулась в атаку. Если бы кто-нибудь из красной цепи захотел спастись бегством, он не смог бы этого сделать. С тыла налетел отряд Марченко. Не щадили никого, даже тех, кто бросал оружие и поднимал руки. Добравшись до пушек, вырубили всю обслугу.
В какие-то полчаса красная часть перестала существовать.
Марченко подскакал к тому месту, где склонился над Махно Троян, спросил встревоженно:
— Что с батькой?
— Ранен.
— Слава богу, — перекрестился искренне Алексей.
— В ногу. Они вместе с Куриленкой свалились. Обоим досталось по ногам.
— Лишь бы не по головам, — морщась, сказал Махно. — Голова-то одна, а ног две.
— Батько живой, токо ранен, — громко и радостно перекликались бойцы, подъезжая со всех сторон к уцелевшим командирам.
Вскоре появилась батькина тачанка, на облучке сидел Гриша Василевский, на сиденье — встревоженная Галина.
Узнав о ранении Махно и Куриленко, Белаш возмущался:
— Куда их понесло? Было ж сказано с вечера — атакует Марченко. Так нет, явились — не запылились главнокомандующий с заместителем.
Но ещё больше негодовал начальник штаба, узнав, что был вырублен весь красный полк, что никого не оставили в живых. Напустился на Марченко:
— Что это за самоуправство? Кто вам позволил уничтожать всех? Возмутительно!
— Но бойцы подумали, что батько убит, — оправдывался Марченко. — Ну и ожесточились.
— А ты командир или пешка? Почему не остановил?
Алексей отмалчивался, а что было говорить, когда сам приказал: «За батьку всем карачун».
За него неожиданно вступился Зиньковский:
— Что ты напустился на молодого командира, Виктор? В бою выбирать и раздумывать не приходится: не ты его, так он тебя.
— При чём тут это? Человек бросает оружие, поднимает руки: сдаюсь. А его шашкой по голове. А ведь у нас есть приказ Реввоенсовета, запрещающий самосуды.
— Какие самосуды? Шёл бой. Может, ещё скажешь, туда надо адвокатов тащить?
— Ты не передёргивай, Лева.
— Ты вот что, Виктор Фёдорович, армия по сути осталась без главнокомандующего, Махно с Куриленкой выведены из строя. Надо им врача искать, а не пилить молодого командира.
— Где я его возьму, врача-то?
— Как где? В Старобельске есть. Надо скорым маршем идти туда и брать город. А то если будем тянуть, у Нестора с Василием может антонов огонь приключиться. Обезножат мужики, а то и помрут.
— Кто сейчас с ними?
— Галина Андреевна с Феней. Кровь остановили, а что внутри — не знают. Хирург нужен, специалист.
— У тебя есть разведданные, какой гарнизон в Старобельске?
— Да батальон ВОХРа всего, поручи тому же Марченке, он его мигом разгонит. Да побыстрей надо, побыстрей.
Белаш наказывал Марченке:
— Постарайся меньше крови. В плен сдаются — бери, они многие к нам пристанут, убегать будут — не гоняйся. Наша главная задача — достать врачей для батьки и Куриленки.
3 сентября Повстанческая Армия вступила в Старобельск почти без боя. Едва не половина вохровцев изьявила желание стать махновцами, другие во главе с командирами бежали на Луганск. Их и не преследовали. Местные врачи тут же начали оперировать Махно и Куриленку, дивясь почти одинаковости ранений. У обоих были прострелены ноги ниже колен. И чтоб хоть как-то ободрить оперируемых, говорили:
— Счастливчики, что по коленкам не угодило. А эти дырки скоро заживут.
Только одна «дырка» у Махно, пробившая щиколотку, вызывала у врачей озабоченность. Но об этом раненому не обязательно было знать.
Воспользовавшись остановкой в Старобельске в связи с лечением батьки, анархисты-набатовцы провели конференцию, на которой выработали программу действий на текущий момент. Вёл её старейший анархист, сокамерник по Бутырке и друг Махно Аршинов, которого Нестор всегда называл своим учителем.
Сразу по окончании конференции Аршинов пришёл в палату к Махно, лежавшему там с Куриленкой.
— Ну что нового, Пётр Андреевич? — спросил Нестор после первых приветствий.
— Есть хорошая новость, Врангелю не удалось пробиться на Кубань, убрался восвояси в Крым. 1 еперь дело за Назаровым.
— Ну этому Дона тоже не видать. Чёрт, как некстати мы с Василием схлопотали по пуле.
— Пуля всегда бьёт некстати, — улыбнулся Аршинов, присаживаясь на койку к Махно.
— Ну, Пётр Андреевич, рассказывай, что решили?
— А вот читай, — протянул Аршинов бумагу, исписанную чётким красивым почерком. Махно взял лист, пробежал глазами начало, позвал Куриленку:
— Вот слушай, красный командир, что решили на съезде. Это и наша программа: «Принимая во внимание, что Советская власть стала могильщицей революции, что война Советской власти с буржуа и белогвардейщиной не может служить смягчающим обстоятельством в нашем к ней отношении, конфедерация «Набат» призывает всех анархистов и честных революционеров к решительной и непримиримой борьбе с Советской властью и её институтами, не менее опасными для дела социальной революции, чем Антанта и Врангель...» Слышь, Василий Васильевич?