— А где находимся мы? — спросил Будённый, подкидывая ладонью холёный правый ус.
— И Первая и Вторая Конные, а также кавалерийский корпус Каширина находятся во второй линии. После того как 4-я армия пробьёт брешь в обороне противника, вся конница устремляется в неё и быстро растекается по полуострову, гонит противника к морю. Вам, товарищ Будённый, поручается захват Арабатской стрелки, учтите, там три линии обороны, вот и поручите её 6-й дивизии.
— Прорубимся, — сказал командарм.
— Тут всё ещё от ветра будет зависеть, — заметил Корк. — Если ветер с востока будет, поднимет воду в Сиваше до 2-х метров, никто не пройдёт, ни пехота, ни конница.
— Будем надеяться, что ветер нам будет помогать, подует с запада.
— Дай-то бог, как говорится.
— Всё равно на всякий случай, товарищ Каретников, попытайтесь мостить переправы.
— Из чего?
— Из всего, что подвернётся, — доски, плетни, солому, брошенные избы. Всё под колёса тачанок. После прорыва Юшуньских позиций махновцы устремляются на Евпаторию, будённовцы — на Симферополь и далее на Севастополь.
Возвращались к своему лагерю в темноте.
— Подмораживает, — заметил Гавриленко. — Ударил бы покрепче мороз, чтоб Сиваш заледенел.
— Вряд ли заледенеет, вода-то в нём солёная. Если и будет корочка, так коням только ноги изранит.
— Хороший мужик комфронта. Похвалил нас перед другими. А ты, Никитич, помнится, был против союза с красными.
— Ну, был, — согласился Семён.
— А теперь, видишь, дерёмся бок о бок, — не отставал Гавриленко. — На самые ответственные участки посылает. Значит, доверяет. Верно?
— Верно, верно, Петя, — согласился Каретников. — Может, вместе пролитая кровь и примирит нас.
— Это естественно. Давно пора. Чего нам делить-то?
«Делить-то есть чего, — думал Каретников. — Но ведь и впрямь сколько можно враждовать? Пора всё миром решать. Народ устал от войны, должны же это и большевики понимать.
Первая попытка Повстанческой армии пройти Сиваш 5 ноября не удалась, вода была слишком высокая, пришлось вернуться с полдороги.
Очищая липкую и вонючую грязь с сапог и шинелей, повстанцы матерились и ворчали:
— Себе небось по сухому дорогу выбрали, а нам эти хляби вонючие.
— Не завидуй. Там зато пулемётов тьма. Лучше уж хляби вонючие, чем свинчатка жгучая.
6-го ноября подул наконец ветер с северо-запада, холодный, режущий, и в 10 часов вечера в ледяную просоленную грязь ступили первые бойцы. С трудом вытягивая ноги, проваливаясь, подсклизаясь, падая и вставая, они шли во тьме, разрезаемой отблесками прожекторов на западе. Это с Турецкого вала противник прощупывал перешеек в ожидании атаки.
Скорость движения по Сивашу была черепашья, в час одолевали 1,5— 2 километра и на Литовский полуостров вышли где-то около двух часов ночи. Промерзшие, окоченевшие, злые, готовые зубами рвать врага. И сразу же вступили в бой, понимая, что отступать некуда. Только вперёд. Но и белогвардейцы были настроены решительно: лучше умереть в бою, чем отступить. Здесь дралась дроздовская дивизия, закалённая в боях и отличавшаяся стойкостью.
Почти одновременно с началом сражения на Литовском полуострове пошла в атаку на Турецкий вал 51-я дивизия Блюхера, а в 60 километрах на восток 4-я Армия ринулась на штурм позиций Чонгарского полуострова.
Этой одновременностью Красная Армия лишала Врангеля возможности маневрировать резервами, которых у него почти не оставалось.
Однако барон сразу оценил угрозу от десанта, явившегося внезапно на Литовском полуострове, и тут же связался с командиром конного корпуса Барбовичем:
— Генерал, какими силами вы сейчас располагаете?
— У меня четыре с половиной тысячи сабель, 10 бронемашин, 150 пулемётов.
— Все силы немедленно на Литовский полуостров, и всех красных до единого сбросьте в Сиваш.
— Но, ваше превосходительство, а как же Юшунь?
— Разве вы не понимаете, что этот десант и есть главная угроза Юшуню и Турецкому валу. Немедленно атакуйте и сбрасывайте его в Сиваш. Об исполнении доложите.
А между тем на Литовском полуострове шло ожесточённое сражение, продлившееся без передышки полсуток и измотавшее обе стороны. С огромным трудом махновцы и красные отбили краешек полуострова в семь километров шириной и глубиной в три километра. На Сиваше сменился ветер, вода стала прибывать, окончательно отрезая красным дорогу назад, а главное, надежду на помощь, на присылку патронов, воды и пищи. Всех мучила жажда, голод. Самые отчаянные ползали по отбитым у врага траншеям в поисках воды. Махновцы отыскали колодец, к которому смогли приблизиться с конями лишь с наступлением темноты. Поили коней, пили сами солоноватую, невкусную воду, грызли сухари.
После шестичасовой передышки в темноте уже 52-я дивизия двинулась на выполнение своей основной задачи — атаке с тыла на Турецкий вал. 15-я стала готовиться к движению на юг на Юшуньские позиции.
Но в ночь на 9-е белые подтянули кавалерию и ранним ненастным утром начали атаку на левый фланг 15-й дивизии, красноармейцы дрогнули и побежали.
Каретников на глазок, по плотности катившейся с юга лавы, определил её численность:
— Не менее четырёх тыщ, — и обернулся к адъютанту: — Матвей, живо к Фоме. Строим «пирог».
Адъютант помчался к Кожину. Каретников оглянулся на своих конников, крикнул тягуче:
— Хлопцы-ы-ы, к бою, — и с места пустил коня на рысь.
Командир не выхватил саблю, не выхватывали свои и его кавалеристы, догадываясь о задуманном. Приблизились к пулемётному полку Кожина, обходя его по касательной. И уже от него, переводя коней та мах, ринулись навстречу белой кавалерии, сверкающей клинками.
Земля дрожала и гудела от топота тысяч копыт двух лав, несущихся навстречу друг другу. Сзади махновской лавы, не отставая, вытягиваясь в скоке, мчались тачанки. На передней стоял во весь рост Фома Кожин и орал понятную своим команду:
— Хлопцы-ы-ы. Творим грязь!
До столкновения лавин оставалась какая-то пара сотен метров, и тут Каретников махнул, высоко вскинув руку, и махновская конница, разделившись на два потока, поскакала в стороны, заворачивая назад, освобождая поле кожинским тачанкам. А те, следуя за командирской, тут же развернулись веером, выставив навстречу белой коннице 200 пулемётных рыл.
Все двести застрочили, поливая свинцом атакующих. Впервые ряды были мгновенно скошены, из валящихся коней и всадников образовалась куча, непреодолимая для следующих. Ржали, визжали раненые кони, на карачках, на брюхе расползались уцелевшие, спасаясь от свинцового ливня — «начинки» махновского «пирога».
В какие-то полчаса конный корпус генерала Барбовича был разгромлен, рассеян, потеряв едва ли не половину своего состава.
15-я дивизия перешла в наступление.
Именно в этот день, 9-го ноября, в Гуляйполе из Харькова прибыли Куриленко и Буданов, подписывавшие договор с большевиками о союзе против Врангеля.
Поздоровавшись с ними, Махно в нетерпении спросил:
— Ну как там с 4-м пунктом, решили наконец?
— Ещё нет, — отвечал Куриленко. — Но я перед самым отъездом был у предсовнаркома Раковского и спросил его об этом. Он ответил, что идёт согласование с Москвой и вопрос будет решён с часу на час положительно. Так и сказал: «Будет вам территория для построения Свободного Советского строя». Я просил: «Где?» «Да в вашем, — говорит, — разлюбезном Александровском уезде хотя бы».
— Скорей бы уж, — вздохнул Нестор. — Осточертело — война, война. Крестьяне по земле стосковались. Мне им уж в глаза смотреть стыдно.
— Ох, нагреют они нас опять, — сказал Василевский.
— Не каркай, — покосился Нестор на адъютанта. — Не твоего ума дело.
Однако ничего с собой не мог поделать Василевский-Чайковский, и когда 13 ноября наконец-то пришли телеграмма от Семёна Каретникова, сообщавшая о полной победе над Врангелем, и вслух была прочитана в штабе, он словно холодной водой окатил торжество командиров:
— Всё! Конец нашему союзу с большевиками. Прикончили белых, теперь за нас возьмутся.
— Григорий, — поморщился Нестор. — Тебе не надоело молоть?
И не догадывался батько, что менее чем через две недели начнёт сбываться «молотьба» его адъютанта.
17. Большевистская «благодарность»
14 ноября в Харькове состоялось заседание ЦК партии большевиков Украины, на которое прибыли из Москвы Лев Троцкий и Леонид Серебряков. Трибун революции с самого начала подмял местных товарищей:
— Все, товарищи. Покончили с белыми, пора кончать с этим махновским развратом. Товарищ Яковлев, вы подписывали этот пресловутый договор с махновцами?
— Да, Лев Давыдович. Я и товарищ Фрунзе, но мы подписывали только военную его часть. Политической не касались.
— Ну и правильно. О каком политическом союзе может идти речь с анархистами. Кстати, товарищ Раковский, у вас тут в Харькове анархисты чувствуют себя слишком вольготно. Вы не находите?
— Но договор же, надо хоть как-то внешне исполнять его.
— Но теперь всё. Военная часть его исполнена, Врангель разбит. Немедленно арестуйте всех анархистов и в первую голову небезызвестных Волина, Попова — по этому последнему давно на Лубянке пуля плачет.
— Но они члены махновской делегации, — сказал Яковлев.
— Не имеет значения. Договор расторгнут, и им пора на Лубянку к Феликсу. И потом, в чём дело, товарищи? Почему вы до сих пор не можете ликвидировать этого бандита?
— У него большая охрана. Уже пробовал Манцев, посылал двух. Неудачно.
— Пусть пошлёт десятерых, да с бомбами, хоть одному, да удастся наконец. Вы поймите: Махно — это их флаг. Ликвидируем его, и махновщина постепенно сойдёт на нет, растает как утренний туман.
На этом совещании ЦК товарищу Яковлеву было поручено продумать план уничтожения своих вчерашних союзников. Товарищам Раковскому и Минину вменено было держать постоянную связь с Реввоенсоветом для обсуждения военных действий против Махно.